Дорога в никуда
Шрифт:
Это действительно оказался лифт. Вскоре из «колодца» поднялись музыканты — трое бородачей с электрогитарами, еще трое с маленькими барабанчиками, пианист, появившийся вместе с инструментом, и внушительных габаритов девица с микрофоном в руках.
Начало было подобно удару грома. Разом взревели гитары, глухо ударили барабаны, пианино, наигрывая мелодию, свело все воедино. Толстая девица выла в микрофон, и ее голос, усиленный во много раз, эхом наполнял помещение.
Утекаем–м–м…
И мечтаем–м–м…
Не лжем–м–м…
Не строим плано–о–ов!
Лишь ты — и я — а–а–а!
Лишь о–он — и она–а–а!
Только
Хочешь утекать —
И свободно мечтать —
Со мной?
И далее в том же духе с небольшими паузами. Нельзя сказать, что Граймс был в восторге от происходящего.
Он подозревал, что и Биллинхарст придерживается такого же мнения.
Странный рваный ритм музыки вызывал у коммодора совершенно определенные ассоциации. «Точно инерционный двигатель, который вот–вот заглохнет», — с отвращением подумал он. Зато юный Павани наслаждался от души — как и подавляющее большинство собравшихся. Но настоящее «всеобщее качение» еще не началось.
29
Перевод стихов Т.Серебряной.
Оно началось чуть позже.
В музыке появился новый ритм — непокорный и неотразимый. Толпа начала двигаться по залу, словно ее мешали огромной ложкой — по часовой стрелке, загипнотизированная настойчивым ритмом барабанов, высоко поднимая ноги и с грохотом опуская их на вибрирующий пол. К этому движению было невозможно не присоединиться, и душой, и телом. Они двигались в такт реву гитар, громовым ударам барабанов, упругим басам неистового пианино, фразам, которые хриплым басом выкрикивала толстая девица на сцене:
Прокатись, прокатись!
Пусть трясутся чурбаны — раз, два, три!
Мы собьем ублюдков с ног,
Разотрем их в порошок!
Прокатись, прокатись, прокатись!
Граймс обнаружил, что громко распевает вместе со всеми. Павани тоже пел. Биллинхарст бормотал себе под нос без всякого энтузиазма.
Круг за кругом, и еще круг. Павани каким–то образом освободился от рубашки. Граймс взмок и был не прочь последовать его примеру, но в давке это не представлялось возможным. Однако он заметил, что многие женщины умудрялись раздеваться догола, проявляя чудеса ловкости.
И по суше, и по волнам мы покатимся свободно!
Нас ничто не остановит —
Нет, нет, нет!
На холмах и на равнинах мы в пыли оставим след!
Нас ничто не остановит —
Нет, нет, нет!
Круг за кругом, и еще круг.
Топ, шлеп, топ, шлеп!
Огни над головами мерцали в такт грохоту басов.
Пусть заткнутся чурбаны —
Это мы, это мы!
Шары должны катиться,
Мы созданы катиться!
Мы катимся сквозь вас!
Мы катимся сквозь вас!
— Я надеюсь кое–кого здесь поймать, — тяжело дыша, прошептал Биллинхарст, переходя на шепот.
— Вон тот вроде ничего, — предложил Граймс. У него явно открылось второе дыхание. — Немного потный, но здесь все такие.
— Нет… не то… Вот! Информация!
— Катящиеся шары не обрастают мхом, — ответил ему Граймс.
Круг за кругом, и еще круг.
Топ, топ, топ! Шлеп, шлеп, шлеп!
Когда шары закатятся
Когда шары закатятся,
Мы хотим быть в их числе,
Когда шары закатятся!
Справа
от Граймса танцевала полуобнаженная девица, тощая и плоскогрудая. С каждым кругом она все теснее прижималась к нему.Черт возьми, неужели она собирается его закадрить?! Надо как–то отказать ей, в то же время не обидев… Девица была совершенно не в его вкусе. И тут какой–то толстяк, обливающийся потом, протолкался к ним, не переставая танцевать, — к слову сказать, танец все больше напоминал марш. Граймс услышал, как толстяк шепнул девице:
— В два пополуночи у переправы Фицрой. Передай дальше!
Передав сообщение, он растворился в толпе танцующих. Каким–то образом тощая девица оказалась между Граймсом и чуть живым от усталости Биллинхарстом, тихонько напевая в такт музыке.
Загляните за травой,
Загляните за травой.
В два ноль–ноль,
В два ноль–ноль,
Переправа Фицрой.
Загляните за травой!
Музыканты заиграли другую тему, но она продолжала напевать как ни в чем не бывало:
Помечтаем на свободе,
Помечтаем на свободе,
Трава мечтаний,
Трава мечтаний,
Свободно помечтаем…
Она скорчила рожу Биллинхарсту, одарила Граймса очаровательной улыбкой и скрылась в толпе.
Круг за кругом, и еще круг, постепенно приближаясь к выходу.
Мы закатимся в ворота!
Мы закатимся в ворота!
Мы закатимся в ворота!
И когда вы будете на подходе,
Мы будем уже там!
Биллинхарст, набрав в легкие побольше воздуха, с большим энтузиазмом пропел заключительную фразу: «Мы будем уже там».
8
Но они едва не оказались совершенно в другом месте.
Около Домини–Холла произошла небольшая разборка. Мнения о причинах их возникновения были различны. В одной утренней газете писали, что толпа, распевая «Мы прокатим по ублюдкам», налетела на группу полицейских. В другой газете сообщили, что полицейские набросились на небольшую группу молодых людей, возвращавшихся с «Всеобщего качения», хотя те вели себя вполне миролюбиво.
Однако на самом деле главным виновником инцидента был Граймс. Громкие песни, напоминающие песнопения людей каменного века, воскресили в нем воспоминания юности, когда он был кадетом ФИКС, в меру буйным, как и все его сверстники. В те славные времена они с приятелями частенько развлекались, распевая различные песенки в пределах слышимости какого–нибудь стража порядка. Он стал решительно убеждать Биллинхарста выучить слова (последнему это совсем не понравилось). Зато Павани мгновенно поддался на агитацию и запел, а полдюжины парней и девушек, очень кстати проходивших мимо, с удовольствием подхватили:
Вот полицейский на посту —
Вон там, вон там!
Вот полицейский на посту —
Вон там, вон там!
Вот полицейский на посту —
Носки воняют за версту!
Вот полицейский на посту —
Вон там, вон там!
Когда они затянули песню по третьему разу, при каждом повторе прибавляя громкости, несколько полицейских попытались угомонить певцов. Однако дубинками дело не ограничилось. В ход были пущены электрошоковые ружья, отрегулированные так, чтобы причинять максимальную боль, но не приводить к потере сознания. На помощь Граймсу и его товарищам бросилась целая толпа гуляк. Тут над улицей застрекотал полицейский аэробот, и сеть, сброшенная с него, накрыла дерущихся.