Дорога на Аннапурну

— Чомронг — туда! — махнул индус наверх, откуда мы пришли.

— О, только не это!.. — мы простонали оба.

— А тут совсем нельзя? — спросил на всякий случай Лёня.

— Нет, — строго сказал проводник. — Вы старые люди, вы там погибнете.

— Они молодые люди, а не старые. Что ты такое говоришь? — поправила его путешественница-венгерка, возмущенная такой невежливостью.

— Для этой дороги все старые, — ответил индус. [1] — Сейчас там начнется болото, пиявки, крутой подъем. Вы не пройдете. Я в прошлый раз оттуда вытаскивал шведов — всех сплошь в пиявках. Они заблудились и чуть не умерли.

1

Не хочется прерывать рассказ, но именно в старинной восточной традиции подобное заявление ни в коей мере не считалось невежливым. В путевых дневниках «Фрегат „Паллада“» Иван Гончаров так описывает встречи русских с корейцами: «„Сколько вам лет?“ спрашивали кого-нибудь из наших. „Лет 30, 40“, отвечали им. „Помилуйте, мы думали, вам лет 60 или 70“. Это крайний восточный комплимент. „Вам должно быть лет 80, вы мне годитесь в отцы и деды“, — сказать так, значит польстить». В давние времена такое и от японцев можно было услышать, и от китайцев, и в Индии, и в Непале существовал культ старости и долголетия.)

Я подняла голову. Весь этот спуск, где я фактически пала от усталости, лежал передо мной на страшном солнцепеке, но только теперь надо было идти не вниз, а вверх.

Лёня, проводник и венгерка стали подниматься. Я от них резко начала отставать. Каждая ступень требовала от меня каких-то нечеловеческих усилий. Я вся обуглилась от солнца. Время остановилось, бог Махакала знал свое дело туго. Мне показалось, что надо присесть и не двигаться. Тогда станет хорошо, спокойно и больше ничего не нужно. Тем более что питьевая вода осталась у Лёни.

Я села и вынула из неподъемного рюкзака буддийскую чашу.

— О-оммм!.. — запела она у меня на ладони. — О-оммм! И неземное уже окружающее пространство ответило ей, резонируя:

— О-оммм!..

Фиолетовые круги поплыли у меня перед глазами. В ушах зазвенели колокольчики. Кто это завис надо мною — Кала Бхайрава? Архангел Михаил? Мой муж Лёня? Кто бы он ни был, он забирает рюкзак, буддийскую чашу, а мне сует в руки бутылку с водой.

— Тебе осталось ровно пять ступеней! — он говорит. — Вставай, не валяй дурака, ты что, нас не видишь? Вон мы сидим под тентом, пьем чай.

Над нами двойной указатель. На стрелке в одну сторону написано «Чомронг». В другую, куда мы спускались, — «Гандрунг»!

— Тебе, Лёня, что Чомронг, что Гандрунг… — Я бормочу, улегшись на скамейке, закрыв глаза, протянув ноги, скрестив руки на груди. — А это две большие разницы!

— Надо бы отдать этим отчаянным русским нашу подробную карту, — с тревогой говорит венгерке индус. — Мне прямо страшно отходить от них далеко. Вот что значит настоящая группа риска.

— Ваша жена немедленно должна выпить витамин С! — волнуется венгерка.

— У нас с женой нету витаминов! — печально говорит Лёня. — Зато есть крем от ожогов «Спасатель». Тесть Лев Борисыч купил в Лавке Жизни перед отъездом. Возьмите помажьтесь, а то у вас руки в волдырях.

Растроганная венгерка отсыпала нам немного аскорбинки.

— Добрые, добрые мадьяры!.. И многомудрые индусы!.. — Лёня долго махал им вслед шейным платком. Те возвращались из своего похода. Мы Же, едва придя в себя от постигшей нас катастрофы, двинулись вперед.

12 глава «Земля Санникова»

Теперь мы шли низом по дну глубочайшего ущелья вдоль бурной и полноводной реки. Она так оглушающе бурлила, что если я немного отставала, то Лёня уже не слышал моего крика.

