Достигая Прозрения

– Кха Грату бы понравился этот обжора, – хмыкнул Нэйб. – А сейчас, смотри, что с такими бывает.

Внезапно безобразно раздувшийся хрюмлик-обжора принялся уплотняться. Он сжимался и сжимался, а потом – бах! И взорвался. Его останки в виде пыли разлетелись в разные стороны. Они продолжали ускоряться, перемешиваясь и закручиваясь в причудливые спирали.

– Если рассматривать это в масштабах вселенной, мы наблюдали процесс – когда переизбыток энергии, через взрыв приводит к преобразованию ее в материю. Таким образом, и зарождаются все сущее. Потом из этого говна формируются галактики, солнечные системы, планеты и так далее… Часть этого, правда, так и остается космическим говном… то есть пылью.

– Очень… очень познавательно, – Аркаша весь подался вперед, наблюдая за формированием будущих систем.

– Но лично мне всегда нравилось более буквальное восприятие этой серии: будешь много жрать – лопнешь. Сонтарианцы слишком много жрут, – закончил Нэйб.

– Люди и Вселенная живут по одним законам, – задумчиво ответил Аркаша.

***

Иван Никифорович любовался голографической картой Вселенной. Вернее, это со стороны казалось, что он любуется.

Профессору представлялось, что кто-то разломил его жизнь две части – до и после комы, из которой его с трудом вывели четыре дня назад. До – он был просто человеком, ученым, исследователем. После… профессор не знал, кем он теперь стал.

Временами, он думал, что по-прежнему является простым человеком, ничего не знающим, всего лишь песчинка, незаметная в огромной воронке мироздания. Но иногда накатывало странное ощущение, что он и есть Вселенная. В такие моменты профессор опасался за свой рассудок. Утешало лишь, что истинно сумасшедший никогда не будет считать себя таковым.

Или будет?..

Вот, например, сейчас, он любовался сияющей мириадами светил картой. На первый взгляд, объемное и неподвижное изображение. Но профессор смотрел на него уже так долго, что видел, как галактики чуть поменяли свое положение. Они сдвинулись буквально на долю микрона, мало какой прибор сумел бы засечь такое незначительное отклонение в масштабах карты.

А профессор видел. Он видел, как на бешеных скоростях несутся в пространстве планетарные системы, как приближаются к центру галактики и то же время удалятся от центра Вселенной. Он буквально видел, как светится перед ним кружево, из тончайших нитей – следов пролетевших светил. Он был солнцем и планетами, он знал тайны и законы материи… вот стоит только напрячься – и он станет всем сущим в мире. Он станет богом.

Иван Никифорович покачнулся. Голову заломило невыносимой болью. Так было всегда, стоило только попытаться ухватить обрывки того знания, что он чувствовал в себе.

Четыре дня назад, выведя его из комы, Лиа сказала, что это последствия шока, и травм, нанесенных его мозгу. Может и так, но профессор не оставлял попыток оседлать полет мысли, постичь Вселенную. Он просто не мог отречься от такой возможности, это означало предать все, ради чего он жил.

– Нет, я так больше не могу! – в рубку ворвался Эри, он как всегда был на взводе. – В конце концов, у меня уйма дел! Я должен привести этот чертов крейсер в рабочее состояние. У нас уничтожена половина коммуникационных узлов! Вот вы знаете, например, что из ремонтного отсека повылетали почти все инструменты и большинство запчастей? – Эри раздраженно плюхнулся в кресло и обиженно уставился на профессора, ожидая от него ответа. – И как я, по-вашему, должен ремонтировать корабль? На сопли склеивать?! А главное, когда? Когда я должен эти заниматься?!

– Успокойтесь, дружок, – Иван Никифорович бы рад неожиданному появлению Эри.

Благодаря ему, профессор вынырнул из космического водоворота. Еще немного, и сознание могло погрузиться в новую кому. Иван Никифорович чувствовал это, и Лиа предупреждала о такой возможности, но бороться с искушением он не мог.

