Дорога Токайдо

Настоятель монастыря, стоя в дверях, проводил полицейских взглядом. Потом поклонился своему старому другу и благосклонно кивнул его спутнику.

— Эти люди ищут разбойника, который покалечил трех самураев и ранил бродячего художника сегодня днем в Кавасаки, — сказал настоятель. — Они заявили, что он был в одежде комусо. Я ничуть не удивляюсь, что эти помешанные бросаются на приличных людей. — Настоятель недолюбливал «священников пустоты», особенно после того, как один из них совсем недавно торговал «амулетами», сделанными якобы из кусочков платья Кобо Дайси, на ступеньках храма. — Я разрешил полицейским обыскать нашу территорию: мы не укрываем подозрительных лиц. — Тут настоятель пристально оглядел Кошечку. — Я вижу, Мусуи– сэнсэй, что ваш спутник вернулся к вам. Тебе стало получше, мальчик?

Кошечка быстро взглянула на Мусуи. Тот продолжал улыбаться, словно не слышал вопроса.

— Я чувствую себя хорошо, ваше преподобие, — ответила она.

— В дороге спутник, в жизни любимец, — изрек настоятель старую поговорку так, словно только что сам сочинил ее.

Друг Мусуи все фразы произносил таким тоном, словно сообщал слушателям ценнейшие сведения, которые тут же следовало записать или запомнить. Высокий и мощно сложенный мужчина мог бы стать в прежние времена одним из яростных воинов-священников, защищавших тысячи храмов горы Хиэй [21] . Но мускулы уступили место жиру.

21

Хиэй — гора в Японии, расположенная северо-восточнее города Киото, на границе префектур Киото и Сига. Гора находится над озером Бива и городом Оцу. С конца VII века, после того как монах Сайтё в 788 году основал первый монастырь школы тэндай, является одним из религиозных центров страны. В Средние века монастыри школы тэндай Энряку-дзи и Мии-дэра соперничали и противостояли друг другу. Дело доходило до длительных вооруженных столкновений. В 1571 году Ода Нобунага взял штурмом гору и ликвидировал буддийские монастыри с обеих сторон, школа тэндай была запрещена на длительное время и получила официальное признание только в XIX веке.

Настоятель, покачивая головой, терпеливо ждал, пока его гости снимали обувь. Потом ввел их по холодным облицованным вишневым деревом коридорам в свои внутренние покои, где на татами уже стояли чашки с чаем и лежали принадлежности для курения. Дверь, ведущая из помещения во внутренний двор, была распахнута, и ее проем открывал вид на маленький водопад. Три жирные утки дремали на краю пруда, в котором плавали карпы. Вдали монахи пели Лотосовую сутру, и их голоса утешали Кошечку. Ей показалось на миг, что ее вводят в рай.

ГЛАВА 18 Путь пустоты

— Мусуи, мой добрый старый друг, когда вы сообщали о болезни вашего спутника, вы не упомянули, что он так красив.

Слова настоятеля, несмотря на его величавый вид, звучали грубовато. Он оценивающе рассматривал Кошечку в мягком свете напольных светильников.

— Подрисовать этому молодцу брови, вычернить зубы, и его можно будет принять за Сидзуку, любовницу князя Ёсицунэ, переодевшуюся пажом.

Кошечка сидела на коленях за спиной своего нового хозяина, готовая вновь набивать и раскуривать его маленькую трубку после несколько ароматных затяжек. Она низко поклонилась, показывая, что недостойна похвалы настоятеля. Раздуваясь от важности, тот и не подозревал, что оказался ближе к истине, чем думал.

Впервые за последние несколько дней вымытая и сытая Кошечка имела приличный вид. Одежда, которую ей выдали, уже много раз переходила от одного мальчика-служки этого храма к другому. Хлопчатобумажная ткань стала мягкой от долгой носки, ворот просторной куртки был сильно потерт, но в целом платье выглядело опрятным, и в складках его не водилось ни вшей, ни блох.

