Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
Шрифт:
В отношении, так сказать, между полами, Ольга Ивановна как педагог наблюдала большую перемену по сравнению с 50-ми и 60-ми годами. Официальные нормы морали, которые советская власть определила для «простого» населения, все больше уступали свои позиции. Та же девушка ударница, трактористка, крановщица, штукатурщица, маляр, целинница… в платке и спецовке, то что пропагандировали в 50-х, или комсомолка, студентка, спортсменка, вошедшая в моду в 60-х, все это в 80-х уже «не смотрелось», как не смотрелись и обэкраненные сверх целомудренные взаимоотношения тех лет. Все это подготовило почву для проникновения в среду советской молодежи веяний мировой моды. Если короткие юбки и купальники-бикини шестидесятых годов, как правило, не доходили до глубокой провинции, то в восьмидесятые уже повсеместно входили в моду все более открытые и обтягивающие одежды, особенно у женщин. Впрочем, Ольга Ивановна имела возможность видеть в этом не какое-то новшество, а восстановление несколько в иной форме того, что уже имело место в прежней российской жизни. Сейчас девушки, где только могли с любыми переплатами доставали облегающие джинсы, щеголяли в кофточках без бюстгальтеров, начиналась мода на оголенные пупки. Летом на водохранилище, где имелись и дома отдыха, и турбазы приезжало много отдыхающих, как из Усть-Каменогрска, так и из других мест и одевались
Смешанные чувства тогда испытала Ольга Ивановна. Как педагог, она вроде бы осуждала, но опять же не могла не испытывать и определенного чувства зависти. Хотя, чему завидовать, тому, что эти девчонки родились позже её, в другое время, не голодали в детстве так как она, им нет необходимости приспосабливаться, как приспосабливалась она, и потому в основном они имеют и хорошие фигуры и возможность их показать, а главное на них не давит никакой моральный груз прошлого. Ведь их матери, наверняка, тоже прожили и в голоде, и в определенном страхе, и уж наверняка бы никогда не решились выйти на улицу в таком виде. С таким же основанием она могла завидовать и собственной матери, которая, несмотря на все то, что с ней случилось в Гражданскую войну, и на мучительную гибель в лагере… Она все же успела пожить настоящей, счастливой жизнью, о которой только может мечтать женщина. Она была красавицей, была любима, носила дорогие украшения, ходила в шикарных, самых модных в те годы нарядах, не боялась и не стеснялась оголять грудь и спину, даже когда ей было уже за сорок лет. А недавно Ольга Ивановна узнала от Анны Макаровны, что ее мать и в Усть-Бухтарме, будучи совсем юной, «форсила» от души. Переодевалась в мужскую казачью одежду и во весь опор скакала на коне, каталась на лыжах прямо с крепостного вала, а на нее тихо под нос гундели тогдашние старики и старухи, кто же посмеет вслух ругать атаманскую дочь. Зато вся молодежь смотрела на нее с восхищением, а дети, особенно девочки – боготворили свою отчаянную и прекрасную учительницу… «Господи, ведь не только у меня, у целого поколения, да не у одного, отняли нормальную, естественную жизнь эти уроды, заставили вместо любви, устройства семейного уюта, который объявили мещанским пережитком… Вместо этого фактически насильно погнали миллионы людей перекрывать реки, форсированно строить уродующие природу предприятия, распахивать Целину, сидеть и мучиться по гарнизонам и «точкам» военных. И все это ради того, чтобы в конце концов люди опять пришли к тому же от чего их отвращали, к естественным человеческим ценностям…».
Как это не покажется странным, в СССР нередко демонстрировали западные фильмы. Для проката закупались в первую очередь те, которые, по мнению руководства страны, рассказывали о «тяжелой» жизни трудящихся на Западе. Не ставили препонов и историческим кинолентам. Их демонстрировали, как по телевидению, так и в городских кинотеатрах, поселковых и деревенских клубах. На Ольгу Ивановну особое впечатление произвел показанный в конце семидесятых годов в поселковом клубе английский фильм «Леди Каролина Лем». Потом эту киноленту гневно раскритиковали в советской прессе. Дескать, не может быть великий поэт Байрон тем, кем он показан в фильме: гулякой, нечестным и аморальным типом. Такое же возмущение царило и среди педагогов ново-бухтарминской школы. А Ольга Ивановна со своим «обзорным зрением», напротив, про себя удивлялась тому, что английские кинематографисты не побоялись показать своего национального гения таким, каким он был на самом деле, и не стали писать с него «икону». Это говорило о полной свободе мышления и отсутствии всякой предвзятости, до чего советской интеллигенции, в первую очередь творческой, было еще очень далеко. А вот фильм знаменитого французского режиссера Бюнуэля «Скромное обаяние буржуазии» закупили и запустили в советский кинопрокат явно с целью заклеймить позором ограниченных, глупых, примитивных западных буржуа, все интересы которых ограничиваются только плотскими удовольствиями. Режиссер, конечно и ставил такую цель, но он явно не рассчитывал на советского зрителя, замученного продовольственным и промтоварным дефицитом. И на него в первую очередь впечатление производила не духовная деградация западной буржуазии, а красивые загородные дома, обилие пищи на званых обедах, что в фильме показано с таким «смаком», для женщин в первую очередь изысканные наряды от кутюр. То есть то, чего советские люди были напрочь лишены. Потому они не столько возмущались, сколько неосознанно завидовали и мечтали о такой жизни. Ольга Ивановна все это вполне могла объяснить, ведь она в отличие от окружающих примерно такую жизнь видела в детстве, воочию.
