Дорога в сто парсеков

Зорин обернулся. Почти машинально обернулись и другие. Но сквозь запотевший стеклянный колпак ничего не было видно.

В наступившей тишине отчетливо слышалось сухое пощелкивание автомата…

Странная вещь - время. Философы и физики спорят о природе пространства. О природе времени никто не спорит - слишком ничтожны знания. Время одно для всех, - так говорила механика Ньютона. Время зависит от скорости движения системы отсчета, - утверждают формулы в механике Эйнштейна. И это все, что знают люди.

Бесконечность времени трудно себе представить.

Еще труднее, представить себе конечность времени.

Кто скажет, что такое время?

Тысячелетия назад была создана легенда о Хроносе - всепоглощающем Времени. Среди богов, придуманных людьми, не было никого страшнее Хроноса.

Это он породил Танату - смерть, Эриду - раздор, Апату - обман, Кер - уничтожение… Это Хронос пожирал своих детей…

В конце концов дети Хроноса восстали. После долгой борьбы они освободились от жуткой власти Времени. Так говорит легенда.

Когда-нибудь легенда станет явью. Не боги, а люди восстанут против всепоглощающего Хроноса. Восстанут и победят. Тогда люди будут свободно двигаться во времени, уноситься на тысячелетия вперед и возвращаться назад.

А пока великая безмолвная река времени несет нас неотвратимо, неуклонно…

Первое, что увидел Садовский, были бесформенные светлые пятна. Потом одно пятно, побольше и поярче, превратилось в полуприкрытое шторой окно.

Другое пятно медленно приобрело очертания человеческого лица.

Сначала все было серым. Цвета появились позже, не сразу. Прежде всего желтый и розовый - от букета на тумбочке. Затем синий - от костюма Зорина.

Теперь Садовский видел, что губы Зорина двигаются - профессор говорил. Но звуков не было.

Они возникли внезапно, словно разорвав завесу.

– … и делайте так, - говорил Зорин.
– Сосредоточьтесь, голубчик. Поднимите руку. Вы слышите?

Садовский не отвечал. Он слышал, но слова не воспринимались. В памяти медленно - очень медленно - всплывали картины. Лепрозорий… Встреча с Зориным… Бессонные ночи… Еще один разговор… Операционная…

– Сколько?
– спросил Садовский и вздрогнул: голос прозвучал откуда-то со стороны.

Зорин подпрыгнул на стуле, впился глазами в лицо Садовского.

– Так, так, - шептал он, машинально потирая руки.
– Рефлексы, зрение, мышление, речь… Значит…

– Сколько лет?
– повторил Садовский, пытаясь привстать на кровати.

– Лежите, голубчик, лежите! Девятнадцать лет. Девятнадцать с лишним. Скажите, вы…

– Девятнадцать!
– перебил Садовский и вдруг рывком оторвался от подушки. Глаза его, не мигая, смотрели на Зорина.

Медленно преодолевая инерцию, возникали обрывки представлений. Склеенные впечатлениями, они превращались в мысли. Не сразу, путаясь и переплетаясь, мысли выстраивались и выравнивались. И только тогда в сознании прозвучало: ложь! Девятнадцать лет - это ложь! Зорин совершенно не изменился. Полное бритое лицо, прищуренные глаза, едва заметные морщинки… Все как было!

Садовский покачал головой. Ему казалось, что он говорит.

– Спокойнее, Александр Юрьедич, спокойнее.
– Зорин улыбался, скрывая волнение.
– Ну, говорите…

– Девятнадцать лет… Девятнадцать лет… - Садовский силился привстать.

– Вы… такой… не изменились…

Зорин растерянно улыбнулся, развел руками.

– Понимаете, это потом. Потом. Не все сразу. Я объясню.

– Не удалось… ничего не удалось!
– не слушая его, выкрикивал Садовский.
– Проказа…

Он поднял к лицу руки. На белой, глянцевой коже не было никаких следов проказы.

– Не понимаю…

Он бессильно откинулся на подушку.

– Прошло девятнадцать лет, - отчетливо, почти по слогам повторил Зорин.
– Ваша болезнь излечена. Это было нелегко. Последняя стадия… Девятнадцать лет…

– А вы?
– прошептал Садовский.
– Вы?

– Мы победили старость, - просто сказал Зорин.
– Поэтому я… такой… Старость теперь наступает не скоро.

Садовский закрыл глаза. Потом приподнялся на локтях, посмотрел на Зорина. Спросил беззвучно: - Как?

– Ну, не сейчас, голубчик, не сейчас, - мягко сказал Зорин. Посмотрел в глаза Садовскому, улыбнулся.
– Ну, хорошо, голубчик, не волнуйтесь… Понимаете… видите ли, старение организма считалось необратимым процессом. А мы доказали, что процесс этот обратим. Пока ограниченно, но обратим. Вот и все. Нет, нет! Больше ничего не скажу.

Садовский дышал тяжело, с хрипотой. Лег, губы шептали: - Девятнадцать лет… Девятнадцать лет!…

Зорин взял его руку - сухую, холодную.

– А… другое?
– еле слышно спросил Садовский.
– Девятнадцать лет… Люди…

Зорин понял.

– Да, коммунизм, - он улыбнулся.
– Многое изменилось. Вы не узнаете.

– Что?
– прошептал Садовский.

Зорин покачал головой.

– Не спешите. Все впереди.

Садовский долго, очень долго лежал, глядя куда-то в пространство. Потом улыбнулся - одними глазами.

Зорин уловил слабое пожатие руки.

В. САПАРИН

ПОСЛЕДНИЙ ИЗВОЗЧИК

Сопки, могучие складки на теле планеты, покрывали все видимое пространство, толпились в хаотическом беспорядке, загораживали горизонт. С левой стороны, прямо по меридиану, шла, не сворачивая ни на шаг в сторону, Большая Полярная Дорога. С воздуха Игорь отчетливо видел, как она перескакивала через пади, ныряла в тоннель, снова появлялась вдали.

Сопка Остроконечная, как и всегда, показалась не сразу, и, увидев ее, Игорь инстинктивно чуть приподнялся в кресле. Чувство нетерпеливого ожидания, знакомое охотникам, рыболовам, любителям природы, охватило его. Вибролет, словно угадав желание седока, взмыл кверху, а затем помчался к Остроконечной со всей скоростью, на которую только был способен.

Прозрачные крылья неутомимо и ритмично вибрировали. Полет был чудесным, и Игорь вновь подумал о том, что управление с помощью биотоков, возникающих в организме человека при одной только мысли о движении, - замечательная вещь: достаточно пожелать лететь - и летишь. Великолепное ощущение!