Поверх набедренной повязки ноги Кошечки облегали длинные серые узкие штаны, собранные в складки и подвязанные на коленях, стан обтягивала подбитая ватой хлопчатобумажная куртка, покрытая узорами из черных и желтых полос. Помимо всего этого Кошечка надела широкие черные хакама с длинными разрезами по бокам, из которых выглядывали нижние одежды. Жесткая спинка хакама стояла торчком чуть выше ее поясницы. Кроме того, на ногах у Кошечки сверкали белые таби. Ее волосы были по-прежнему уложены «под чайную метелку», но перевязаны уже ярко-красным бумажным шнуром.

— Он красив как гоходоси — посланец богов, который отыскивает заблудившиеся души и указывает им путь.

У того, кто сказал это, — одного из пяти монахов высокого ранга, приглашенных на чаепитие со знаменитым поэтом, — передние зубы походили на веер из слоновой кости: они были большие и налезали краями друг на друга. Сопровождавший его мрачный служка сердито взглянул на Кошечку: ему не нравилось присутствие красивого соперника.

Монах наклонился к Кошечке и прошептал:

— Если бы я заблудился в мире духов, я хотел бы, чтобы именно вы указали мне истинный путь, Гоходоси-сан.

Кошечка не обратила внимания ни на его слова, ни на злой взгляд служки, ни на похвалы настоятеля. Она не сводила глаз с клочка бумаги, который прилип к бледному гладкому затылку Мусуи. Хозяин поручил Кошечке побрить ему голову, а она до сих пор никогда не держала в руках бритвы. Неудивительно, что ее пальцы в какой-то момент дрогнули. Теперь беглянка боялась, что кто-нибудь заметит порез и смутит Мусуи, указав ему на царапину, но не решалась снять бумажку, опасаясь привлечь к ней внимание.

Один угол зала площадью в двадцать четыре татами целиком занимал борец по имени Арати — Горный Ветер. Широкая выпуклая полоса бритой кожи взбегала от его лба к макушке, поднимаясь над обрамлявшими ее с боков намасленными волосами, как вода над берегами готовой разлиться реки. Утолщенный на одном конце пучок скрученных волос покоился на верхушке его черепа словно ящерица, которая вылезла погреться на солнце. Подбитая ватой хлопчатобумажная одежда борца могла бы накрыть двуспальный тюфяк. Он скрестил толстые ноги, ступни которых под огромными бедрами великана напоминали двух откормленных зверьков, укрывшихся под массивными каменными глыбами. Подставка из железного дерева, на которую опирался Арати, потрескивала под его тяжестью.

Борец все еще злился на разбойников-носильщиков, которые таки вывалили его в реку, когда не смогли выжать из него лишние деньги. Кроме того, его раздражало еще и то, что Мусуи сидит на почетном месте и привлекает все внимание к себе. В конце концов, не поэт, а он, Горный Ветер, устраивает завтра для храма благотворительное состязание и станет бороться с местными силачами.

Один из монахов почтительно спросил у Мусуи, почему стихотворения-хайку состоят из семнадцати слогов, но тут дверь зала открылась, и молодой послушник, встав на колени, торжественно сообщил:

— Ваше преподобие, один благородный господин желает видеть вас.

Проговорив это, юноша исчез, и в дверном проеме появился Хансиро. Он встал на колени и поклонился, потом вошел в зал, не поднимаясь, а скользя по полу.

Добравшись до последнего по значению места в комнате — ближайшего к дверям, Хансиро разметал края штанин по полу и, положив руки на бедра, откинулся на пятки.

— Тоса-но Хансиро, — представился, кланяясь, посетитель. — Простите, уважаемый, вашего верного слугу за то, что он столь невежливо ворвался к вам, когда вы беседуете с такими почтенными гостями.

Но тут Хансиро несколько забылся, он просунул руку под ворот своей старой куртки и почесал след от лечебного прижигания на плече. Монахи, решив, что посетителя донимают блохи, переглянулись и отодвинулись. Воин из Тосы выкупался в реке и причесался, но все равно выглядел неряшливо. В обществе холеных монахов, выходцев из знатных семей, он казался чертополохом среди подстриженных и ухоженных садовых растений.

Кошечка окаменела. Она могла не знать, сколько стоит рисовый пирог или переправа через реку, но опасность распознавала безошибочно. Этот человек был опасен даже без длинного меча, который он из вежливости оставил в коридоре.