В пятницу, когда подходили к концу занятия второй смены, Мария Николаевна позвонила в школу и попросила Ольгу Ивановну зайти к ней после уроков. Идя в Поссовет, Ольга Ивановна думала, что подруга задержит ее не на долго. Но та, чем-то сильно озабоченная, предложила ей снять пальто и присесть…
– Слушай Ивановна, ты баба умная, хочу с тобой посоветоваться, – сразу без обиняков начала председательница.
– О чем? – недоуменно спросила учительница.
– Да, есть тут одно дело. Хочу тебе тайну открыть. Впрочем, какая там тайна, через несколько дней о ней все узнают… Меня в понедельник вызывают в Устькамань в облсовет, официально вроде бы для ознакомления с материалами сессии Верховного Совета Казахстана. Ты в курсе, что сейчас в Алма-Ате проходит сессия Верховного Совета, а на следующей неделе открывается очередной пленум ЦК компартии Казахстана?
– Вообще-то читала в газете, но я как-то никогда за такие события не переживаю, – с иронией в голосе отвечала Ольга Ивановна.
– Так вот на пленуме, возможно, Кунаева снимать с должности будут, – не обратив внимания на тон подруги, сообщила Анна Николаевна. – И нас, всех городских и поселковых руководителей по этому поводу хотят проинструктировать.
– Неужели, вот те на, я вас не узнала, как говаривали казачки в линейных станицах Сибирского казачьего войска, – вновь несерьезно усмехнулась Ольга Ивановна. – Что-то не верится, обычно их с таких постов только вперед ногами выносят.
– Горбачев, вроде, им сильно недоволен. И будто на его место русского ставить будет, – заговорщецки
понизила голос председательница.– Они что?… Нет, быть не может, это же для казахов такая обида, – сразу стала серьезной Ольга Ивановна.
– Вот и я о том же думаю. Пожалуй, единственно, что у нас в Казахстане более или менее хорошо, так это с межнациональными отношениями. Я когда на всякие там активы и совещания езжу, и в Алма-Ату и другие города… ну ты же знаешь. И вот что я тебе хочу сказать – спокойствие это обманчиво. В нашей области этого внутреннего напряжения не чувствуется потому как здесь семьдесят процентов населения русские. А вот на юге, особенно в Чимкенте, казахи часто уже в открытую выражают недовольство, – по прежнему вполголоса сообщала председательница.
– Что ты имеешь в виду, какое недовольство? – заинтересовалась Ольга Ивановна.
– Обижаются они, что в Союзе их за равноправных не держат. Дескать, мы по экономическому потенциалу третья республика в Союзе, а в Центре нас как считали полудурками, так и считают, во всем обходят и накалывают.
– И где ж это их так сильно обошли?… Хотя, если, конечно, подумать основания для таких мыслей есть, – вслух размышляла Ольга Ивановна.
– Тут и думать особо не о чем. Вон, даже у нас, в такой промышленно развитой области, как сильно за последние несколько лет снизился жизненный уровень. А я ведь сама видела, в других областях еще хуже. И самое непонятное, почему во многих других республиках люди живут заметно лучше, чем у нас. Казахи, которые борзые, считают, – это от того, что их лидеры имеют слишком мало веса в высшей партийной иерархии, в Москве. В Политбюро и ЦК один Кунаев, да и то разве что числится, а грузин, армян, украинцев полно и все они там вес имеют. Алиев, азербайджанец, очень большой вес имеет, и все они как могут своим республикам помогают. Сама подумай, тот же метрополитен везде есть и в Баку, и в Тбилиси, и в Ереване, и в Минске, на Украине аж в нескольких городах, даже в сейсмоопасном Ташкенте построили, а до Алма-Аты все очередь никак не доходит. Интеллигенция казахская очень обижается, что их ученых, артистов зажимают на общесоюзном уровне. Я сама слышала, как они в разговоре меж собой возмущались, почему Днишева в Большой театр не приглашают, на стажировки за границу не посылают, дескать, чем он хуже Соткилавы. Как ты думаешь, я в этом особо не разбираюсь, но вот слушала и того и другого… мне показалось, что Днишев действительно поталантливее будет. Тем не менее, казах в Алма-Ате безвылазно сидит, а грузин в Москве в Большом, в заграничные турне ездит, – в голосе и самой Марии Николаевны слышались нотки возмущения.
