Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга

– Я расчувствовался, – сказал я. – Польщен и обрадован... хотя не очень понимаю, почему выбрали именно меня.

– Если хочешь знать, какую хромосомную пару у тебя взяли и почему, попроси Иштар обратиться за консультацией к Афине. Сомневаюсь, что Минерва это помнит.

– Нет, я помню, Джастин, я решила оставить себе способности к математике. Нужно было выбирать между вами и профессором Оуэнсом, стипендиатом Либби. Я выбрала вас, потому что вы мой друг. Вот это да! Джек Харди-Оуэнс – блестящий теоретик! Рядом с ним я простой математик.

– Какими бы ни были причины, моя дорогая поцелуйная кузина, я рад, что вы выбрали меня донором-отцом.

– Причаливаем, командор! – сообщила одна из рыжеволосых. Ляпис Лазулия.

Маленький нуль-гравистат приземлился. Лодка оказалась марки "Корсон фармслед". Я удивился, обнаружив такую машину в новой колонии.

– Благодарю вас, капитан, – ответил Лазарус.

Близняшки выскочили из лодки. Мы со старейшим помогли выйти Минерве.

Нашу ненужную помощь она приняла с изящным достоинством, что меня удивило, поскольку в Новом Риме предпочитали обходиться без подобных архаических церемоний.

Снова и снова я обнаруживал, что обитатели Доброй Пристани и более вежливы, и менее церемонны, чем жители Секундуса. Полагаю, что мои представления о пограничной жизни были рождены чтением романов, живописавших, как бородатые грубияны отражают нападение диких и опасных животных, а мулы увлекают крытые фургоны к далеким горизонтам.

– Шалтай-Болтай, иди спать! – распорядилась "капитан" Лазулия, и нуль-гравистат вперевалку побрел прочь.

Девочки подошли к нам, одна взяла на руку меня, другая – старейшего, Минерва пошла между нами. Я бы все внимание уделил этим веснушчатым рыжикам, если бы рядом не было Минервы. Не то чтобы я уж очень любил детей; некоторые, на мой взгляд, очень уж противные, особенно если умны не по годам. Но эти маленькие всезнайки меня очаровывали и совсем не раздражали. К тому же угадывать черты старейшего, отнюдь не красавца, с его здоровенным носярой, в забавных девичьих мордашках... будь я один, я бы хохотал и хохотал.

– Минуточку. – Я потянул Лорелею за руку, и все остановились. Я взглянул на здание. – Лазарус, а кто архитектор?

– Не знаю, – ответил он. – Его уже четыре тысячи лет нет на свете. Оригинал принадлежал кому-то из градоначальников Помпей, города, погибшего сорок веков назад. Я увидел модель этого дома в музее города, который назывался Денвер, и сделал фотографию – для себя, просто потому, что он мне понравился. Снимки, конечно, пропали, но когда я рассказал о нем Афине, она выудила изображение его руин из исторической части своего архива и по моему описанию спроектировала дом. Мы построили несколько небольших моделей, конечно, не изменяя этих идеальных пропорций. А потом Афина построила его с помощью внешних радиоуправляемых элементов. Такое сооружение удобно в нашем климате; здесь погода почти как в древних Помпеях. К тому же я предпочитаю дома с внутренним двориком. Так безопаснее, даже если живешь там, где тебе ничего не грозит.

– Кстати, а где теперь Афина? То есть главный компьютер.

– Здесь. Она построила этот дом, еще находясь в "Доре", а теперь обитает под ним. Она сперва выстроила для себя подземные апартаменты, а уже потом над собой – наш дом.

– Компьютер должен чувствовать себя в безопасности и иметь возможность общаться с людьми. Лазарус, простите меня, дорогой мой, но вы ошиблись. Это случилось больше трех лет назад.

– Да, верно. Минерва, когда ты проживешь столько, сколько я – а тебе, вне сомнения, предстоит долгая жизнь, – ты тоже начнешь путать события. Старческая забывчивость присуща всем существам из плоти и крови, и тебе следовало бы усвоить это до того, как предпринимать переход. Поправка, Джастин, – дом спроектировала Минерва, а не Афина.

