Досье Дрездена. Книги 1 - 15
Шрифт:
На столе лежал мужчина чуть выше шести футов роста, худощавый. Грудь его больше всего напоминала двадцатифунтовый сырой гамбургер. Аккуратная сетка порезов тянулась от ключиц к животу и горизонтально — от бока до бока. Расстояние между порезами вряд ли превышало шестнадцатую часть дюйма; порезы были глубокими, и я никак не мог отделаться от ощущения, что стоит только коснуться рукой этого изрезанного тела, и оно развалится на крошечные мясные кубики. Хорошо еще, поверх всей этой жути виднелись нормальные, зашитые хирургической нитью швы от вскрытия.
Следующее, что я заметил, — это руки
Желудок сжался, и мне пришлось крепко зажмуриться, борясь с тошнотой. «Не думай, Гарри. Смотри. Фиксируй то, что заслуживает внимания. Это не человек уже. Так, оболочка. Если тебя стошнит, его все равно уже не вернуть».
Я открыл глаза, оторвал взгляд от изуродованного торса и рук и заставил себя вглядеться в черты лица покойника.
Это мне не удалось.
Голову тоже кто-то отсек.
Я тупо смотрел на обрубок шеи. Голова куда-то исчезла. Должно быть, туда же, куда и руки. Бред какой-то! Человеку положено иметь голову на плечах. И руки. Не могут же они так просто взять и исчезнуть…
Отсутствие головы неважно сказалось на моем состоянии — точнее, хреново сказалось. Где-то в глубине сознания принялся визжать и рваться наружу негромкий пока еще голос. Я смотрел на труп, и желудок мой сжимался все сильнее. Я смотрел на место, где должна была находиться его голова, однако вслух сказал только:
— М-да. Интересно, что его убило?
— Чего я могу сказать наверняка, — сообщил Баттерс, — так это что его не убило. Никак не потеря крови.
Я нахмурился и пристально посмотрел на патологоанатома.
— То есть?
Баттерс поднял одну руку трупа и ткнул пальцем в темное пятно у лопатки:
— Видите это? Отек. Если бы парень истек кровью — а одной руки для этого хватило бы, не говоря уже о шее, — не думаю, чтобы в его теле осталось достаточно жидкости для такого. Его сердце продолжало бы качать кровь до тех пор, пока вся не кончилась бы.
— Если это не раны, — буркнул я, — то что?
— Вас интересует мое мнение? — ухмыльнулся Баттерс. — Чума.
Я зажмурился, а потом открыл глаза и уставился на него, моргая, как последний идиот.
— Чума, — повторил он. — Или, точнее, мор. Его потроха могли бы служить учебным пособием по инфекционным заболеваниям. Ну, я еще не все результаты анализов получил, но те, что уже готовы, все до одного дают положительный результат. Всё — от бубонной чумы до ангины. А ряд симптомов, что я у него обнаружил, не соответствует ни одной из известных мне болезней.
— Вы хотите сказать, он умер от инфекции? — тупо спросил я.
— От инфекций — во множественном числе. И еще: мне кажется, в их числе оказалась оспа.
— Я думала, оспы больше не существует, — сказала Мёрфи.
— Да нет, хватает пока. Наверняка хранится еще — скажем, в лабораториях по разработке биологического оружия. И здесь.
Мгновение я продолжал хлопать глазами.
— То есть мы стоим у трупа, нашпигованного всякой заразой?
— Да вы не напрягайтесь, — утешил Баттерс. — Самая дрянь в нем не передается
по воздуху. К тому же я как следует продезинфицировал тело. Вы в маске; не будете до него дотрагиваться — и вам ничего не грозит.— А оспа? — не успокаивался я.
— У вас прививка.
— Но это ведь опасно, разве нет? Держать здесь вот такое?
— Ну да, — мягко согласился Баттерс. — Но больница полна под завязку, и если я доложу об оспе, как вы представите себе ее эвакуацию?
Мёрфи предостерегающе покосилась на меня и шагнула между мной и Баттерсом.
— Вы установили время смерти?
Баттерс пожал плечами:
— Я думаю, не больше сорока восьми часов назад. И все эти инфекции расцвели абсолютно одновременно. Я бы назвал причиной смерти либо болевой шок, либо одновременный отказ нескольких жизненно важных органов в сочетании с поражениями тканей от чрезвычайно высокой температуры. Каждый, кто выскажет предположения насчет конкретных органов, получает голубую ленточку. Легкие, почки, сердце, печень…
— Мы примерно поняли, — перебила Мёрфи. — Дайте договорить. Такое впечатление, будто все болезни, с которыми этот парень когда-либо имел хоть какое-то дело, собрались и сговорились о времени, чтобы навалиться разом. Да у него микробов в теле больше, чем кровяных клеток! Я нахмурился:
— А потом, уже после его смерти, кто-то нашинковал его?
Баттерс кивнул:
— Отчасти. Хотя порезы на груди не посмертные. Кровь из них сочилась. Должно быть, перед смертью его пытали.
— Гм… — сказал я. — Зачем?
Мёрфи смотрела на труп, и в ее голубых как лед глазах нельзя было угадать ни одной эмоции.
— Кто бы ни изрезал его так, он забрал руки, чтобы затруднить идентификацию после смерти. Это единственная логическая причина, которая приходит мне в голову.
— Мне тоже, — согласился Баттерс.
Я хмуро смотрел на стол.
— Но зачем мешать идентификации, если покойник скончался от болезни? — Баттерс начал осторожно опускать руку покойника, и тут я заметил кое-что. — Постойте-ка, подержите так.
Он удивленно посмотрел на меня. Я шагнул ближе к столу и заставил его снова поднять руку. Я едва не проглядел это на фоне потемневшей от отека мертвой плоти — крошечную, не больше квадратного дюйма татуировку, расположенную на внутренней стороне бицепса. Незамысловатую — нанесенное полустертыми уже зелеными чернилами изображение символического открытого глаза, напоминающего немного эмблему Си-би-эс.
— Видели? — спросил я.
Мёрфи с Баттерсом уставились на татуировку.
— Тебе она знакома, Гарри? — поинтересовалась Мёрфи.
Я покачал головой.
— Напоминает немного древнеегипетский символ, только линий поменьше. Эй, Баттерс, у вас листок бумаги найдется?
— Найдется и получше, — отозвался Баттерс. Он порылся в поддоне одной из каталок, извлек оттуда допотопного вида «Полароид» и пару раз щелкнул затвором. Потом передал одну карточку Мёрфи, которая помахала ею в воздухе, пока проявлялось изображение. Я получил вторую.
— О'кей, — пробормотал я, размышляя вслух. — Парень помер от миллиарда болезней, которых ухитрился каким-то образом подцепить одновременно. Как вы думаете, это заняло много времени?