Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

– Так, ну а он?

– Ну, он его и… дело в том, что Малышев имеет разряд по боксу.

– По морде врезал? – догадался Стрепетов.

– Так точно, – подтвердил Ратников.

– И правильно сделал, – совсем не характерно для политработника да еще такого высокого ранга высказался Стрепетов. – А он этот Малышев… что он за человек?

– Да, знаете, если бы не его шовинистические настроения, хоть к награде представляй. Отличный офицер наведения и комсомолец активный… ну и спортсмен хороший, – принялся расхваливать Николая Ратников, беззастенчиво преувеличивая его достоинства, кроме последнего. Что касается комсомола, то Николай разве что взносы платил исправно, и офицеры наведения в полку имелись поискусней и поопытней. Но Ратников решил представить его как молодого-перспективного, которого можно и простить.

– А я его помню. Он такой коренастый, приезжал от вашего полка на соревнования по офицерскому троеборью. Я ему диплом и кубок вручал… Помню-помню, крепкий парень, – на лице Стрепетова отобразился процесс припоминания.

– Так точно это он. Из него хороший командир может получиться, если более терпим будет. Но кавказцев он совсем не переносит.

– А он сам-то родом откуда?

– Ростовский.

– А может он просто завидует, что бакинские и тбилисские аферисты больше ростовских воруют? Ха-ха… Там ведь у них тоже вор на воре, Ростов-то я знаю, – вдруг развеселился полковник. – Ладно, это шутка. А что тот каптер, не сильно пострадал?

– Да нет, неделю с синяком под глазом походил.

– Ну, вы ребята молодцы, а наверх, значит, липу подали, да еще такую неправдоподобную. Как маленькие, ей Богу. В таких случаях вообще молчат, а не сказки сочиняют… А насчет твоих выводов… Что же ты все-таки предлагаешь? – вернулся к основной линии разговора Стрепетов.

16

Агеев терпеливо ждал своего начальника политотдела, прохаживаясь возле машины, время от времени обращался с каким-нибудь вопросом к почтительно стоящим рядом Нефедову, Кулагину, Боярчуку, поглядывал на часы. Но посылать вновь, напоминать Стрепетову, торопить его, он больше не стал…

– Не сочтите меня за хвастуна, но у себя в дивизионе я справлюсь, и Малышева в рамки поставлю и джигитов наравне со всеми полы мыть и сортир чистить заставлю. А вот чтобы предотвратить взрыв в масштабе страны, который если пустить все на самотек, вполне возможен, вот тут я не уверен, что его смогут предотвратить те, кто за страну отвечает. Для этого нужно пересмотреть всю воспитательную работу по межнациональной терпимости. Причем именно внутри страны, а не вообще, как у нас любят говорить, в мировом масштабе, – уточнил Ратников.

– А ты, что телевизор не смотришь, газет не читаешь? Работа эта и без твоих подсказок ведется. Руководство страны и партии перестраивается, вся страна перестраивается, – укоризненно заметил Стрепетов.

– Это совсем не то, – досадливо нахмурился Ратников. – Вся эта работа как раньше, так и сейчас направлена в основном в сферу международных, межгосударственных отношений, или касается чисто экономических программ. По-прежнему талдычат только и мире и дружбе с зарубежными народами, а у нас такового нет меж своими, внутри Союза. Твердят о помощи обездоленным и всяким революционерам где-нибудь в Африке и Латинской Америке, а ведь нам, прежде всего, о своих людях думать надо, у нас и своих обездоленных предостаточно, а в магазинах сами видели ни мяса, ни масла. В Сибири, говорят, в отдельных местах вообще голод, и в Средней Азии тоже…

– Эт верно… С войной этой, с Афганом наши главковерхи пролетели сильно, вот потому и пояса затянуть приходиться. Да вот только причины этой нашей нищеты не столь однозначны. Если бы в Средней Азии по-стольку не рожали, они бы в такую нищету не впали. Где ж это виданно, чтобы по десять человек детей в семье кормить. А вот на той же Украине относительно неплохо живут, и в Белоруссии, и в Прибалтике. Да ведь и каптер твой не врал, когда про жизнь свою кавказскую хвастал. Они там тоже не бедствуют. Слыхал, небось, статистику, в Тбилиси на одну тысячу жителей личных машин приходиться больше даже чем в Москве. А ты говоришь. А вот Россию-матушку, это верно, до ручки довели, – Стрепетов раздраженно отодвинул красный блокнот, лежавший на столе.

