ДОРОГАМИ БОГОВ

Но вернемся к нашему "чудовищу". Индоевропейский праязык сохранил название и другого обитателя пещер – пещерного льва. Но это "чудовище", также грозное и вполне могшее послужить прототипом для божества, исчезло из мест обитания предков праиндоевропейцев значительно раньше пещерного да и простого медведя, не оставило следа, а возможно, и совместилось с основным прототипом в сознании.

Этимологизация Волоса дает ответы на многие вопросы. В его имени заключены понятия "смерть" и "волосатость". Ведь над поверженным, мертвым медведем-волосом разыгрывались целые ритуальные представления, участники которых обряжались в шерстистые длинноволосые шкуры с "головой"-капю-шоном. Отзвуки этих ритуалов попали с прародины и в греческие комедии, само название которых означает "медвежья пляска", и в белорусские комоедицы, и в новогодние болгарские "Велесовы празднества". Есть они в самой непосредственной передаче и во всевозможных великоросских ряженьях.

Волхвы в медвежьих шкурах – это жрецы Волоса – медведя в первую очередь. Потом уже слово стало более емким, распространилось и на прислужников иных божеств.

С волхвами и Волосом-Велесом связано и понятие "велеть, повелевать" именно в жреческом значении, то есть, не просто в смысле "приказать", но в большей степени даже "говорить особым образом", на непонятном для большинства "магическом", "ведовском" языке.

Неотделимы от имени Волоса и "валы" как укрытия. Правда, в более поздних легендах повествуется о том, что валы, и, в частности, Змиевы валы, были пропаханы кузнецом, который запряг в плуг змея-чудище и гнал борозду-вал до самого моря, где и утопил своего врага. Но это уже позднее, "змеиное" напластование. А в "вале" мы видим древнее "бол" и индоевропейское *це1-. Такие совмещения очень характерны.

Мы не будем специально вникать во все тонкости и детали длительного процесса слияния двух образов – "медведя" и "змея". Скажем лишь, что этот процесс протекал еще на уровне древних праиндоев-ропейцев: так, следы его заметны в мифологиях почти всех народов индоевропейской языковой семьи. Достаточно поздний герой былин – Волх Всеславьевич, например, при всей его, судя по имени, вполне однозначной связи с медведем-волосом или его жрецами, был по былине сыном Змея.

Здесь же заметим для полноты сведений, что кроме противников громовержца, чьи теонимы выходят из знакомого нам корня *це1, существует целый ряд "чудищ" с корнем *Budh-. Такие, как древнеиндийский Ахи-Будхнья или уже сильно измененный древ-неиранский Ажи-Дахака. Но здесь первое слово нам знакомо, "ахи" или "агхи" – это и есть индоевропейское "змей". Второе же наиболее сохранено опять-таки в славянских языках – это Бадняк, Бодник, олицетворяющие вредоносные начала. На примере греческого Пифона, который, как считают ученые, также выходит из этого корня, мы наглядно видим, насколько первичное звучание изменено в, казалось бы, столь близком Средиземноморье и как оно почти в точности сохранено теми же индоариями несмотря на впечатляющие расстояния.

Завершая наше короткое расследование-главу, мы выражаем твердую уверенность, что образ праславян-ского Велеса первичен во всех отношениях. Доказательств тому было приведено достаточно. Но главными, наверное, являются те, что лишь славянские языки сохранили первозданные слова и понятия, причем, все – это и "воля", и "власть", и "волоса-тость", и "валы", и "велеть", и "величие, величина", и "большой", и многие другие, сливающиеся в один образ Велеса-Волоса. Ничего подобного и даже близкого в иных языках в отношении противника громовержца не сохранилось.

И уж в самом конце вспомним про нашего убиенного средиземноморского персонажа. Грех о нем забывать, коли мы начали с него.

Нет необходимости пояснять, что из поэтического образа козо-льво-драконообразной Химеры не мог народиться вдруг архаичный В елее. Только наоборот. Лингвистических препятствий в трансформации теонимов не наблюдается. Окончания могут быть разными: "-ос, -ее, -с", даже "-ор, -ер", как у Балора и Белера. В этом проявляются особенности и своеобычность родственных языков. Исходный же корень во всех случаях один – "вел-, вол-". Обращение букв "б" и "в", как мы уже писали, дело обыденное и привычное, достаточно вспомнить "библиотеку – вивлиофику", "Вавилон – Бабилон", "Ваала – Баала" и т.д. до бесконечности. Об удвоении согласной "л" мы также говорили при рассмотрении родственности Кополо и Аполло, это явление типичное, примеры его любознательный читатель сам может найти где угодно, даже и в этой главе, то же происходит с "велесом" и с "белле-росом".

