ДОРОГАМИ БОГОВ

По правую руку от Перуна стоял идол бога-солнца Хорса. Солнечный кумир просто обязан был занять свое место в Пантеоне "на холме", и, понятное дело, без солнца и его содействия не обойдешься, божество – одно из солиднейших (правда, заметим, что энциклопедия "Мифы народов мира", находя возможным в мельчайших деталях рассказать нам о ритуалах африканских или австралийских племен, одному из важнейших славянских кумиров не отвела статьи – очень показательно).

На протяжении многих десятилетий, а то и двух с лишним столетий Хорса упрямо стремились привязать к какому-нибудь иракскому, скифскому богу, полубожеству или хотя бы понятию. Но так и не нашли ничего толкового, достаточно близкого по смыслу, содержанию и лингвистике. Но не надо быть крупным специалистом, чтобы догадаться – теоним Хоре происходит от "хоро", "хороса", праиндоевропейской формы, закрепившейся у славян, означающей почти то же, что и "коло" (вспомним Коло-ксая), а именно "круг", "округлый".

Такое значение, как никакое иное, подходит для солнечного "диска", чьим олицетворением и является Хоре. А слова "хорошо", "хороший", имеющие тот же корень, первоначально и имели значение "округлый, кругленький", ибо именно такая форма наводила человека на мысли о чем-то добром, "хорошем", круг и шар всегда приятны и "хороши" в отличие от угла или бесформенной фигуры.

Нет сомнений, что Хоре изображался шарообразным, в нем должно было меньше наличествовать антропоморфных черт. Потому он и соседствовал с громовержцем, как бы подчеркивая право этого "выбившегося в боги героя" занимать место всемогущего "верховного бога" – новоявленного "неба-отца". На наш взгляд, Хорса следует считать исконным, древним божеством и одновременно ипостасью Дажь-бога, чье имя, как мы писали, являлось, скорее, эпитетом-прозвищем неназываемого, табуированного у отдельных племен в период, примерно, с середины I тысячелетия до н э. по середину I тысячелетия н. э. всемогущего бога солнечного света, плодородия – Кополо.

Со временем Дажьбог преобразовался в самостоятельное божество, про первообраз позабыли – произошло смещение понятий и обозначений.

Хоре и Вивасват древнеиндийской мифологии – это близнецы-братья, а в самом начале – одно божество. Вивасвата, ипостась солнечного бога Сурьи, так и описывают – дескать, родился без ног и без рук, круглый, шарообразный. Добавить здесь нечего:

солнце оно и есть солнце. Но если индоарии основной упор сделали на "сват" – "свет, сияние", то праславяне – на "округлость" и "хорошесть", на "хо-росо-видность". Попутно заметим – в самом привычном нам слове "хоровод" корень и понятие заключены те же.

Никто, кроме Дажьбога, не мог стоять третьим. Именно между ним, "подателем благ и света", и Перуном должен был "висеть" Хорс-шар. Для любого славяноязычного читателя теоним не нуждается в переводе, смысл заключен в самом словосочетании. "Дающий", "податель", "подающий блага".

И снова параллель с древнеиндийским Бхага – "наделителем". Его имя означает также "доля", "часть" – в смысле "хорошая, полезная часть", что и означает наше слово "счастье", то есть, "у-частие, со-частие" в смысле "наделенность, необделенность". И здесь снова дуализм: "доля" – "недоля", "часть" -…? На первый взгляд, противопоставления нет. Но оно есть. Это мало кому известный злой демон славянской мифологии – Анчутка, Анча. Возможно, вам приходилось слышать: "Анчутка тебя прихвати-побери!" В самом слове заключена "анча" – "маленькая часть", "нечасть", "не-доля" и уменьшительный суффикс-окончание.

Совершенно неправомерно делать вывод, что "ан-чутка" – это "анчи-уте", то есть, по-литовски "маленькая утка". Утки здесь не причем. В этом мы можем убедиться, рассмотрев унесенного далеко от прародины "анчу". Таковым является древнеиндийский абстрактный демон Анша, что с санскрита переводится как "доля, часть". Абстрактность его характерна так же, как характерны абстрактные, от-. нюдь не антропоморфные или, скажем, зооморфные понятия славян, такие, как "часть", "доля", "зло", "кривда", и т. д. Здесь же добавим, что проникновение с Индостанского полуострова на Русь или славянские земли "анши" и преобразование его в "анчутку" исключается. Возможен только естественный ход: от изначального к последующему, от истока к устью, от прародины к новым обживаемым землям. Вторичное эхо докатывается лишь в особо значительных, как мы писали, случаях.

Случайно ли в древнеиндийских языке и мифологии бесчисленное употребление слова и понятия "бха-га"? Например, Бхагавати – "обладающая долей, счастьем", Бхагават – "благословенный", Бхагават-гита – "божественная песнь"? Разумеется, не случайно. "Бхага", авестийское "баха", персидское "бага" и славянское "бог" – это производные от одного первослова.

