Достоевский

Таково, несомненно, было и возмущение Достоевского знаменитым социалистическим романом. Отталкиваясь от революционной проповеди Чернышевского, он строит теперь свою философскую концепцию о бессмысленном «идеологическом» убийстве и страшной психологической каре за него. Кирсановым, Лопуховым и Рахметовым он противопоставляет своего Раскольникова — нигилиста особого рода.

Из современников лучше всех понял сущность этого образа ближайший сотрудник Достоевского Н Н. Страхов. Со всей отчетливостью он отметил, что в «Преступлении и наказании» «в первый раз перед нами изображен нигилист несчастный, нигилист глубоко человечески страдающий… Автор взял нигилизм в самом крайнем его развитии, в той точке, дальше которой уже почти некуда идти… Показать, как в душе человека борется жизнь и теория, показать эту схватку на том случае, где она доходит до высшей степени силы, и показать, что победа осталась за жизнью, — такова была задача романа». В критике обычным было сближение Раскольникова с Базаровым.

Но тенденция борьбы с нигилизмом резче проявляется в сатирических образах романа. Это как бы пародийный комментарий к «Что делать?». Когда Лебезятников заявляет: «Все, что полезно человечеству, то и благородно; я понимаю только одно слово: полезное!» — он доводит до шаржа теорию утилитаризма, исповедуемую Лопуховым и Кирсановым.

Когда, развивая положения радикальной журналистики, Лебезятников утверждает, что чистка помойных ям «гораздо выше деятельности какого-нибудь Рафаэля или Пушкина, потому что полезнее», или по поводу «рогов»: «Это скверное гусарское, пушкинское выражение даже немыслимо в будущем лексиконе», — в романе пародируется «разрушение эстетики» и критическая переоценка Пушкина, столь характерные для «Русского слова» и отчасти «Современника».

Но особенное внимание Лебезятников уделяет вопросу о современном браке и отношении между полами. Измена жены не смущает его: «Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь же я тебя уважаю, потому что ты сумела протестовать!»

Все это пародийная парафраза заявлений Лопухова Вере Павловне. В романе Чернышевского, как известно, проблема брака и новые формы любви стояли в центре сюжета.

Так отражаются в кривом зеркале пародии на взгляды примазавшихся к нигилизму те большие идеи романа, которые представляются все же «иррациональному» идеалу Достоевского величайшей опасностью: разум, власть теории, прямолинейность и безжалостность рассудочных выкладок, якобы игнорирующих законы живой жизни и свободной воли.

— Теория должна быть сама по себе холодна. Ум должен судить о вещах холодно, — говорит в романе Чернышевского Лопухов.

— Но она беспощадна? — спрашивает Вера Павловна.

— К фантазиям, которые пусты и вредны, — твердо отвечает ее собеседник.

С господством холодных и беспощадных теорий во имя права на творческие порывы личности и борется в своем романе Достоевский, приводя своего героя к тому освободительному кризису, когда «вместо диалектики наступила жизнь и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое».

Необходимо оговориться, что в отличие от Раскольникова движение 60-х годов нисколько не отстаивало право неимущих студентов на убийство ростовщиц, и холодная теория, по слову Чернышевского, учила человека добывать тепло: «Эта теория безжалостна, но, следуя ей, люди не будут жалким предметом праздного сострадания… Эта теория прозаична, но она раскрывает истинные мотивы жизни, а поэзия — в правде жизни…»

Против этого-то учения, с позиций «вольного хотения» и своего понимания многообразных «мотивов жизни», Достоевский и выдвигает аргумент идеологического убийства, якобы вытекающего из ледяных теорий и беспощадных абстрактов революционного мышления. В такие уголовные формы отливается в «Преступлении и наказании» один из главных этапов борьбы «почвы» с нигилизмом, «Эпохи» с «Современником», Достоевского с Чернышевским.

Анатомия романа

«Преступление и наказание» прочно устанавливает характерную форму Достоевского. Это первый у него философский роман на уголовной основе. Это одновременно и типичный психологический роман, отчасти даже и психопатологический, с весьма заметными следами полицейского романа-фельетона и «черного», или мрачно авантюрного, романа английской школы.

