Дорога-Мандала

— Отпусти, отпусти! — завопил старик, извиваясь всем телом и пытаясь освободиться от пса. На нём была лишь обмотанная вокруг бёдер вылинявшая до коричневого цвета набедренная повязка. Проступавшими рёбрами и измождённым телом он напоминал индийского аскета. Но, несмотря на худобу, он был силён и одной рукой отталкивал Кэку, пытавшегося укусить его за другую руку.

— Кэка, фу! — подошла Кэсумба. Кэка неохотно разжав обе свои пасти, отошёл от старика. Сидя на земле, старик криво ухмыльнулся.

— Этот оборотень — твой пёс?

Кэсумба кивнула. Встав, старик взглянул на стонавшего, ухватившись за бок, Асафуми.

— Отличное мясо. Если не будешь мне мешать, мы могли бы поделить его.

«Не смей есть людей!» — хотел было воскликнуть Асафуми, но из-за боли в боку смог выдавить из себя лишь звук, похожий на предсмертный стон петуха. «Может, рёбра сломаны», — похолодев, подумал он.

— Он пришёл со мной. Я не собираюсь его есть, — ответила Кэсумба, и старик сплюнул.

— Ну и ладно. У меня-то есть еда, — зло бросил он на прощание, подобрал железную палицу, плетёный мешок и ком земли. Ком при ближайшем рассмотрении оказался связкой из трёх ворон.

— Постой, — остановила старика Кэсумба. — Поделим этих птиц.

— Не болтай ерунды! — выругался старик и занёс свою палицу. — И не вздумай натравить на меня своего оборотня! Давеча я зазевался, а теперь забью его до смерти!

Затем он кивнул на Асафуми:

— В обмен на этого белокожего мужчину я отдам тебе всю связку.

Кэсумба отрицательно покачала головой. Старик хмыкнул:

— Кто же отдаст драгоценную еду за просто так! — сказал он, и его взгляд скользнул по едва выступающей груди и бёдрам девочки. На его морщинистых, как анальное отверстие, губах проступила слабая улыбка.

— Если отдашься мне, получишь одну птицу.

— Мерзкий старик, заткнись! — держась за бок, Асафуми, шатаясь, попытался встать. Но боль ещё не отпустила, и он снова рухнул на колени.

Тут Кэсумба ответила:

— Две птицы!

— Что ты говоришь, Кэсумба!

Но Кэсумба стояла, вызывающе уперев руки в бока, как пожилая домохозяйка, сбивающая цену в зеленной лавке. Немного подумав, старик ответил:

— Ладно. Птиц я ещё наловлю, а вот девок тут не сыщешь.

Старик положил трупы птиц у ног. Усевшись на плоский выступ, он поманил к себе Кэсумбу. Асафуми крикнул:

— Стой! Кэсумба, ты хоть понимаешь, о чём речь?!

Но та приказала Кэке сидеть на месте и подошла к старику.

— Понимаю! С паломниками к Якуси мы иногда занимаемся этим, — ответила Кэсумба, настороженно глядя на пытавшегося остановить её Асафуми.

Асафуми смотрел на стоявшую перед стариком освещённую лунным светом девочку. Она закатала полы своей одежды. Асафуми со своего места видел только её смуглые ягодицы. Протянув руки, старик хотел было привлечь её к себе.

— Подожди! — сурово одёрнула его Кэсумба.

Услышав интонацию хозяйки, Кэка, зарычав, привстал. Старик поспешно отдёрнул руки от девочки. Кэсумба, присев на корточки перед стариком, задрала его грязно-коричневую набедренную повязку и извлекла его пенис. Словно играясь в песочнице, она принялась с видимым удовольствием ласкать его. Этого старик, как видно, не ожидал — на мгновение он застыл в изумлении, но вскоре, откинувшись назад, отдался ласкам. Напевая «ффу-у-ун, фу-у-у-у-у-ун», Кэсумба продолжала ласкать пенис. На изборождённом морщинами лице старика появилась растерянность. Но ласки девочки были ему приятны, и вскоре на его лице отразился восторг. Член наконец встал, и Кэсумба села на него верхом и медленно стала опускаться. Она была похожа на внучку, ластящуюся к дедушке.

Асафуми ошеломлённо наблюдал за совокуплением старика и девочки. Зад Кэсумбы двигался вверх-вниз всё быстрее и быстрее. Обхватив девочку за бёдра, старик положил её на спину. Оказавшись сверху, он энергично задвигал бёдрами. Маленькое тело Кэсумбы раскачивалось под ним как кораблик. Судя по белозубой улыбке, ей было хорошо. Потеряв голову, старик изо всех сил засаживал в неё свой член. За их спинами тянулись залитые лунным светом развалины. Они трахались, не сдерживая стонов и вздохов.

«Эти люди превратились в животных», — подумал Асафуми. И тут же заметил, что его собственный пенис отвердел и поднял голову. Он отступил назад.

38

— Когда он сказал, что собирается отправиться по Дороге-Мандала, у меня появилось дурное предчувствие, — вздохнул Мицухару и выпустил сигаретный дым.

Покинув больницу, где лежал Охара, они решили пообедать у родителей Михару, а затем пойти в полицию. Во время обеда, состоявшего из сайры, таро и пасты конняку, [64] Михару продолжала обсуждать утреннее происшествие, и под конец Мицухару высказал своё мнение. Отодвинувшись от низенького обеденного столика и поставив перед скрещёнными ногами пепельницу, Мицухару покачал головой.

64

Конняку — желе из картофеля таро.

— Дорога-Мандала — старинная дорога. Кажется, издревле это было одно из мест подвижничества приверженцев Пути обретения чудотворных способностей, [65] обходивших горы Татэяма, но даже в наше время этой дорогой ходили редко. Издревле дорога славилась внезапными исчезновениями и странными встречами.

— Дедушка, и ты ничего нам не рассказал! — упрекнула его Михару.

Мицухару стряхнул пепел с сигареты и виновато скривил заросшее седой щетиной лицо:

65

Путь обретения чудотворных способностей, или Путь упражнений и испытаний — яп. Сюгэндо, синкретическое религиозное течение, сложившееся на основе взаимодействия древнеяпонского культа гор, даосизма и эзотерического буддизма. В доктрине этого учения горы Татэяма считались священными.

— Я подумал, не стоит пугать молодёжь.

Михару бросила на Сидзуку виноватый взгляд, словно это по вине её деда пропал Асафуми. Слабо улыбнувшись ей в ответ, Сидзука повернулась к Мицухару:

— Но ведь заблудившиеся на Дороге-Мандала люди возвращались назад?

— Ну, я слышал только, что на этой дороге происходят странные вещи. К тому же странности случаются с чужаками, а не с жителями придорожных деревень. Некоторые старые проводники говорят, что людей вводит в заблуждение название Адова долина, но на самом деле в настоящий ад Татэяма ведёт именно Дорога-Мандала.

— Никогда об этом не слышал, — проворчал Ёситака. На что Мицухару ответил:

— Это всего лишь предание.

— Чем слушать эти старинные россказни, лучше заняться поисками Асафуми. Я думаю, этот Охара что-то знает. Лучше сообщить обо всём в полицию, пусть они его допросят, — прервала Михару этот заведший их в религиозные дебри разговор. Но Ёситака нахмурился.

— Судя по состоянию Охары, его бесполезно спрашивать о чём бы то ни было.

— Просто не нужно с ним заговаривать о войне и о его жене.