Необыкновенную древность для славян этого понятия подчеркивает разошедшееся на первый взгляд, но фактически так и не смогшее разойтись понятие глубокой архаики "бог-благо". И потому Даждьбог, или Дажьбог, имеющий аналоги у южных и западных славян – Дабог и Дасбог, – это одновременно Дажь-бог и Дажь-блага, то есть, "божественный податель благ". Но безусловно, это не первоимя, это эпитет. И потому на месте Дажьбога в Пантеоне мы вполне можем себе представить "дающего блага" Рода, или "дающего блага божественного" Кополо, или "бога-подателя благ" Дива… А скорее всего, нечто совмещающее и первого, и второго, и третьего, и наверняка еще многих подразумеваемых "высших" и всемогущих для человека того времени богов.

Понятия "бог", "богатство", "у-божество", "благо" отнюдь не пришли на Русь и в славянские земли с христианством. Это исконные слова-обозначения, так же как, например, "святой", "святость" с корнем "свет-свят-", существовавшие на землях, занятых индоевропейцами, тысячелетия. Конечно, несколько менялось со временем их значение, но слова, понятия оставались и остаются.

Б. А. Рыбаков отмечает в своей книге "Язычество древних славян" тождественность Дажьбога и Аполлона. Такое представление в какой-то мере отвечает и нашим представлениям о Дажьбоге-Кополо, полностью укладывается в функциональные и образные рамки нашего божества-переселенца, прародителя Аполлона.

По правую руку от Дажьбога-Кополо стоит Стри-бог. В его древности и исконности для славян сомнений у серьезных исследователей нет. Первая составляющая теснима "Стри-" восходит к индоевропейскому обозначению "неба-отца" – "птр-еи деи-во" и значительно ближе к исходному, чем, скажем, Иупатер-Юпитер.

Само "Стри-" породило такие слова, как "старый, старик", и "стрый" – дядя по отцу (дядя по матери- "вуй"). Стри-бог-Старый бог, Бог-Отец, Бог-патер, Деива-патер, Зевс-отец, Ю-питер. Такова лин-гвоцепочка. Но у цепочки, отражающей эволюцию божества, иные законы. И потому Стрибог на славянской почве не совместился, подобно Зевсу, с Перу-ном. Перун его оттеснил, оставаясь бого-героем и на "верховном" месте. Но, оттеснив, оставил и ему возможность не покидать Пантеона. Рядом они стоять не могли: это было бы чревато "приближением" Старого бога к молодому Верховнику и соответствующим противостоянием. Князь Владимир и его волхвы, конечно, понимали все это значительно лучше, тоньше и глубже нас. Но, к сожалению, их не воскресить, не пригласить на нашу беседу.

Стрибог, судя по всему, не был антропоморфен. Он олицетворял еще не очеловеченную природу, стихию – в основном, небесную. И потому его внуки (вспомните "стрибожьи внуци" в "Слове о полку Иго-реве") – это ветры: ураганы, смерчи.

Стрибог отдален от человека. Он равнодушен к нему и ко всему человеческому в отличие от антропоморфных богов-героев, порожденных героями-людьми. Ведь его породило "небо", он сам и есть "небо". И потому он не близок Дажьбогу, он может не только "подать блага", но и хорошенько "врезать" сверху, причем, и без причины, по хотению. Конечно, заручиться и его поддержкой следует. Но он слеп, как слепа стихия. И вместе с тем Дажьбог-Кополо, Хоре, а прежде и Перун зависят или зависели от него, ибо они, если так можно выразиться, "в нем самом", во всесильном небе.

Перун, правда, в какой-то мере преодолевает всемогущество Старого бога, возвышается над ним, но это он делает как бого-человек, преодолевающий слепые силы природы, берущий-таки верх над ними. И это не просто игра фантазии древних. Это целое мировоззрение, присущее всем индоевропейцам, ставящее человека, несмотря на его слабость по сравнению с могучими слепыми силами, на главенствующее место. Тут вовсе не гордыня, не хвастовство или желание себя выпятить, тут то качество человеческого характера, без которого он бы не выжил.

Полностью этимологизируются Стрибог и его расселившиеся по белу свету родственники только из славянских языков. Кого бы мы ни взяли – этрусского Сатре, римского Сатурна или "греческих" сатиров, мы не найдем ни у этрусков, ни у древних греков и их соседей созвучных и переводимых слов. Единственное близкое латинское "сат"-сеять – абсолютно не соответствует образу Сатурна. Иных нет.

Зададимся вопросом: "Мог ли сатир, или Сатурн, или Сатре оказаться привнесенным на славянскую почву и превратиться там в Старого бога, в Стрибо-га, возникшего из праиндоевропейской корневой основы?" Ответ однозначный: "Ни при каких обстоятельствах, исключено!"