Дорогой сновидений
Шрифт:
— Тогда… Мое прикосновение заставит вас заснуть. Вы окажетесь в том сне, в который попали малыши. Все, что вам нужно — убедить их проснуться. Это не сложно. Итак…
— Госпожа… — когда богиня уже готова была коснуться караванщиком слабым дыханием своей силы, ее остановил Атен. — Там ведь моя дочь. Это мой долг, мое право рисковать ради нее. И… Она любит меня, верит мне… Она меня послушает, я уверен, — не смея взглянуть на повелительницу смерти, он оглянулся на брата.
— Да, госпожа, — видя, чувствуя, что тому необходима поддержка, проговорил Евсей, — позволь нам идти… Ри с Сати… Они, конечно, достойны. Но они так молоды, что могут не найти тех слов, которые помогут, убедят…
— А еще моя дочь недолюбливает Асанти…
— К тому же,
Но бог солнца молчал. Вместо него вновь заговорила Кигаль, которая, казалось, даже не заметила, что смертные не просто прервали ее, остановив в тот момент, когда она должна была перейти от слов к действиям, но осмелились с ней спорить, сомневаясь в правильности принимаемых ею решений:
— Все это не имеет ровным счетом никакого значения. Важно другое — чтобы все произошло именно так… — затем Кигаль взмахом руки подозвала к себе призраков. — Сейчас, когда вы знаете, что происходит и какова цена поражения, я спрашиваю вас: вы готовы помочь?
— Да, госпожа! — без колебания ответили тени, склонились перед своей повелительницей в низком поклоне. — Приказывай, мы все исполним!
— Нужен проводник, который указал бы странникам по просторам сна нужные врата. Один из вас однажды в своей жизни уже проходил через них…
— Я укажу путь, госпожа! Я буду рядом с ними…
— Ты должен будешь лишь довести их, — она качнул головой в сторону Ри и Сати, — до врат. Это все, что от тебя требуется. Не переступай черты. Дождись странников и помоги вернуться назад тем, кого они выведут из края Лаля.
— Да, госпожа.
Затем Кигаль повернулась к молодым караванщикам, которым предстояло ступить на тропу мира сна.
— Когда человек засыпает, он забывает о мире яви, — проговорила она тем вкрадчивым голосом, который проникал в саму душу, заставляя ее внимать словам и запоминать их навеки. — Но память уходит не навсегда. Она может вернуться. Для этого нужно, чтобы во сне зажегся огнем, указующим путь, некий образ. Призрак — вот ваш знак. Он отправится за вами в край сна, он найдет вас и, явившись, напомнит о том, что вам предстоит совершить… Важно, чтобы все случилось именно так, а не иначе, ведь изменение может стать брешью в ткани пространства… — видя, что сон начал одолевать молодых караванщиков, она жестом велела Атену и Евсею поднять их. — Перенесите их к другим спящим. Пусть все они будут рядом…
— Это жестоко! — спустя несколько мгновений безликой тишины сорвалось с губ богини врачевания.
— Жестокий мир, жестокое время, — вздохнув, качнула головой подошедшая к ней Гештинанна. Хранительница памяти, она давно смирилась с тем, что история пишется кровью несчастных по бумаге бед.
Что же до Нинти… Разум требовал, чтобы она забыла о сочувствии, жалости, сострадании, обо всем, думая лишь о грядущем, но сердце… оно не настаивало, просто повторяло вновь и вновь: "Какое же может быть грядущее, если у настоящего отнять то зерно, из которого оно родится".
— Все так и не так… Все так, как должно быть, и, в то же время, этого быть не должно…
— Ладно, я и не ожидала от Кигаль ничего другого, — не унималась Нинти, — но Шамаш мог бы уменьшить эту жестокость, вместо того, чтобы увеличивать ее! — ей было больно это говорить, но она не могла промолчать.
