Дорогой сновидений

— Нет… — раздосадованный тем, что, восприняв всерьез разговор, который оказался не более чем шуткой, он оказался по уши в грязи, если не от слов, то уж точно — от мыслей.

— Дело твое, — усмешка скривила губы Нергала, который на этот раз, для разнообразия, просто играл роль негодяя, вместо того, чтобы быть им на самом деле. — Ладно, — он махнул рукой, — хватит. Помечтали — и славненько. Лично мне достаточно того, что я увидел в своем воображении. И, могу сказать, мне это понравилось…

— Нергал! — Лаль весь вспыхнул от гнева, который не способно оказалось угасить даже осознание того, что речи собеседника — заведомая ложь.

— Перестань, — поморщился бог погибели. — Я же сказал, что просто шучу. Допускаю, что эта шутка может выглядеть не совсем пристойной, но уж такой у меня юмор, не обессудь, — он хохотнул, однако уже через мгновение его лицо стало совершенно серьезным. — Да и разговор не обо мне, а о тебе… Я так понимаю, что эта девочка зажгла в тебе не желание позабавиться, а нечто большее, возможно, даже чувство…

— Она… Она не обычное существо. Если бы ты узнал ее получше, то сам бы понял… Она… И я… Мы похожи, так, словно… Тут дело не в любви, в другом…

— В чем же тогда?

— Я еще сам не понял, просто…

— Ну, не смущайся. Я ведь все понимаю, — продолжал Нергал, не заботясь о том, что, возможно, переступает через грань допустимого в своем стремлении позабавиться над тем, кто казался ему в этот миг таким смешным. — Самый маленький божок достаточно вырос, чтобы воспылать страстью, доступной лишь взрослым, — он цокнул, качнул головой, словно в сомнениях. — Не хотелось бы мне тебя разочаровывать, но ты лишь чувствуешь себя выросшим, на самом же деле остаешься все тем же наивным мальчишкой. Только глупцу придет в голову влюбиться в смертную, которая к тому же…

— Я не глупец! Я не лю…

— Да, ты не первый и не последний. Что забираться далеко в минувшее! Вот Нинти как счастлива… Только это ведь не надолго! — прошептал Нергал и при этом в его глазах мелькнула столь яростная угроза, что Лаль поспешил прикусить язык.

Спустя несколько мгновений молчания, которое, переполнявшее душу множеством мыслей и переживаний, показалась мучительней любых обид, бог сновидений тихо произнес:

— Знаешь, когда ты заговорил с Мати, я решил, что ты изменился. Ты был откровенен и, как мне показалось, искренен. Неужели это был лишь обман, призванный расположить к себе маленькую смертную?

— И это тоже. Не забывай: мне нужно, чтобы она последовала за мной по доброй воле.

— Да, — Лаль кивнул. — Теперь я вижу: ты прежний. Ты играл не только сейчас, но и тогда… Ты играешь с тех самых пор, как пришел в мой мир…

— Ну, нужно же мне немного поразвлечься? Прости, что разочаровываю тебя… — и тут его лицо посерьезнело, лишившись и намека на веселость, глаза сощурились, вобрав в себя лед и пламень губительной смерти. — Знаешь, что я тебе скажу, если то чувство, что ты испытываешь к этой малышке — не мгновенная страсть…

— Нет! Это не то чувство…

Нергал не дал ему договорить:

— Не перебивай меня, пожалуйста, — это совершенно обыденное слово в устах бога погибели казалось совершенно чужеродным и неестественным, — дай договорить. Если это не забота старшего брата, не привязанность друга и не ответственность отца, если ты надеешься, что со временем оно перерастет именно в ту любовь, которую, единственную и неповторимую всякий когда-то мечтал найти, если это так… Век смертных слишком короток, их душа хрупка и незащищена. А наши чувства… Они разгораются слишком ярко и горят много дольше… Вот тебе мой совет, — к немалому удивлению его собеседника в голосе мрачного бога была не издевка, а грусть. — Если ты ее действительно любишь, забудь о ней. Это лучшее, что ты можешь сделать и для нее, и для себя. Все остальное — лишь обман. Таков удел богов: чем сильнее мы любим, тем больше обманываем. И обманываемся сами.

— Откуда тебе знать! Ведь ты — повелитель ненависти, не любви!

— Где одно, там и другое. Любовь и ненависть так тесно связаны, что вряд ли вообще стоит разделять их. Они перетекают друг в друга, так что порою через некоторое время мы сами не знаем, как назвать то чувство, что мучает нас: любовь или ненависть… Лаль, пусть я отец лжи, но в этом ты можешь мне поверить. Я знаю, о чем говорю. Я знаю силу этого чувства, которому покорны все, даже великие боги…

Лаль мог поклясться, что слышал за всеми этими словами имя Айи.

"Значит, в сказках людей есть доля правды… — мелькнуло у него в голове. — Странно, — он никогда бы не поверил, что Губитель способен что-то чувствовать, а не играть в чувства… Если Лаль и предполагать, что ему ведомы эмоции, то скорее уж ненависть. Он бы сам возненавидел ее — ту, которая любит, любила и всей своей сущностью верна извечному врагу Нергала — Шамашу.

— Тебя это удивляет? — болезненно усмехнулся Эрра, прочтя мысли названного брата.

— Нет, — качнул головой Лаль. — Вернее, удивляет. Но не это. Другое. Как, зная все это, чувствуя, ты можешь советовать мне забыть? Ты же помнишь Айю…

— Она богиня, равная мне и наделенная вечностью, которая, внося перемены во все, дает надежду. А эта маленькая караванщица куда более смертна, чем тебе кажется.

— Мой сон подарит ей…!

— Забудь о вечности. И о девчонке тоже.

— Ну сколько можно! Я не могу больше слушать этого! Ты просто… перевернул все вверх дном! Я… Дело совсем в другом! То чувство, которое я испытываю к малышке… Ты перечислил множество разновидностей заботы, но не назвал еще одно: опека богом своей посвященной!

— Ты хочешь сказать… — Нергал взглянул на него с удивлением, весь вид которого говорил: "Я многое мог себе представить, но только не это!"

— Я хочу, чтобы она была моей посвященной! — не выдержав, выпалил Лаль.

— Ты в своем уме? — округлив от удивления глаза, воскликнул Губитель.

— Ты… — повелитель сновидений сжал кулаки, его глаза сверкнули такой яростью, которая, казалось, еще мгновение — и воспламенит своим огнем одежды Нергала.

— Да успокойся ты! — прикрикнул на него тот. — Очнись! Открой глаза! Неужели ты не видишь, не чувствуешь, что она — посвященная твоей сестры?

Бог сна глядел на собеседника широко раскрытыми глазами, не зная, что сказать.

— Это… Это невозможно! — наконец, сумел выдавить он из себя.

— Вот, — он вытащил из-за пояса талисман, который взял у Мати. — Взгляни. Что ты видишь?

— Снег… — он взял талисман в руки, поднес к глазам, стремясь разглядеть что-то еще. — Снежную пустыню, — пожал плечами Лаль, который все равно не понимал, к чему ведет Нергал, как белая тень пустыни в талисмане девочки связана с ее судьбой.

— Вот именно! Чтобы камень, призванный нести тепло, хранил в себе память не о зное города, а о холоде белой пустыни? — Нергал фыркнул.