Но это прежде всего, как и первое произведение Достоевского, роман социальный, ставящий в гущу событий и под огонь диалектики большие и больные темы современной политической минуты.

Свой первый небольшой по размерам социальный роман 1845 года Достоевский облек в традиционную форму писем. Свой первый большой социальный роман он сложно и самобытно строил через двадцать лет как проблемный «внутренний монолог» героя, перемежающийся философскими диалогами на фоне детективного сюжета. Длительный и углубленный самоанализ Раскольникова, его диспуты с Порфирием, Свидригайловым, Соней среди беспрерывной игры убийцы с полицейской и следственной властью — такова развернутая ткань «Преступления и наказания».

Высокое искусство романиста сказалось в органическом сплетении этой основы с острейшими темами современной публицистики, превратившими уголовный роман в грандиозную социальную эпопею.

Принцип оформления «отчета об одном преступлении» был найден не сразу. Достоевский намечал три основные формы для своего романа: 1) рассказ в первом лице, или исповедь самого героя, 2) обычная манера повествования от автора и 3) смешанная форма («кончается рассказ и начинается дневник»). Первая форма (то есть «рассказ от Я») предполагала, в свою очередь, два варианта: воспоминание о давнишнем преступлении («это было ровно восемь лет назад») или же показание во время суда («Я под судом и все расскажу»).

Трудность охватить все возникающие сюжетные возможности рассказом от имени героя, неизбежно отсекающим все эпизоды, в которых сам рассказчик не участвует, заставляет Достоевского задуматься над принятой системой и отвергнуть первую и третью формы.

Но и вторая («обычная манера») не удовлетворяет его.

Он намечает новый план, в котором изложение уже ведется от имени автора, но сосредоточено исключительно на главном герое. «Еще план. Рассказ от имени автора, как бы невидимого, но всеведущего существа, но не оставляя его, Раскольникова, ни на минуту…» План этот, как известно, вскоре и возобладал с той только разницей, что центральный герой, действительно пребывающий почти все время в поле зрения читателя, выпадает из некоторых эпизодов эпопеи Свидригайлова.

Но выработанный в процессе этих художественных поисков принцип рассказа от автора, по возможности не оставляющего своего главного героя, сообщил «Преступлению и наказанию» ту собранность, единство и концентрацию действия, которые делают этот роман в композиционном отношении лучшим из произведений Достоевского.

Следы первоначальной структуры, сохранившиеся в окончательной редакции в виде изложения событий почти всегда с субъективной позиции главного героя, как бы превращают весь роман в своеобразный внутренний монолог Раскольникова, придающий всей истории его преступления исключительную цельность, напряженность и увлекательность.

Весь обширный роман сосредоточен на единой теме, пронизывающей его сквозным действием. Все связано с центром и очерчено единым кругом. С первых же абзацев романа читатель узнает, что готовится убийство. На протяжении шести глав он весь во власти идеологических мотивов преступления и материальных приемов подготовки к нему. Сейчас же после убийства открывается сложнейшая по своему психологическому драматизму внутренняя борьба Раскольникова со своим замыслом, своей теорией, своей совестью и внешняя — с властью в лице сильнейшего противника Порфирия Петровича и отчасти полицейского. В драму убийцы постепенно втягиваются окружающие, перед которыми он либо сам раскрывает свою тайну (Разумихин, Соня, Дуня), либо не в состоянии ее скрыть (Заметов, Свидригайлов, Порфирий Петрович). Три беседы со следователем — шедевр интеллектуального единоборства. Точное «психологическое» кольцо, которое невидимо и уверенно с первых же дней после убийства начинает очерчивать вокруг Раскольникова его неотразимый соперник в диалектике, уверенно и точно смыкается в грозовой вечер их последней, столь успокоительной по зачину беседы. Раскольникову остается только покориться логическому воздействию Порфирия и моральному влиянию Сони — он приносит повинную.