Горы громоздились над нами, поросшие лиственницей, бамбуком, доисторически огромными листьями папоротника. Иногда этот папоротник начинал зловеще колыхаться, и мы испуганно смотрели, окаменев, потому что оттуда мог выйти вообще кто угодно — без исключения. Пасмурно, сыро, воздух наполнен водной пылью кипящей реки и водопадов.

— Просто Земля Санникова, — Лёня скинул рюкзак, снял рубашку и стал плескаться у водопада. Он брызгал себе подмышки и вскрикивал:

— Ой, как хорошо! Я уральский шерпа!

А я зашла в куст пописать.

Но в эту минуту я не была безмятежна. Нет, озабоченно я озиралась вокруг, нутром чуя: в притихшем лесу таится какая-то ужасная опасность.

Вдруг вся трава вокруг меня зашевелилась, из ярко-зеленой медленно превращаясь в черную. И тут я увидела, что со всех сторон ко мне ползут пиявки. Я как-то сразу их узнала, хотя до этого никогда не встречала. Стремительные, легкие, тонкие, они двигались организованно и молниеносно взяли меня в круг.

Я закричала и громадными прыжками выскочила из кустов на дорогу. Рюкзак у меня упал, что-то зазвенело, ключи от квартиры, кольца, какие-то драгоценные для меня вещи я потеряла там безвозвратно. Лёня спас только поющую чашу, и то на бегу. Потом долго палкой сбрасывал пиявку с кроссовки.

Мы уже знали: нельзя хватать пиявку рукой. Даже если она в тебя вцепилась. Во-первых, у них очень сильные присоски. Ты отодрал ее от ноги, она тут же вопьется в руку. Снимаешь с одной руки — она приклеится на другую. И так до тех пор, пока не сообразишь подцепить ее камешком или щепочкой. А ноги-то у тебя оставались без присмотра! Все, будь уверен, враг не дремлет.

Сначала она столь тонка, что запросто проникает через малейшие отверстия на одежде: дырочка для шнурков башмака служит ей распахнутой дверью. Говорят, они пробираются даже через новехонькие, без единой дырки, прочнейшие капроновые носки.

Пиявки не ядовиты, укус их безболезнен. Но именно поэтому, — предупреждал нас в Покхаре один бывалый поляк, — ты их совершенно не чувствуешь, даже не подозреваешь об их присутствии, пока не разденешься. Глядь, на тебе повсюду ОНИ — могучие уже, расправившие плечи. Причем эти ребята за тебя так крепко держатся, что действовать остается огнем и мечом в прямом смысле слова: их надо или прижигать, или соскребать ножом.

Вовремя приструнить пиявку можно только солью — пиявка не переносит, когда на нее попадает хотя бы кристалл соли.

— Сейчас мы им покажем, где раки зимуют! — отчаянно бормотал Лёня, безуспешно пытаясь отрыть в рюкзаке наш заветный мешочек.

Но я была не в силах вступить в решительный бой: я так устала, так пала духом, я вся опухла от солнца, все потеряла, что только могла. Как говорил Марк Твен, я не так легко теряю самообладание, но если потеряю, его не найдешь даже с ищейкой. Поэтому я предложила просто и прямо уносить отсюда ноги.

Мы кинулись бежать, внимательно глядя на дорогу, потому что пиявки, почуяв приближение теплокровного существа, каким-то особенным броском выстреливаются из травы на тропу и катятся к тебе кубарем с точным расчетом — успеть прицепиться к ботинку.

Так мы бежали, бежали — с тяжелыми рюкзаками, уже вдалеке показался спасительный подвесной мост, а на том берегу реки — словно мираж — возникли очертания человеческого жилища… пока не обнаружили, что с нами нет Никодима!

Голый, беззащитный, Никодим лежал на камнях и смотрел, как со всех сторон к нему подползают пиявки. В последнюю минуту Лёня — на бегу — схватил Никодима и сунул себе в карман.