– Так оно так, товарищ полковник. Это мы русские так рассуждаем, зажрались нацмены, разбаловались, дескать, все у России на шее сидят и еще недовольны. А если поставить себя на их место, то и у них найдется, я думаю, немало поводов так же во всех бедах русских, Россию обвинить, – осторожно внес реплику Ратников.

– Хм… А ведь пожалуй ты прав, с разных чердаков одно и то же по разному видится, – неожиданно легко согласился Стрепетов.

– Вот и я о том, – с готовностью подхватил Ратников. – Живем-то мы большинство средних людей примерно одинаково, тем не менее, в нашей стране каждый народ, опять же в массе своей уверен, что другие нации за его счет живут. Прибалты уверены, что их Россия объедает, русские уверены, что у всех евреев под кроватями мешки с деньгами спрятаны, а на Кавказе вообще у всех по две машины и зубы сплошь золотые. А те же азербайджанцы наверняка уверены, что если бы имели возможность сами своей нефтью распоряжаться, жили бы как в арабских нефтедобывающих странах…

– Ну, это вряд ли, – перебил Стрепетов. К тому времени, когда нефть в цену вошла и доллары к арабам миллиардами потекли, в Азербайджане большую часть нефти уже выкачали.

– Да не важно, нефть, газ, или хлопок, не Азербайджан, так Узбекистан или Туркмения, но когда все происходит без соответствующих разъяснений со стороны государство сами собой рождаются слухи, домыслы и взаимная неприязнь, – продолжал доводить свои соображения Ратников.

– Ты что, меня просветить хочешь? Так я все это и без тебя знаю, – начал уже проявлять нетерпение и полковник. – Ты что собираешься в Политбюро петицию послать? Не советую, сам же и пострадаешь.

– Нет, товарищ полковник, вы меня сначала выслушайте, а предложения будут потом. Руководство страны вроде бы что-то делает, но все это на уровне деклараций, газетных статей. Но толку мало. Мы давно уже не живем как добрые соседи. Сейчас трудно сказать какой народ выиграл от нашего государственного устройства. Кто-то считает, что кавказцы, другие, что евреи, третьи, что русские, а на поверку, я в этом не сомневаюсь, все в проигрыше, все бедные, не получилось у нас коммунизма. Вся разница лишь в том, что некоторые еще беднее бедных…

Стрепетов внимательно слушал и даже не повел бровью, когда Ратников констатировал крах курса на построение коммунизма в стране.

– … И тут уже ни о каком едином советском народе не может идти речи, когда за едой и одеждой приходиться с пяти утра очереди занимать и полдня стоять. Даже между русскими и украинцами наблюдаются трения, а вроде что делить – одной матери дети, кровные братья. А наше руководство, будто ничего этого не видит, наоборот, только масла в огонь подливают своими непродуманными действиями. Вон кого только в космос не возили и француза, и индийца, не говоря уж о представителях соцстран, даже монгол слетал. А про своих, грузин, армян, прибалтов, узбеков и других забыли. Неужто, так трудно понять, что это их очень обижает. Потому может быть кавказцы и ведут себя так вызывающе, дескать, мы в другом свое возьмем, так будем воровать, что богаче всех в вашем Союзе жить станем. И прочие по-своему реагируют на каждое такое или подобное притеснение или пренебрежение к их нациям. У вас в Алма-Ате в республиканский университет славянину или какому-нибудь местному не казаху легко поступить? – задал вопрос Ратников.

– Да, есть такое. Не то чтобы совсем невозможно, но препоны ставят. У нас в управлении дети некоторых офицеров поступали, многих валили самым бессовестным образом. Экзаменаторы, особенно на гуманитарных факультетах почти сплошь казахи, – без видимого возмущения признал Стрепетов. И тут же поведал причину своей бесстрастности. – А мы вот с женой рисковать не стали, в позапрошлом году я сына к себе на родину в Серпухов отправил, а родственники уже в самой Москве репетиторов наняли… натаскали, поступил.