Дорогой богов

Ваня приехал в крепость Августа 9 мая 1776 года. К этому дню сорок вождей уже прибыли в новую резиденцию Беньовского, и к следующему дню ожидали еще нескольких.

Ваня вошел в дом Мориса тотчас же, как появился в крепости. И, переступив порог, замер от удивления: никогда еще не видел он учителя в такой ярости. Беньовский бегал по комнате бледный от гнева. Он даже не поздоровался с Ваней. Обращаясь к нему так, словно Ваня был здесь уже много часов и знает, о чем шла речь раньше, Беньовский прокричал:

— Нет, Иван, ты подумай, ты посмотри, какие свиньи! Какие грязные, низкие твари! Они думают, что им все позволено! Они думают, что сила выше справедливости, а коварство — первая добродетель во всех странах ниже экватора, куда они осмеливаются протягивать свои хищные лапы! Так нет же, дети хамелеонов и крокодилов! Тысячу раз нет! — И вдруг замолчал на середине фразы, обдумывая что-то, по-видимому, только сейчас пришедшее ему в голову. Затем уже спокойно подошел к Ване, смущенно улыбнулся ему и тихо проговорил: — В семинарии отец ректор не уставал повторять нам, что наше настроение — лошадь, мчащаяся с горы, и вместо того, чтобы нахлестывать ее, следует покрепче натянуть узду и зажать шенкелями. А я вот… — И, протянув Ване руку, добавил: — Спасибо, мальчик, что не забываешь старого друга, — и крепко, до боли сжал ему правую руку чуть выше локтя. Потом, жестом пригласив его садиться за стол, тяжело опустился в высокое резное кресло и произнес: — А не хотел ли бы ты, Иване, стать нареченным сыном Мориса Августа Беньовского, наместника августейшего короля Франции на одном из самых райских островов в подлунной?

10 мая 1776 года шестьдесят вождей острова сидели перед Морисом Августом Беньовским под парусиновым тентом во внутреннем дворе его дома.

— Вожди народов Мадагаскара! — сказал Беньовский. — Одна из ваших пословиц гласит: «Слепой, переплывая реку, вылезает там, где стукнулся головой». Не будем уподобляться этому слепому. Вы пришли сюда после того, как работорговцы бросили в трюмы плавучей тюрьмы ваших сестер и братьев из деревни Ватумандри. Вы пришли сюда после того, как враги стали травить воду ваших рек и затоплять ваши плантации. Но не думайте, что я позвал вас для того, чтобы перечислять постигшие нас беды или слушать о них от вас. Я позвал вас сюда для того, чтобы спросить вождей малагасов: доколе они будут терпеть произвол и насилия Пуавра и его приспешников? Я хочу спросить вождей малагасов: разве страшен крокодил, если войти в воду толпой? И я хочу сказать вам: если все вы — бецимисарки и анимароа, толгаши и самбаривы, люди, живущие в лесах этого острова и на берегу океана, — если все вы протянете друг другу руку помощи и союза, разве найдется сила, способная вас сломить? Я хочу спросить вождей малагасов: хотят ли они действовать сообща против Пуавра и Ост-Индской компании? Или они будут ждать, пока лазутчики и работорговцы по одному передушат нас всех, как душит коршун — папанго — желторотых и беспомощных цыплят?

Вожди молчали, опустив головы. Слышно было, как тяжело они дышат от стыда и гнева.

Первым поднялся Джон Плантен.

— Против Пуавра мы бы устояли, — сказал он. — Устояли, даже если бы наши силы оставались разрозненными, но против Ост-Индской компании можно устоять только сообща. И для этого нам нужен вождь, которому мы все верили бы, как самим себе. Он должен быть умным и храбрым, осторожным и опытным. Он должен знать повадки работорговцев, как охотник знает повадки зверей, на которых собирается охотиться. Нет среди нас ни одного человека, кроме Мориса Августа, кто мог бы стать во главе такого тяжелого и опасного дела. Я спрашиваю вождей малагасов: хотят ли они назвать Мориса Августа ампансакабе этого острова?

«Ампансакабе? — мысленно спросил себя Ваня. — Ампансакабе? Это, кажется, означает „великий король“, или „верховный правитель“, или, быть может, даже „император“. Так вот кем хотят они видеть учителя!»