– Вы успокойтесь. Хотите, я приготовлю вам чай? – профессор предложил это по-привычке, хотя никакого чая на борту крейсера не было, а если и был, то как тут его готовить, Иван Никифорович не знал. – Когда вы с капитаном обсуждали повреждения крейсера, вы уверяли его, что справитесь. Так что же изменилось?

– Справлюсь?! – от возмущения Эри взвизгнул громче обычного. – А я и справился бы! Но когда я это говорил, то предполагал, что некоторые на этом корабле будут мне помогать! И что я вижу? Что?!

– А что такое? А впрочем, я понимаю… простите, я не должен бросать все на вас, – профессор стыдливо опустил глаза. – Пойдемте. Я помогу вам!

Старый землянин решительно поднялся. При этом его сильно качнуло в сторону, он побледнел и рухнул обратно в капитанское кресло.

– Простите… – он вытер мгновенно выступивший пот. – Я просто слишком резко встал… вот сейчас… сейчас… должна же быть и от меня какая-то польза…

– Да успокойтесь вы, профессор. Чем вы поможете-то? Знаний у вас никаких, а сил еще меньше. Вот, на ногах не стоите…

– О… – профессор почувствовал, что краснеет.

Он тут сидит, мнит себя равным богу, а мальчишка-техник между делом заявляет, что знаний у него никаких. Обидно… но ведь Эри прав.

– Но вот эта парочка! – зло продолжил Эри. – Ронг и талрак! Не разберешь, кто из них кто, да мне и неинтересно! Они везде таскаются за мной!

– Но ведь это прекрасно. Разве они вам не помогают? Конечно, может они и не очень разбираются в технике, но зато такие сильные и ловкие.

– А с чего вы взяли, что эти уроды таскаются за мной, чтобы помочь?

– Ну… а зачем же еще? – опешил Иван Никифорович.

– А чтобы меня изводить! Они не затыкаются ни на мгновение. И как, скажите, я могу сосредоточиться на проблеме поврежденного гиперкабеля, когда они все время вопят о своих нейроошейниках? Как?! Да лучше бы они вообще куда-нибудь провалились!

– Понимаю, – профессор задумался.

– Сними, да сними, – гнусаво передразнивая Люма, нараспев начал Эри. – Ну ты же можешь… лучше умереть, чем жить в этом теле… позор разъедает мою душу… Тьфу! Ну почему Нэйб не забрал этих придурков с собой?!

– Знаете, Эри, я, может, и не так много знаю об устройстве этого крейсера, но зато я многое понимаю в отношениях между людьми… ведь все мы в конечном итоге – люди. Так вот, если вам и вправду будет удобнее работать без них, я могу избавить вас от их общества.

Эри как-то странно на него глянул:

– Э-э-э… я вовсе не желаю их смерти… но поймите и вы, ну не могу я сейчас их ошейниками заниматься! Это ж надо их биологию немного изучить, да и с таким устройством я никогда не имел дела. А времени в обрез! Нэйб вернется, и надо будет драпать.

– Да вы не так меня поняли! – рассмеялся профессор. – У меня есть кое-что, способное заинтересовать наших негуманоидных друзей. Это даст вам возможность спокойно работать.

– И что же это? – Эри взглянул на него с еще большим опасением.

Профессор видел настороженность в глазах молодого человека. И понимал, откуда она взялась. Иван Никифорович и сам, наблюдая со стороны, засомневался бы в собственном рассудке.

– У меня есть желание выслушать и рассудить! А поверьте, им это требуется не меньше, чем освободиться от уз нейроошейников. Может быть, даже больше. Взаимопонимание – это то, чего не хватает их народам. Возможно, эта парочка станет первыми в истории ронгом и талраком, нашедшими общий язык, и это может изменить их миры!