Кигаль вырвала Нинти из самого радостного и светлого оазиса на земле, привела в мертвый холод снежной пустыни, по дороге рассказав массу такого, чего ей менее всего хотелось знать, скрывая свою ранимую душу под защитой святого неведения. И вот теперь еще и бог солнца, столько сделавший для нее, тот, которого она почитала, любила, возносила, ради которого была готова на все что угодно, в решающий для его спутников миг стоял в стороне и, как ей казалось, с полным безразличием, даже холодом взирал на происходившее со спутниками, о которых заботился бы любой, даже самый черствый и жестокий
демон. — Как он мог поступить так? — она скользнула взглядом по стоявшей поодаль Кигаль, словно видя в ней причину и виновницу этой странной и такой страшной перемены. Может быть, Шамаш поддался каким-то чарам сестры? Или случилось что-то еще? Но если так, он нуждается в ее помощи. И она поможет, даже если он, не осознавая, что происходит, не позволит ей сделать это.— Как "так"? — голос Гешти заставил ее на мгновение отрешиться от прошлого и будущего, чтобы вернуться в настоящее.
— Среди спящих младший брат Сати. Жестоко отнимать у родителей обоих детей, — она говорила тихо, чуть слышно, чтобы ее не услышали смертные, для ушей которых не предназначались разговоры, хранившие в себе тень несогласия младшей богини с поступками великой повелительницы.
— Они еще не мертвы, — качнула головой богиня памяти.
— Но ты ведь знаешь: это случится, если все будет идти так, как идет!
Гештинанна качнула головой. Она хотела сказать: "Тебе не известно и половины происходящего…" — но промолчала. В конце концов, кто она такая, чтобы учить других? И, к тому же, то, что Шамаш не поддержал ее, внесло некоторое смятение в ее душу. А что если она ошиблась? Ведь зеркало времени не всегда прямое, а значит отражения настоящего и прошлое могут не совпадать.
— Если ты считаешь нужным, останови, — словно случайно обронила она.
— Нет! — в ужасе прошептала Нинти, и в глазах, и в голосе которой отразился страх, — я никогда, воистину никогда не осмелюсь пойти против воли Шамаша! Я здесь лишь затем, чтобы сделать для него все, что могу! Просто… Пойми… Эти молодые караванщики… Ри и Сати… Я знаю их, знаю, что им пришлось пережить в моем городе. Они прошли через самое ужасное испытание, которое только может придумать судьба, и достойны того, чтобы дальше их ждало лишь счастье. И более никаких опасностей, никакой боли… — она вздохнула. — Ты скажешь — это только чувства…
— Да, чувства, которым сейчас нет места, — проговорила присоединившаяся к ним богиня смерти.
— Но, Кигаль, ведь есть еще и разум! — воскликнула Нинти. — Можно было поручить эту миссию кому-то другому…
— Почему же ты молчала, не говорила об этом раньше?
— Как я могла! Когда? Все случилось так быстро! Словно уже было предопределено… И, потом, кто я такая, чтобы спорить с вами: вы — великие боги, а я…
— Если бы ты этого действительно хотела, тебя ничто бы не остановило, — холодно проговорила Кигаль. — И раз ты не сделала этого — о чем сейчас говорить?
Ее слова показались Нинти безжалостно жестокими. Они словно окатили ее с головы до ног ледяной водой, а затем еще и обдали безжалостным морозным ветром. А самое ужасное — Кигаль была совершенно права. Почему богиня врачевания ничего не сказала Шамашу? Почему вместо этого стала обсуждать его поступки с другими богинями, судача, словно старая клуша? Ей стало стыдно.
— Девочка моя, — Кигаль подошла к ней, обхватила за плечи, словно младшую сестру, стараясь успокоить. — Не суди себя. Но и нас не осуждай. Поверь мне: мы не заслуживаем этого. И Шамаш — меньше чем кто бы то ни было. Он сделает все, что в его силах, даже более того, когда поймет, как должен поступить. Он согласился с избранным мной путем лишь потому, что не видит иного. Ему нужно время. Время, которого нет. Поэтому мы не должны ждать, нам нужно действовать, возможно, помогая ему понять…
— Но Кигаль, ведь ты рассказала мне обо всем! Или есть что-то, чего не знает он? Так скажи же ему!
— Что? — вздохнув, она качнула головой. — Если б я знала, что именно поможет в его поисках, а что, наоборот, помешает…
— А Ри и Сати? Это был твой выбор или случая?
— Ни то и ни другое.
— Как это?
— Все дело в том, что кроме этих двоих никто просто не сможет пройти во владения Лаля.
— Но почему?!
— А разве караванщики не дают обет верности Айе, выбирая ее повелительницей своих снов? Да они не способны даже имени Лаля запомнить!