– А вот строила уже Афина, – уточнила Минерва, – поскольку все технологические подробности и детали сооружения я оставила в ее памяти, где им и надлежало находиться, а себе оставила лишь общее воспоминание о том, как строила его. Мне хотелось это запомнить.

– Кто бы его ни строил, дом прекрасен, – сказал я.

И вдруг расстроился. Я умом понимал, что эта юная женщина прежде была компьютером, помнил, что некогда работал с этим компьютером – в далеких краях, за много световых лет отсюда. Но наш разговор вдруг заставил меня почувствовать сердцем, что эта очаровательная девушка, чья теплая рука лежала в моей руке, действительно недавно была компьютером и строила этот новый дом, еще будучи машиной. Это меня потрясло. При всем при том, что историограф я старый и способность изумляться безнадежно потерял еще до первой реювенализации.

Мы вошли в дом – и мое невольное смятение исчезло, когда к нам с поцелуями бросились две прекрасные юные женщины. Одну из них я узнал, как только услыхал ее имя. Это была дочь Айры, Гамадриада. Она была очень похожа на змею <гамадриада – королевская кобра>. Другую, рослую блондинку, звали Иштар. Как выяснилось, она тоже оказалась моей знакомой. С ними был молодой человек, красивый, как и женщины. Его я тоже как будто видел не впервые, хотя не мог вспомнить, где и когда. Рыженькие двойняшки тоже расцеловали меня, поскольку они, дескать, не имели возможности поприветствовать меня надлежащим образом.

В Доброй Пристани приветственный поцелуй – не тот короткий клевок, которым дарят гостей в Новом Риме: даже двойняшки целовали меня так, что я не смог бы усомниться в их половой принадлежности. Мне случалось получать менее пылкие поцелуи от вполне взрослых женщин, имевших относительно меня весьма определенные намерения. Но удивил меня молодой человек, назвавшийся Галахадом. Он обнял меня, поцеловав в обе щеки, а потом припал к моим губам, как Ганимед. Несмотря на удивление, я попытался ответить ему соответствующим образом.

Не выпуская меня из объятий, он хлопнул меня по спине и проговорил:

– Джастин, я уже просто на взводе от того, что вижу тебя! О, это чудесно!

Я отодвинулся, чтобы поглядеть на него. Должно быть, я смотрел с явным недоумением, потому что он заморгал, а потом горестно сказал:

– Иш, напрасно я хвастал! Гама, душка моя, принеси мне полотенце, чтобы я мог утереть слезы. Он успел забыть меня... И это после всего, что тогда наговорил.

– Обадия Джонс! – вспомнил я. – Что ты здесь делаешь?

– Рыдаю перед всей моей семьей от испытанного унижения.

Не помню, как давно мы виделись с ним. Должно быть, больше века назад – столько примерно минуло с того дня, когда я оставил говардианский кампус. Он был тогда блестящим специалистом по древним культурам, молодым, с великолепным чувством юмора. Покопавшись в памяти, я извлек оттуда воспоминания о семи часах, проведенных с ним и еще двумя учеными – к счастью, женского пола. Дам я припомнить не мог, как и того, кем они были. Сохранилось воспоминание лишь о его игривой, веселой, предприимчивой и бурной натуре.

– Обадия, – строго сказал я, – почему ты назвался Галахадом? Опять скрываешься от полиции? Лазарус, я с глубоким прискорбием обнаруживаю этого мошенника в вашем доме. Вам придется строже приглядывать за дочерьми.

– Ах, это имя! – проговорил молодой человек с явным неудовольствием.

– Не повторяй его, Джастин, здесь его не знают. Я исправился и взял другое имя. Ты же не выдашь меня? Ну, обещай мне, дорогой. – Он ухмыльнулся и продолжил уже обычным тоном: – Пойдем-ка в атриум и пропустим для начала известное количество рома. Лази, кто сегодня дежурит?