Досадийский эксперимент

Макки не поверил, что говачин оправдывается, но слова Арича заставили его призадуматься. Говачины самым непостижимым образом умели сочетать уважение и неуважение к Закону и к действиям любого правительства. В основе всего лежали их неизменные ритуалы, но все остальное было текучим и зыбким, как волны моря, в котором они зародились. Целью ритуалов было сохранение этой текучести. Любой коммуникационный обмен с говачинами был лишен сколько-нибудь надежной опоры. Они каждый раз вели себя по-другому, и в этой изменчивости было что-то религиозное. Такова была их природа. Любое основание временно и преходяще. Закон создан для того, чтобы меняться. Таков был их катехизис. Быть легумом – это значит понимать, куда можно ступать, а куда – нет.

– Сухие Головы делали что-то иное, – сказал Макки.

Это замечание повергло Арича в уныние. В грудных желудочках послышался свист.

– Народы Конфедерации сознающих выступают в самых разнообразных формах: уривы (он бросил быстрый взгляд на дверь), соборипы, лаклаки, калебаны, пан-спекки, паленки, чизеры, тапризиоты, люди, мы – говачины… их очень и очень много. Неизвестное в наших взаимоотношениях не поддается подсчету.

– Да, это так же невозможно, как сосчитать капли в море.

Арич фыркнул, а затем продолжил:

– Некоторые болезни передаются от существа к существу, преодолевая межвидовые барьеры.

Макки изумленно уставился на Арича. Не была ли Досади станцией для проведения какого-то медицинского эксперимента? Нет, это решительно невозможно! Не было бы никаких оснований для секретности. Секретность мешает изучению проблем, которые касаются всех, и говачины прекрасно это понимают.

– Вы не изучаете болезни, поражающие говачинов и людей.

– Некоторые болезни поражают психику, и их причину невозможно свести к воздействию какого-либо физического носителя.

Макки очень серьезно отнесся к этому утверждению. Несмотря на то что говачинские определения были трудны для понимания, нужно было признать, что говачины не допускали патологического поведения, – да, поведение могло быть разным, но ни в коем случае не патологическим. Можно было бросить вызов Закону, но никто не смел нарушить ритуал. В этом отношении говачины отличались настоящей одержимостью. От нарушителей ритуалов безжалостно избавлялись. Это требовало огромных усилий для того, чтобы поддерживать отношения с другими биологическими видами.

Арич между тем продолжал:

– Ужасающие психологические трения возникают, когда разные виды вынуждены адаптироваться к новому образу мышления и жизни. Мы ищем новые знания в этой отрасли науки о поведении.

Макки кивнул.

Один его учитель из Сухих Голов говорил: «Как бы это ни было больно, но жизнь должна либо приспособиться, либо погибнуть».

Это очень откровенное высказывание о том, как говачины применяли свои знания в отношении самих себя. Закон преображался, но преображался он на фундаменте, изменять который было абсолютно непозволительно. Как нам понять, где мы сейчас и где мы находились раньше? Впрочем, встречи и столкновения с другими видами изменяли и фундамент. Жизнь приспосабливалась – добровольно или принудительно.

Макки заговорил, тщательно подбирая слова:

– Психологические эксперименты с сознающими и мыслящими существами без их информированного согласия являются незаконными… даже у говачинов.

Арич не желал соглашаться с этим доводом:

– Во всех частях Конфедерации накоплены результаты длительного научного изучения поведения и биомедицины, и окончательные тесты проводили на населении.

Макки возразил:

– Первый вопрос, который задают в таких случаях, звучит так: «Насколько велик риск для испытуемых?»

– Но мой дорогой легум, информированное согласие предполагает, что экспериментатор сознает все риски и может описать их испытуемому. Я спрашиваю вас, что делать, если эксперимент выходит за рамки того, что известно? Как я смогу описать риск, который не в состоянии предвидеть?

– Вы представляете свое предложение многим признанным экспертам в данной области, – сказал Макки. – Они оценивают это предложение на основании тех новых знаний, которые может открыть эксперимент.

– Ах да. Мы представляем предложение на суд наших коллег – специалистов, миссия и взгляд которых на собственную персональную идентичность находятся под сильнейшим влиянием убеждения в том, что они могут улучшить свойства всех мыслящих и сознающих существ. Скажите мне, легум, многие ли комитеты экспертов отвергают предложенные эксперименты?

Макки понял, куда клонит говачин, и ответил очень осторожно:

– Да, они отвергают очень мало предложений, это правда. Но вы не представили свои предложения по досадийскому эксперименту никому вообще. Вы хотели сохранить его в тайне от собственного народа и от других сознающих?

– Мы опасались, что судьба нашего эксперимента будет зависеть от отношения к нему представителей чуждых нам видов.

– Ваш проект одобрило большинство говачинов?

– Нет, но мы же оба понимаем, что положительное решение большинства отнюдь не гарантирует безопасности принятых проектов.

– Досадийский эксперимент оказался опасным?

Арич ненадолго замолчал, а потом сказал:

– Да, он оказался опасным.

– Для кого?

– Для всех.

Это был неожиданный ответ, придавший новое измерение поведению Арича. Макки решил продолжить и добиться признания:

– Итак, этот досадийский проект заслужил одобрение меньшинства говачинов – меньшинства, признавшего правомочность эксперимента, в котором риск превышал пользу.

– Вы умеете говорить так, Макки, что ваши слова сами по себе предполагают наличие определенного рода вины.

– Но большинство в Конфедерации может согласиться с моим предположением?

– Если они о нем когда-нибудь узнают.

– Я понял вас. Но приняв риск повышенной опасности, какую пользу собирались извлечь из эксперимента в будущем?

Арич тяжело вздохнул.

– Легум, я уверяю вас, что мы работали лишь с добровольцами, и среди них были только люди и говачины.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я просто не хочу пока отвечать.

– Тогда скажите мне, объяснили ли вы вашим добровольцам, что у них был выбор, что они могли сказать «нет»? Вы предупредили их, что эксперимент может оказаться опасным?

– Мы старались их не пугать… Нет.

– Кто-нибудь из вас подумал о свободе воли ваших добровольцев?

– Будьте осторожны в своих суждениях о нас, Макки. Есть фундаментальное противоречие между наукой и свободой – независимо от того, как смотрят на науку те, кто ее изучает, и как смотрят на свободу те, кто ею обладает, как им кажется.

Макки вспомнился циничный говачинский афоризм: «Уверенность в своей свободе намного важнее реального обладания ею». Он сказал:

– Вы заманили добровольцев обманом.