Двойственность пути "чудовища" – с севера почти одновременно в Грецию и Малую Азию – это характерная и знакомая нам "Кополова тропа". Совпадает и время – середина II тысячелетия до и. э. На протокоринфских вазах уже присутствует сюжет борьбы с "беллеросом".

Очень интересный промежуточный сюжет засвидетельствован именно на полпути образа с прародины в Средиземноморье, а именно на Балканах. Там имеются изображения, где всадник-громовержец убивает именно медведя.

Таковы судьбы богов, принесенных в Средиземноморье предками славян. Одни – типа Кополо-Аполло – становились фигурами первой величины. Другие – Лада-Лето и Леля-Артемида – довольствовались вторым рядом, о котором еще пойдет речь в особой главе, гце читатель сможет убедиться в закономерности процесса переноса славянских богов на южную почву.

Но были и те, что прививались к древу античной мифологии слабенькими веточками. Таков, по всей видимости, и Беллер-чудовище, дошедший до нас в греческой легенде благодаря своему убийце. Этакий более чем трехтысячелетний хилый южный внучок-мальчишка, совсем не похожий на своего северного могучего и многоликого доисторического прадедушку.

Хотя арийское племя до разделения своего на отдельные ветви уже знало медь, серебро и золото и умело их обрабатывать, тем не менее несомненно, что и оно должно было прожить свой каменный период.

А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. "ГРОМОВЕРЖЕЦ"…

И, хмелясь победным пиром,

За лучом бросая луч,

Бог Перун владеет миром,

Ясен, грозен и могуч.

Сергей Городецкий. Перун

Когда речь заходит о божестве грома и молний, подавляющему большинству читателей сразу вспоминается главный герой греческой мифологии Зевс-громовержец, воспетый и прославленный не только лишь древнегреческими аэдами-певцами, но и бесчисленным множеством поэтов, риториков, живописцев, скульпторов и прочих представителей так называемой художественной интеллигенции от самого раннего Возрождения и до наших дней. Ну и, естественно, если уж громовержец, так непременно Зевс! Такой сложился стереотип, такой образовался шаблон. И он очень хорош для художников пера и кисти. Но не для нас, пытающихся проникнуть в глубины образов, выискивающих истоки.

Казалось бы, сам Зевс! Как можно покушаться на столь незыблемую твердыню, на опорный столп всего "древнегреческого", а стало быть, в понимании людей и античного мира?! Но мы и не покушаемся. Зевс, он и есть Зевс – верховное божество с именем, заметно удаленным от исходного индоевропейского "диева", но чрезвычайно близким к русскому "жизнь".

К тому же, есть вполне достоверные сведения, почерпнутые из кносских табличек, что Зевс в той или иной форме уже бытовал в Средиземноморье в X1I-XIII вв. до н. э., а может быть, и ранее. Чего же мы хотим, чего выискиваем, вот она, основа основ! – так может подумать человек, взращенный на школьных стереотипах. Как нами было показано ранее, Зевс-Жив имеет к грекам лишь то отношение, что они его образ и теоним восприняли тысячелетия назад от праславян-русов, по-своему исказили и опоэтизировали. Но в данной работе мы не будем анализировать образа Зевса-Жива, так называемой "греческой" мифологии наряду с другими древ-нейщими мифологиями будет посвящена отдельная

книга.

К чему же тогда так много о нем? Для того, чтобы понять, надо все время помнить – Зевс, хотим мы это признать или не хотим, – продукт вторичный, ибо в нем мы видим совмещение двух начал: верховного индоевропейского божества и громовержца как такового. А коли нет разделения на два божества, несущие два вида функций в раздельности и лишь изредка совмещающие их, как это происходит во всех мифологиях других индоевропейских народов, то, следовательно, о первичности Зевса как прообраза всех иных громовержцев следует сразу забыть, тем более, что в нем, даже при самом пристальном просматривании образа, совершенно не проглядывается архаика. Более того, Зевса можно смело отнести к поколению "новых", "молодых" богов, занявших места богов "старых", богов подлинных – не эпических, а мифических богов. Причем, сам Зевс, заняв место верховного бога, а последним, например, вполне мог быть и его "папаша" Кронос, не только узурпировал власть, но и стер с "лица Олимпа" предшествующего Верховника, не оставив ему буквально никакого места.