Дорога в один конец

Так прошел первый день пребывания Вадима Бута в поселке Пограничный, Гродненского погранотряда, Западной границы СССР, где «курс молодого бойца» проходило пополнение в 105-й пограничный полк, дислоцировавшийся в городе Берлине, Группы Советских войск в Германии, а если еще точнее, – в столице Германской Демократической Республики.

Глава 13

За несколько дней «учебка» обшилась более-менее, хотя рвались погоны с петлицами и в дальнейшем. Выросший в селе, знакомый с иголкой и ниткой, умеющий заматывать портянки, рядовой Бут безболезненно прошел этот период.

Командир 6-го отделения, где Вадим оказался правофланговым, младший сержант Благород оказался человеком абсолютно бесцветным. До армии он успел окончить какой-то техникум и призвался не со своим годом. Понятно, что в этом случае дорога только в сержантскую школу. Явно ему, невзрачному и тщедушному, там было непросто. Высот он не достиг, но по две «лычки» на погоны получил, оставшись со своими комплексами.

Его ни разу не видели смеющимся. Подчиненные в отделении его не любили, да и не боялись особенно. Терпели от безысходности да втихаря презирали. Он пытался проводить откровенные беседы тет-а-тет, но это походило, скорее, на вербовку. Этот непосредственный командир Вадима был не самым худшим в плане предоставления подчиненным «тягот и лишений воинской службы». Некоторым «повезло» попасть к откровенным садистам, не в физическом плане, правда.

Бить они боялись. Вадим задавался вопросом, что заставляло их, заводя себя и впадая в истерику, останавливаться у черты? Нет, не страх получить сдачу, хотя были и такие, от кого они бы получили. Дорожили сержантскими «лычками» в 105-м Краснознаменном, очень тяжело они доставались – эти «лейблы» власти.

Были и исключительно прекрасные ребята-сержанты, по-настоящему любимые своими подчиненными. Сильные как личности, они не реагировали на шипение коллег по поводу либеральности к своим подопечным, а подопечные выкладывались во всю из благодарности своему командиру.

И потекла помаленьку служба у Вадима. Он понял, что выжить здесь возможно, выжить, как личности. Главное, суметь не «пойти по трупам», особенно во время «воспитаний через коллектив». Не рваться вперед и не быть в числе последних было не так уж и трудно. Да и занятия поначалу проводились без «излишеств». Строевая – без наказаний стоянием с вытянутой ногой. Физическая подготовка – без нереальных «двадцать раз подъем переворотом». Некоторые в нетерпении даже стали интересоваться, когда же выдадут оружие и начнется «тактика» – занятия тактические. Ох, наивные!

В первый же день Вадим написал письма Люде и домой, сообщив свой адрес: «Гродненская область, пос. Пограничный, в/ч 2141 У-11». В ожидании ответа не писал, да и не давила тоска в пестром калейдоскопе перемен и новых ощущений. Не было еще осознания беспредельности срока в 777 дней, а через месяц, на присяге, он увидит ее, был уверен. Ответ от Люды пришел через неделю. Писала, что получила письмо, отправленное из города Слоним и гордиться, что Вадим – пограничник. Не тосковали они еще, не успели.

Первые две недели мая допекал холод, а шинелей все никак не давали. В казарме-бараке была изразцовая печка, и каждый норовил хотя бы на минутку прислониться к ее теплой глади. Поэтому, пока еще даже в удовольствие, лупили строевым шагом да разминались на физчасе.

Было много простуженных. После отбоя кашель не давал уснуть и здоровым, злил сержантов, и те швыряли сапогами в виновных и невиновных. Удивительно, как быстро был побежден храп. Вадим не храпел, но его сосед по койке, достающий храпом и Вадима в том числе, через десять дней спал, как младенец. Лекарство было одно – сапог в морду.

Вручение оружия было обставлено торжественно, чуть ли не с целованием. А они были в такой густой смазке – эти старые АК-47. Когда-то, еще юнцом несмышленым, Вадим мечтал: сделан ли уже автомат, который ему вручат? Его сделали еще в 1953-м. Потертый, бывалый, он, наверное, прошел через многие руки. Позже, уже в Германии, Вадим получит АКМ, так и не выстрелив из него. Но этот уже не будет вызывать того трепета, как старый потертый «сталинский» АК-47.

Шинели выдали, когда пришло настоящее майское тепло, а с ним и жажда. Она, как и голод, будет утолена только по приезду в полк. Жажда стала бичом. Для питья воду кипятили беспрерывно в полевой кухне. По взводам кипяток таскали дневальные в цинковых бачках. Вода в них не остывала никогда, так как ее выпивали кипятком, жажду не утоляя. Пить воду в умывальнике запрещалось категорически, и это было правильно – при таком скоплении людей недалеко и до эпидемии. Но ведь люди хотят пить!

После очередных изнуряющих «бегов» взвод ввалился в казарму. Возле бачка толчея, ругань, кипяток хлебают маленькими глотками, раздражая ожидающих очереди на привязанную металлическую кружку. Раздается команда:

– Взво-о-о-д! Десять минут на умывание и строиться на обед!

Вадим сбросил китель и рванул в умывальник. За грязные руки – наряд вне очереди. Возле сосков умывальника толчея, моются прямо в корыте слива, откуда вода не успевает уходить. Вадим ждет, когда освободиться сосок, а вид прохладной, серебристой живительной влаги сводит с ума. Наконец! Он припадает запаленными губами к струе, до лампочки, какой, но холодной воды.

Он не тронул Вадима, но фальцет ловца-командира током ударил по перепонкам:

– Ты что, воин?! Оборзел?! Упор лежа – принять!

Тут главное – рухнуть, немедля, тогда может, убережешься от команды «отставить». Вадим повалился на мокрый, в соплях и пене пол, самортизировав руками, чтобы не упасть грудью в нечистоты.

– Я сказал – упор лежа, воин! Что непонятно?! – Сапог лег на плечо, стараясь дожать.

Вадим рванулся вверх и выпрямился.

– Вспышка с тыла, я сказал! – Сержант был Вадиму до подбородка, голым, худым торсом подтверждая, что в школу попал, будучи выброшенным за ненадобностью с какой-то роты. Встретится в дальнейшем не один еще такой.

Вадим стоял, не отводя взгляда.

– Фамилия? С какого взвода? Кто командир отделения?

– Рядовой Бут! Одиннадцатый взвод, шестое отделение, младший сержант Благород, – выложил Вадим, ощущая покалывание токов пофигизма.

– Доложить, что лакал сырую воду из крана, понял?! И не дай бог! Я проверю! – Коротыш понял, что не ляжет Вадим.

Наказанием за такое было направление в санчасть, где холеный медбрат давал провинившемуся чайник с теплой, закрашенной марганцовкой водой. Приказывал выпить всю и с наслаждением наблюдал, как бедолагу рвет, выворачивая внутренности.

– Есть, доложить! – выпалил Вадим и рванул в казарму.

Не доложил он не из-за смелости своей великой. Это было нарушение, и Вадим был виноват. Ведь нарушение было не в том, что отказался лечь на заплеванный пол, а в том, что пил сырую воду из крана. В суматохе построения оттягивал суровый приговор. Потом обед, потом еще что-то, – так и не доложил Вадим, вдруг сообразив, что забыл фамилию сержанта, и сочтя это достаточной причиной. А тот так и не проверил.

Помалу привыкали. Уже знали все про дальнейшую службу в Берлине, и надежда, что там все будет по-другому, давала силы выживать. Но однажды зерно сомнения относительно такого уж большого счастья в берлинском раю, было заронено в успокоившуюся душу Вадима.