Досадийский эксперимент

Они не могли – пока не могли – уничтожить Кейлу Джедрик, потому что она увидела то, что увидела: город Чу и окружающая его Окраина были наполнены несовместимыми явлениями. Везде все было одинаково: общество, так естественно пользующееся какими-то одними предметами, не способно было преобразиться в общество, что так же естественно пользуется другими.

Так естественно…

Все вокруг – и Джедрик отчетливо это понимала – было пронизано невыносимой противоположностью. На планете обитали только два биологических вида – говачины и люди. Почему два? Неужели в этой вселенной не было других видов? Некоторые археологические находки говорили о том, что в процессе эволюции на Досади формировались существа с конечностями, отличными от конечностей говачинов и людей с их гибкими пальцами.

И почему на Досади был всего один город?

Догма была не в силах дать ответ.

Орды с Окраины упорно искали способ проникнуть в изолированный стерильный Чу. Но за спиной у них была целая планета. Да, пусть это была ядовитая планета, но на ней были и другие реки, другие места, которые могли бы послужить потенциальным убежищем. Выжившие обоих видов могли бы построить больше убежищ, которые позволили бы покинуть эту дыру, управляемую Гаром и Трией – по крайней мере, им так казалось. Но нет… Чу оставался единственным – город, имевший почти двадцать километров в ширину и сорок в длину, воздвигнутый на холмах и илистых островах, где река, опустившись в глубокий каньон, замедляла свой бег. По приблизительным подсчетам, в городе жили восемьдесят девять миллионов человек – и в три раза больше влачили жалкое и недолгое существование на Окраине. Эти обитатели постоянно давили на Чу – единственное пригодное для жизни место среди планетного яда.

Отдайте нам ваши драгоценные тела – вы, глупое стадо с Окраины!

Люди Окраины услышали этот клич и начали сопротивляться. Что сделал народ Досади, чем заслужил он эту тюрьму? В чем согрешили их предки? Было бы правильно построить целую религию, основанную на ненависти к таким предкам… Если, конечно, они и в самом деле были виновны.

Джедрик прильнула к окну и снизу вверх посмотрела на Стену Бога, всмотрелась в эту молочно-белую прозрачность, что держала в заточении Досади, но сквозь которую могли легко пройти такие люди, как Макки. Ей не терпелось лично встретиться с ним, чтобы убедиться, что он не был испорчен так, как Хэвви.

Сейчас Макки был нужен ей как воздух. Очевидная искусственность природы Досади говорила Кейле, что Макки должен существовать. Она ощущала себя охотником, а его считала добычей. Фальшивая личность, только что созданная ею, должна была послужить приманкой. Теперь, когда пришла пора Макки, религиозные песнопения, которыми могущественные досадийцы поддерживали свои иллюзии, потеряли значение, рассыпались в прах. Джедрик уже видела начало распада; очень скоро его увидят все.

Она тяжело вздохнула. В том, что должно было произойти, была целомудренная чистота, опрощение. Надо было покончить с одной из двух ее жизней, сосредоточить все внимание только на личине другой Кейлы Джедрик, которую скоро узнают все на планете. Люди Кейлы надежно хранили ее тайну, пряча некую полнотелую блондинку от других досадийцев, но приоткрывая ее ровно настолько, чтобы власти за Стеной Бога клюнули на приманку. Очищение Джедрик было уже близко, маскировка иной, настоящей жизни начала терять свое важное значение. Теперь она вся, целиком, возникнет в одном месте. И именно Макки спровоцировал такое превращение. Мысли Джедрик стали ясными и отчетливыми:

Приди ко мне, Макки, попади в мой капкан. Ты вознесешь меня куда выше этого дворца на Холмах Совета.

Или низвергнешь в ад, какой невозможно увидеть в самом страшном ночном кошмаре.

* * *

Прикажете начать войну? И все для того, чтобы удовлетворить скрытую жажду власти. Вы забыли, что только безумцы стремятся к власти ради нее самой. Пусть такой безумец получит власть – пусть даже это будешь ты. Пусть этот безумец действует под маской благоразумия. Будут ли маски скроены из оправданий или из богословской ауры закона, война все равно разразится.

