Дорога во все ненастья. Брак (сборник)

Нравится…

…Когда-то, разговаривая со своим заказчиком, человеком, которому понравилась предложенная картина, но не знавшим, как сформулировать свое отношение к ней, и начавшим со слов:

– Я, конечно, не специалист… – но тут же осекшемся, Петр подумал немного и сказал:

– Пусть вас это не расстраивает.

Специалистов у нас вообще нет.

Но есть один очень важный критерий.

Самый главный, истинный и универсальный: нравится или не нравится.Остальное – от лукавого.

Разговор происходил на излете СССР, заказчиком был заместитель председателя Следственного комитета России, а картина изображала извив дороги и называлась «Поворот, за которым никто не виноват…»

И имела подназвание: «Жизнь – это дорога, по которой никто никогда не ездил.

Вернее, каждый из нас едет по ней впервые.И загадывать – что ждет тебя впереди? – так же бесполезно, как размышлять о том, что может встретиться за ближайшим поворотом неизвестной тебе дороги…»

Потом они встречались не раз, разговаривали о многом, но заместитель председателя, как выяснилось, запомнил именно те слова художника, и однажды, вспоминая прошлое, он спросил:

– Почему ты сказал так?

– Дело в том, – ответил Петр, – Что мы слишком долго были закрытыми от всего мира.

Но для того, чтобы оценивать результаты человеческого промысла, их нужно с чем-то сравнивать.

А сравнивать нам было не с чем.

– Разве сами люди не должны сравнивать себя с другими людьми?

– Нет.

Люди должны сравнивать себя не с другими людьми, а сами с собой.

То, чем они стали – с тем, чем они могли бы стать.

– Тогда, это относится не только к людям, – проговорил заместитель председателя, задумавшись о чем-то, о своем.

– К чему же еще? – попросил ответить Петр.– К России, например…

…Мысли Петра прыгали как птички с ветки на ветку, щебеча что-то на своем языке, совершая посадки в местах, выбранных ими, по одним только им известным причинам. А, может, неизвестным даже им самим…

…Когда-то, в начале прошлого века, великий русский физиолог академик Павлов открыл рефлексы, а потом к власти пришел гегемон и закрыл этот вопрос однозначно – никто, кроме людей думать не может.

Людьми, при этом, гегемон считал только тех, кто, как и он, сам, ничего не имел.

Академик не был виноват в сложившейся таким образом ситуации, а гегемон, ну что же, на то он и гегемон, чтобы думать, что он один думает.

За всех.

И все было бы ничего, но ученик академика Павлова, академик Анохин разработал теорию функциональных систем, систем, способных достраиваться до адекватности обстоятельствам за счет собственных структурных резервов. И однажды, на лекции для аспирантов, академик услышал вопрос:

– Скажите, Петр Кузьмич, вот раньше говорили, что птички не думают, а теперь как правильно будет?

Академик Анохин вышел из-за кафедры, постоял, опершись на указку, задумался надолго, а потом ответил:

– Теперь, батенька мой, насчет того – думают птицы или нет – никак не говорят.То есть, вопрос о птичках остался без ответа, а через некоторое время физиологи всего мира собрались на свой конгресс и объявили, что самыми умными являются не гегемоны, а дельфины.

Аспирантом, задавшим академику Анохину вопрос, был Иван Головатов, который и рассказал Петру об этом.

Об одном Иван умолчал – было как-то ни к чему.

Услышав о том, что дельфины самые умные, он подумал:

– Может быть, может быть.Только, мой друг, художник Петя Габбеличев точно умнее любого дельфина…

…Как археолог, Петр копался в своей памяти, удивляясь тому, что скрывается в очередном пласте. Вернее, не скрывается, а открывается.

И, может, мысли – это не птички, а гвозди, которые, хоть и не ровными рядами, и неумелой рукой, но вбиты по самую шляпку…

…Извивы мысли, как извилины реки, рано или поздно, должны были привести этот своеобразный поток к устью.

В устье река впадала в море.Море любви…

…Оба они, и Петр, и Лена были в том возрасте, когда наиболее острые ощущения постепенно начинают смещаться в светлое время суток, но неожиданно для Петра, Лена оказалась очень хорошей женщиной. Хотя ничего неожиданного в том, что хорошая женщина оказывается хорошей женщиной, в общем-то, не было.

В силу специфической деликатности взрослых людей, они не говорили о сексе никогда – только по-настоящему взрослые люди могут позволить себе не говорить о сексе – но преград между ними и их желаниями не было.

Секс – самое личное из того, чем занимаются все…

…Однажды на рассвете летнего дня, в полусумраке рождающегося утра, Петр осторожно снял с Лены, спящей на животике, легкую простыню и прикоснулся, своей единенной страстью и нежностью плотью, к ее спине.

Лена проснулась от этого прикосновения, но не шелохнулась.

И лишь однажды вздрогнуло ее тело, расставаясь с последней девственностью.

– …Что ты сделал? – прошептала потом Лена, продолжая лежать на животике.– Превратил тебя из ангела в Богиню.

– Богиню? – хотела переспросить Лена, но промолчала, уткнувшись личиком в подушку, и Петр промолчал, не ответив ей.

Хотя ответ он знал точно:

– Никогда не будет никакого счастья, если мужчина не сможет относиться к женщине, как к Богине.