Ваня внимательно посмотрел на сидевших слева и справа от него вождей. Заметил, как сосредоточенно молчат все они, обдумывая то, о чем сказал Джон Плантен. Как взвешивают и прикидывают все, что может произойти после того, как они дадут свое согласие или не дадут его. И в тот момент, когда все они в полной тишине раздумывали над словами Джона Плантена, во двор вбежал покрытый потом и грязью воин и, еле переводя дыхание, прохрипел:

— Сегодня ночью корабль белых увез сорок мужчин и женщин из деревни Разуабе…

В этот же день Великий совет вождей Мадагаскара провозгласил Мориса Августа Беньовского ампансакабе всего острова. И сразу же после этого Великий совет объявил, что наследником ампансакабе объявляется его нареченный сын — Белоголовый Жан, живущий в деревне толгашей, в доме покойного короля Рамини. Кроме того, Великий совет принял решение, которое было написано самим ампансакабе и переписано на многих листах бумаги и разослано во все деревни Мадагаскара и на соседние острова и земли. В этом решении говорилось: «Всякий, кто посмеет высадиться в землях малагасов для грабежа их имущества или для бесчестной торговли, будет сурово наказан. Если же на земле малагасов появятся люди, которые будут ловить других людей для того, чтобы увезти их с этого острова силой, лишить их свободы и затем превратить в рабов, то каждого, кто будет в этом повинен, ждет смерть. Все люди от рождения сотворены равными. И не может один человек быть рабом, а другой — его господином».

В этот же день ампансакабе Морис Август написал письмо губернатору Иль-де-Франса Пуавру, что малагасы будут топить каждый корабль, который приблизится к острову для ловли невольников. Он написал также, что матросов и капитанов таких кораблей он будет вешать на реях их судов как пиратов…

Перед отъездом в свою деревню Ваня спросил у Беньовского:

— Скажи, отец, ампансакабе — это король или император?

Беньовский улыбнулся.

— Ампансакабе — это ампансакабе. А если ты хочешь уразуметь, что сие означает на европейский манер, то, сдается мне, ампансакабе Морис Август — это консул Республики или президент Республики малагасов.

Получив письмо Беньовского, Пуавр сказал начальнику местного гарнизона:

— Даже учитывая, что поляк давно уже не в своем уме, он все-таки хватил через край.

На что давний единомышленник Пуавра, стоявший во главе гарнизона острова, заметил:

— Да, господин губернатор. Этот ампансакабе зашел слишком далеко.

И через два месяца после того, как в крепости Августа состоялся Великий совет вождей острова, ампансакабе Морис Август начал последний бой. На этот раз уже не туземные племена, а корабли Ост-Индской компании и войска французского короля со всех сторон подошли к острову, и не два лазутчика, а десятки подстрекателей и заговорщиков, как саранча, рассыпались по всему Мадагаскару, бунтуя племена и подкупая тех королей и вождем, которые не приехали на Великий совет в крепость Августа. Пуавр добавил ко всем своим прежним принципам еще один: он употребил для разгрома непокорного королевского наместника сознательных и бессознательных предателей из среды малагасийской знати, справедливо полагая, что для того, чтобы колоть дрова, делают клинья из того же дерева.

Ампансакабе и его друзья дрались до последней возможности, но сила на этот раз была не на их стороне. Почти неделю отбивались они от роты французских войск, засев в прибрежной деревушке Маран-Ситцли. Ночью, когда у Мориса и его друзей уже почти не оставалось патронов, они незаметно выскользнули из деревни и направились к отдаленной, скрытой густым лесом бухте, где их ждали лодки с людьми Джона Плантена.

Сам Джон вместе со своим сыном до последней минуты разделял тяготы и опасности, выпавшие на долю своих новых товарищей. Вместе с Беньовским был вождь племени анимароа Винци и верный помощник и лекарь Жак Говердэн.

…Тонкой длинной цепочкой шли они по густому тропическому лесу, чутко вслушиваясь в шорохи и звуки. В полдень шедший впереди всех Плантен-старший остановился и небольшой отряд, медленно подтянувшись, столпился возле него. Ваня, шедший в хвосте отряда, подошел последним и увидел сквозь заросли серое море, низкие лохматые тучи и метрах в двухстах от берега замершую и как будто приготовившуюся к прыжку «Маркизу де Марбёф».

Джон Плантен молча снял шляпу и словно окаменел. Затем медленно шагнул вперед и стал осторожно спускаться по глинистому скату на прибрежную песчаную кромку. Следом за ним так же медленно, в совершеннейшей тишине стали спускаться на песок остальные.

Как только они оказались на берегу, от борта «Маркизы де Марбёф» одна за другой отошли четыре шлюпки. Через несколько минут два десятка человек уже поднимались по веревочному трапу на палубу фрегата.

Когда шлюпки отошли от берега, начался дождь. Он был холодным и плотным, и за его завесой берег стал почти невидным. От сильного ветра дождь падал косыми струями, и казалось, что между морем и небом выросла полупрозрачная серая стена…

…Под напором ветра паруса фрегата развернулись с шумом и треском, качнув на волне «Маркизу де Марбёф». Цепкие матросы, гулко стуча башмаками о мокрые доски палубы, разлетелись по местам, опережая команды черноусого капитана Жоржа.