Дорога мертвецов

У Кости поплыло перед глазами. Он чувствовал, что еще мгновение, и он умрет.

– Мальчики! – позвал кто-то. – Мы вас уже заждались.

– Идем, – ответил Бараско и отпустил Костю.

Только после этого Костя получил возможность вздохнуть, и воздух подземелья показался ему слаще меда. Еще целую минуту он кашлял и качался, прижавшись к стене, не хуже чем пьяные сталкеры. А потом встряхнулся и вошел в зал. Нет, решил он, просто так меня не возьмешь!

Здесь пахло алкоголем, ганджем, духами и потом сталкеров. Сновали ловкие официанты. Я уеду в Москву, и это все забудется, как дурной сон, подумал он с облегчением.

– А вот и наш герой! – раздался женский голос.

Костя подсел к столу и тотчас забыл о своем решении. Его понесло. Язык развязался сам собой. Стало легко и просто. Он знал за собой это качество. Если ему понравилась компания, он готов был раскрыть душу.

Бараско взглянул на него и спросил:

– Тебе какая нравится?

Косте нравились обе, но он побоялся признаться в этом. Поэтому сказал:

– Рыжая.

– Рыжей здесь нет, – усмехнулся Бараско, который все-все понимал в этой жизни, но ничего не объяснял.

– Тогда я выберу блондинку.

– Блондинка улыбнулась мне. Возьми брюнетку. Не прогадаешь.

– Хорошо, – согласился Костя и с облегчением вздохнул, потому что Завета ему понравилась с первого взгляда.

– Милый, – сказала она, приблизив губы к его уху. – Я ласковая, как котенок.

От этих слов сердце у него упало куда-то в пятки, и для храбрости он выпил на голодный желудок рюмку водки, и впервые понял, какой она может быть вкусной. Водка 'пошла', как вода в пустыне, и ему казалось, что нет ничего приятнее этого благородного напитка. А потом он ел шашлык с зеленью, острой приправой и слушал, как бармен за стойкой цокает языком:

– Вай-вай, какой хароший вечер! Панымаешь?!

Народа прибавилось, появились странные фигуры, и все-все они знали Бараско и кричали:

– Привет, друг!

– Здравствуй, генацвале!

– Здравствуй, Штопор! – отвечал Бараско.

– Здравствуй, Хемуль!

– Как дела Гурам?

– Лунин, с меня пол-литра!

– Да помню, помню.

– Салют, Лемур!

Потом все встали и выпили за Купреянова, который попал в проплешину, а что в ней было на самом деле, никто не знал. Может, 'аттракт', может, 'ведьмин студень', а может что-нибудь новенькое. Никто ведь не проверял. Только остались от Купреянова одни черные сосульки – как говорят сталкеры, и брызги. От человека всегда много брызг остается.

Через полчаса все сталкеры казались Косте прекрасными людьми, и он даже простил Бараско, который обнимал свою блондинку и совершенно не пьянел.

– Не пей много, милый, – сказала ему не ухо Завета и покачала головой. – Все равно тебе за ним не угнаться.

– За кем? – спросил он и, набравшись храбрости, обнял ее за талию.

Кожа у нее оказалась нежная, как бархат.

– За кем? – удивилась она и сотворила с ним одними глазами такой фокус, от которого у него сладко ёкнуло сердце. – За Редом Бараско – черным сталкером!

– Он черный сталкер?! – несказанно удивился Костя.

– Да, Ред Бараско – черный сталкер. Он здесь первый парень на деревне.

Костя хотел сказать, что знает его как полицая, но на всякий случай промолчал. Мало ли что. Кто-то ему рассказывал, что черный сталкер вечен, что он арестант, несчастный человек, бродящий из Зоны в Зону, что он меняет имена, что у него больная дочь Мартышка, что он всю жизнь ищет для нее лекарства, но не может найти и как только он найдет это лекарство, будто бы все Зоны закроются. Это сенсация, понял Костя. Эх, связаться бы с редакцией. Такой материал пропадает. Такой материал!

***

– Костя, вставай! Вставай быстрее! – Бараско тряс его за вихры. – Слышишь?!

Костя поднял голову и тут же уронил ее на подушку. Смятые простыни, голое женское тело. И вообще, какая-то странная комната без окон, но с дверью и единственно голой лампочкой под потолком.

– Где я? – простонал он.

– Давай! Давай! – тормошил его Бараско. – Опохмеляйся, и уходим. У нас одна минута.

– А что случилось? – спросил Костя заплетающимся языком, ловя губами горлышко бутылки, из которого лезла непокорная пена.

– Шмон! Шмон! – быстро объяснил Бараско, суя ему одновременно одежду и автомат.

Женское тело рядом с Костей встрепенулось.

– Мальчики, дайте и мне…

Завета сделала не больше глотка и стала торопливо одеваться, никого не стесняясь. У нее были большие черные соски. Косте почему-то было стыдно смотреть в ее сторону, пока она не прикрылась.

– Мальчики, я с вами!

Только тогда Костя сообразил, что шмон – это серьезно. Через мгновение он уже прыгал на одной ноге, стараясь второй попасть в штанину. А рубашку и ватник одевал уже на ходу. Потом они убегали, но не наверх, а вниз, в бар. Где-то наверху слышались грубые голоса и крики:

– Эй, дарагой, падажды!

– Да здесь они, здесь! Я задом чую!

– Пацану голову отрэжу и принэсу Сэдоровичу!

– Нет, мошонку выдернем! – веселился кто-то, похоже, Лемур.

От преследователей их отделяло всего лишь пара лестничных пролетов. Бряцало оружие, гремели сапоги. Перепуганный официант уже ждал с распахнутой дверью.

– Прямо и налево, а потом направо. Но в первый люк не суйтесь, а бегите к последнему.

Наступила тишина. Только их шаги раздавались в гулком коридоре. Где-то лилась вода, и далеко-далеко, казалось, звенел комар.

Костю отчаянно тошнило. Пару раз он пытался освободить желудок, но там ничего не было. Бараско не ждал. Он уходил все дальше и дальше. Только все понимающая Завета возилась с ним. Из его молодого организма лился лишь один желудочный сок.

– Ну давай, дружок, ну давай быстрее!!! Давай автоматик, давай!

Но Костя автомата не отдавал, а твердил:

– Не надо… не надо… я сам.

Ему было стыдно, что с ним возятся, как с маленьким больным ребенком.

Неожиданно потянуло сквозняком, и тогда он сгруппировался и побежал, правда, его мотало от стены к стене, но зато они отстали от Бараско совсем ненамного. Он терпеливо их ждал у самого последнего люка.

Они поднялись на один этаж, и побежали снова. На развилке Завета вдруг остановилась:

– Я пришла, – она показала в сторону коридора, убегающего в темноту. – Там мой дом.

– Прощайтесь быстрее, – сказал Бараско, потому что Костя счел нужным расстаться с Заветой по всем правилам любовного этикета, то есть обнимался, целовался, и прочие романтические штучки, к которым привык Костя в своей Москве и которые Бараско считал телячьими нежностями.

– Ну все, все! – она оттолкнула его, косо взглянув на злое лицо Бараско.