О том, что богини – предмет поклонения многих, Петр тогда не подумал.И потом – тоже…

…Петр давал Лене деньги, и она, женщина, в общем-то, не разоряющая, покупала на них разные женские мелочи, радовавшие их обоих.

Белье, например – красивое женское белье, существует на радость женщинам.

Но еще больше – оно существует на радость мужчинам.

Однажды Лена купила новые колготки и показалась в них Петру.

– Красиво, – проговорил Петр.

– Ты должен был сказать: «Красивые ножки.»

– Если бы я был поэтом, то посвящал твоим ножкам стихи.

– А что ты мог бы посвятить моим ножкам, не будучи поэтом?– Перспективу…

…Несмотря на то, что Лена и Петр расстались, Земной шар продолжал вращаться. Хотя и делал он это совершенно безответственно…

…У друга Петра, художника Григория Керчина, был день рождения – прекрасный повод для того, чтобы посидеть и попить водку со всеми друзьями сразу.

И, даже, в большом количестве.

Давно не пивший спиртного Петр, поработал за столом виночерпием, а, когда день начал завечеряться, и разговор за столом зашел о мере единства вселенной:– …Каждая сорванная травинка – это, по большому счету, вселенский взрыв… – он вышел на балкон покурить.

Петр не сразу заметил, что на соседнем балконе, балконе квартиры из другого подъезда, но архитектурно почти соприкасавшемся с балконом квартиры Керчина, появился молодой человек.

Самый обыкновенный.

Лет двадцати.

С лицом самоубийцы – не смотря на то, что Петр любил думать не спеша, он мгновенно понял это. Еще до того, как парень стал перебираться через перила балкона.

Что поделаешь.

Каждое поколение изобретает свой велосипед.И, только потом, убеждается в том, что не умеет на нем ездить.

Жизнь – единственное занятие для каждого. Хотя бы потому, что заняться чем-нибудь другим, у нас нет ни малейшей возможности…

…Движение воздуха, легким трепетом коснулось лица Петра.

Прохладное.

Холодное.А, может, это бессмертная смерть примчалась собирать свою дань.

Мозг Петра сработал.

Петр не сделал ни одного резкого движения.

Затянулся сигаретным дымом.

Посмотрел поверх окружающих их домов на начинающее краснеть небо, потом, не глядя на мальчишку, проговорил, словно ни к кому не обращаясь, а рассуждая сам с собой:

– Вы готовитесь совершить поступок, имеющий очень большое значение для вас.

Мальчик, уже перебрался за перила, и теперь стоял на маленьком карнизике балкона, держась за поручень у себя за спиной.

При этом, его тело слегка выгнулось вперед, сместив центр тяжести в сторону бесконечности:

– Меня бросила девушка.

– Бывает, – вздохнул Петр, – На то, она и первая любовь, чтобы за ней пришла следующая, – он по-прежнему говорил ровным, почти безразличным голосом. При этом, по чуть-чуть, на пол длинны стопы, не больше, приближаясь к мальчонке.

Сокращая расстояние:

– То, что вы сейчас собираетесь сделать – очень важный поступок.

Но, только для вас.

Вы думаете, что остальные люди, и, прежде всего – она, начнут переживать за вас?

Нет.

Никто не обратит на ваш поступок никакого внимания, – Петр говорил спокойно, но чувствовал, как начинают потеть его ладони, – Несчастным станет только один человек, который, кстати, не имеет никакого отношения к вашей беде.

– Кто? – облизав губы, проговорил парень. Его тело выпрямилось, и теперь центр тяжести отстранился от беды.

– Ваша мать.

Теперь ни один день не пройдет у нее без слез.

И получится так, что горе вы принесете только тому человеку, который вас любит.

– Что же мне делать? – если человек задает такой вопрос, он, по крайней мере пока, не собирается поступать никак. После этих слов, оставалась последняя опасность – мальчик мог просто соскользнуть с карниза.

– Можете, например, посмотреть на то, как старики лазают по балконам.

Петр, неспешно и умышленно кряхтя, стал перебирать на соседний балкон:

– Эх, в боевом походе, тяжелее было.

– А вам приходилось участвовать в боевых походах?

– Да. С Суворовым, через Альпы.

– Я читал Суворова «Аквариум».

Он, в этой книге, ничего не пишет об Альпах.

– Напишет в другой книге, – оказавшийся рядом с парнем Петр, мгновенно захватил его, скрепив ладони на его груди борцовским замком, и перетащил того обратно через перила.

После этого, он посмотрел вниз.

На пятиэтажность.И тогда, у Петра закружилась голова…

…В квартиру Гриши, Петр вернулся через подъезд.

Внизу он постоял немного, и сорвал травинку на газоне.

– …Ты, что, на улицу выходил курить?

– Да. Подышать захотелось.

– Дышал бы на балконе.

Времени прошло так мало, что разговор в комнате продолжался почти на том же месте, где его оставил Петр.

– …Каждая сорванная травинка – это, по большому счету, вселенский взрыв, – говорили все, и никто в отдельности.

– Вряд ли, – сказал Петр.

– Просто ты его не замечаешь.

– Если бы я один.

Землятресение на Кавказе затронуло всех – хотя, и оно, не было вселенским взрывом.

А, кто-нибудь из вас заметил вселенский взрыв две минуты назад?

– А, что произошло?– Вот, – Петр протянул друзьям, сорванную во дворе травинку, – Хотя, рвать траву на газонах, конечно же – плохо.