(Говачинский афоризм)

Аромабудильник разбудил Макки ненавязчивым лимонным запахом. На одно короткое мгновение не проснувшееся до конца сознание сыграло с ним невинную шутку: Макки показалось, что он покачивается на волнах ласкового туталсийского океана на своем увитом гирляндами островке. На этом островке росли лимоны, кусты гибискуса и ковры пряного алиссума. Плавучий дом овевал ароматный бриз, а лимон…

В ту же секунду пришло и отрезвляющее осознание. Он находился не на Туталси в обществе любимой женщины, а в своей квартире в здании Главного Центра, лежал на специально обученной собако-кровати. Снова в самом сердце Бюро Саботажа, снова на службе.

Макки вздрогнул.

Сегодня… или завтра может погибнуть густонаселенная планета.

Это случится, если не удастся разгадать тайну Досади. Зная говачинов не понаслышке, Макки был убежден, что так и произойдет. Говачины были способны на жестокие решения, особенно если кто-то задевал присущую им гордость, или по причинам, совершенно непонятным представителям других видов сознающих. Билдун, шеф Макки, оценивал ситуацию аналогично. Впервые после калебанского кризиса на горизонте замаячило настолько масштабное бедствие.

Но где находится эта несчастная планета, эта Досади?

После ночного забвения все сведения о Досади отчетливо всплыли в сознании в виде резких и контрастных картин. Доклад был составлен двумя сотрудниками Бюро – одним уривом и одним лаклаком. Они располагали великолепными источниками, но информация оказалась довольно скудной. Эти двое жаждали продвижения по службе именно в тот момент, когда уривы и лаклаки намекали на проявляемую в отношении их дискриминацию, поэтому доклад требовал пристального внимания. Ни один агент Бюро, независимо от видовой принадлежности, не мог избежать служебной проверки, так как всегда существовал риск преувеличения собственных заслуг – многие хотели захватить кресло директора.

Но тем не менее эту должность пока занимал пан-спекки Билдун, принявший облик человека, – четвертый член клана, носивший это имя. По первой же реакции Билдуна было понятно, что он доверяет докладу:

– Макки, назревающие события заставят людей и говачинов вцепиться друг другу в глотки.

Это была вполне понятная идиома, хотя на самом деле чтобы достигнуть того же результата, говачину нужно вцепиться в брюхо. Макки уже и сам ознакомился с докладом и полностью согласился с шефом – он знал говачинов достаточно долгое время. Сидя на сером собако-кресле за столом директора в его тесном кабинете, Макки машинально перекладывал доклад из одной руки в другую. Поняв, что выдает свое нервное напряжение, Макки положил документ на стол. Доклад был записан на мемопроводе, который передавал содержание чувствительным окончаниям в пальцах.

– Почему мы никак не можем вычислить местоположение этой Досади? – спросил Макки.

– Оно известно только калебану.

– Хорошо, но они…

– Калебаны отказываются отвечать.

Макки недоуменно посмотрел на Билдуна. В отполированной столешнице отражалась зеркальная копия лица директора Бюро. Макки присмотрелся к отражению. Если отвлечься от фасеточных глаз пан-спекки (они походили на глаза насекомых), то Билдун мог вполне сойти за привлекательного темноволосого мужчину с симпатичным круглым лицом. Вероятно, ему пришлось изрядно потрудиться, когда он придавал себе человеческую форму. Во всяком случае, на лице Билдуна отражались вполне понятные человеку эмоции. Сейчас директор был сильно разозлен.

Это очень не понравилось Макки.

– Отказываются отвечать?

– Калебаны не отрицают, что Досади действительно существует, как и не отрицают того, что планета находится в опасности. Они просто отказываются это обсуждать.

– Тогда нам следует настаивать на соблюдении контракта, по условиям которого они обязаны это делать.

Макки, лежа в кровати, вспомнил этот разговор с Билдуном. Была ли проблема Досади продолжением калебанского кризиса?

Это правильно – опасаться неведомого.