– Что ж тут удивительного, – Ольга Ивановна бесстрастно пожала плечами, – действительно в Москве у многих союзных республик есть свое лобби, а у казахов его фактически нет, вот и весь ответ. И дотации, и снабжение и места для своих в той же Москве они же и выбивают.
– Да я это и сама понимаю. Но почему-то там, – Мария Николаевна ткнула пальцем в потолок, эти кремлевские мечтатели до сих пор думают, что казахи такие же чурки, что были пятьдесят или хотя бы двадцать лет назад, что все эти несправедливости будут по-прежнему терпеть молча. Вот попробовали бы в Грузии, или Азербайджане поставить первым секретарем не своего, да и в других республиках. А здесь вон чего хотят учудить. Может так случится, что добром эта затея не кончится, и мы, русские, здесь в Казахстане как заложники окажемся, в результате этой топорной межнациональной политики. Ох, боюсь я, прямо сердце не на месте.
– Ты, что, за Свету переживаешь? – догадалась Ольга Ивановна, что подруга боится за дочь, студентку-второкурсницу КАЗГУ, находящуюся в данный момент в Алма-Ате.
– Ну да… она же там, в общаге университетской, вокруг одни калбиты и калбитки, кто ее там защитит, если что, – в глазах председательницы читалась нешуточная тревога.
– Да Маша… понимаю я тебя. Действительно, обстановка сейчас не для таких экспериментов. Народ от этого продовольственного и промтоварного дефицита устал, озлоблен, даже такие терпимые и спокойные как казахи взорваться могут…
17
Брежневское правление многие воспринимали в 80-х годах с ностальгическими чувствами. Казалось, что при нем имели место определенная стабильность. Где-то до семьдесят пятого года хоть и потихоньку, но рос уровень жизни. А что еще нужно обычному среднему человеку, обывателю? А обывателей в любом более или менее цивилизованном обществе абсолютное большинство. И если бы и дальше приоритетом внешней и в первую очередь внутренней политики для советского руководства стало незначительное потрафление интересам обывателя, позволили ли бы ему и дальше обрастать личными машинами, дачами, благоустроенными квартирами, коврами, хрусталем, и главное, решили бы задачу прокорма тех же обывателей, чтобы у них имелось достаточно разнообразной еды… Но, почему-то эта политика, проводимая с середины 60-х, до середины 70-х, с ослаблением здоровья и работоспособности генсека, была его «ретивым» окружением скорректирована в сторону повышения расходов на внешнеполитическую экспансию и гонку вооружений. Эти «мероприятия» в какие цвета их не крась, и под каким «соусом» не подавай, всегда интересам обывателя чужды, ибо очень дорогостоящи и опасны, своего рода игра с огнем. В конце концов доигрались до афганской войны, которая в основном и сожрала обывательские мечты о машине, даче, квартире… о сытой спокойной жизни.
В рабочих поселках особенно тяжело стоял продовольственный вопрос, ибо туда все доходило в последнюю очередь. Но по союзным республикам рабочие поселки распределялись крайне неравномерно. Особенно много их насчитывалось в России, на Украине, Белоруссии, Казахстане. Но Украина имела благодатный климат и как следствие развитое пригородное сельское хозяйство, сравнительно богатые колхозы и совхозы, которые были обязаны продавать большую часть сельхозпродукции внутри республики. Белоруссия сильного и авторитетного лидера в лице Машерова, который много делал для улучшения снабжения своей республики, а после его гибели в автомобильной катастрофе уже налаженное «дело» продолжили его ученики-последователи. А вот в России и Казахстане… Впрочем, в России очень резко своим снабжением выделялись Москва и Ленинград, которые посредством «продовольственных» электричек подкармливали и прилегающие к ним области. Областные города «кормились» значительно скуднее, причем чем дальше на восток тем хуже, ну а что касается рабочих поселков и малых городов снабжение там в 80-х годах стало совсем плохое. В Казахстане в это время, пожалуй, только Алма-Ата оставалась более или менее сытой. Тем не менее, внешне в республике наблюдалось относительное спокойствие, стабильность. Более того, в отличие от населения ряда других союзных республик, где в основном тайно, а кое-где и явно, многие мечтали об выходе из состава СССР и обретении независимости… Среди казахов таких настроений, как правило, не прослеживалось. Подавляющее большинство не только властьпридержащих номенклатурных деятелей, но и простых людей были полностью лояльны советской власти и о выходе из Союза не помышляли.