Достоин любви?

— Остановись! На столе места нет, — с притворным ужасом запротестовала Рэйчел, умолчав о том, что в ее желудке места еще меньше.

Ничуть не смутившись, Себастьян наполнил ее бокал золотистым вином и со звоном коснулся его своим в молчаливом тосте.

— А может, мы попозже опять проголодаемся! Нам некуда спешить, верно? Мы можем сидеть здесь сколько угодно. Вот разве что ты захочешь уйти прямо сейчас… В три часа на набережной будет концерт духового оркестра, мы могли бы пойти послушать, если хочешь.

— Полчаса назад я еще могла бы сказать «да», но сейчас мне просто не под силу встать с места. Но, как бы то ни было, все замечательно, правда? — Неопределенным жестом Рэйчел указала на открытое окно возле столика и прохладный полутемный, почти пустой зал ресторана у них за спиной. — Кажется, я могла бы просидеть здесь весь день.

— Значит, так мы и поступим.

— Ничего не выйдет: в два тридцать они закрываются.

В ответ Себастьян послал ей невозмутимый взгляд.

— Нас это не должно беспокоить.

— О!

Должно быть, он договорился с хозяином и снял помещение на весь день. Чего-то подобного можно было ожидать от лорда д’Обрэ, но в последние два дня он стал мистером Джеймсом Хэммондом, ну а она, соответственно, — миссис Хэммонд.

— Почему Хэммонд? — тихонько спросила Рэйчел, когда он оформлял номер в «Восьмиугольнике».

— Потому что мое полное имя — Себастьян Джеймс Остли Селборн-Хэммонд Верлен: есть из чего выбирать. Может, предпочитаешь какое-нибудь другое?

— Хэммонд сойдет, — уголком рта прошептала Рэйчел, и Себастьян ответил ей улыбкой заговорщика.

Но в глубине души необходимость лгать смущала ее, хотя она прекрасно знала, что ему самому это совершенно безразлично: прибегать к уловкам приходилось ради ее же собственного спокойствия. И хотя это было глупо, Рэйчел спросила себя, сколько раз и в скольких еще отелях ему приходилось расписываться в регистрационной книге за «мистера и миссис Хэммонд».

— Хочешь, завтра поедем на пикник? — спросил Себастьян, прерывая ее не самые веселые размышления. — В Стоунхауз-пул есть пляж. Или мы могли бы съездить на пароме в Кремилл. Можно даже искупаться, если с погодой повезет.

— Но у нас нет купальных костюмов.

— Купим.

— Только не в воскресенье.

— Ах да, воскресенье! Ну тогда искупаемся сегодня ночью. Голышом.

Это заставило ее рассмеяться, хотя она понимала, что, по всей вероятности, он не шутит.

— Я раньше никогда не купалась в море. Однажды, когда я была еще ребенком, моя семья поехала в Лайм на каникулы, но все время шел дождь, и нам ни разу не удалось искупаться. Это было ужасное разочарование.

Себастьян сочувственно сжал ее руку.

— Расскажи мне о своих путешествиях, — попросила Рэйчел, глядя на корабли в бухте. — Я один раз была в Лондоне, но мне тогда было двенадцать, и у меня сохранились только детские воспоминания. Ведь тебе везде удалось побывать?

— Ну не везде…

— Но все-таки в Европе.

— Да.

— Расскажи мне об этом.

— Я отвезу тебя туда.

Она лишь улыбнулась в ответ.

Откинувшись на спинку стула и щурясь на свет через бокал с вином, Себастьян начал рассказывать о тех местах, где ему приходилось бывать, но у Рэйчел создалось впечатление, что он говорит, лишь бы угодить ей, а вовсе не потому, что его самого интересуют когда-то увиденные достопримечательности. Поэтому, когда несколько минут спустя он умолк и рассеянно уставился на чаек, чертивших замысловатые кривые в голубом небе над мысом, она не стала понукать его новыми вопросами и позволила молчанию затянуться, пока он сам этого не заметил. Послав ей виноватую улыбку, Себастьян заговорил о планах на нынешний вечер.

Прошлым вечером они побывали в Королевском театре и посмотрели «Юбчонки», глуповатый, несколько фривольного содержания водевиль, показавшийся ему довольно пресным, а ей — волнующе непристойным. Она и вообразить себе не могла, что где бы то ни было (ну разве что в Париже или на острове Бора-Бора [50] ) женщинам дозволяется появляться на публике почти без одежды. Что лишний раз доказывало, насколько она провинциальна и как мало знает, несмотря на всю свою энциклопедическую образованность.

50

Один из островов Полинезийского архипелага.

Когда Себастьян опять умолк и нахмурился, вертя в руках десертную ложечку, она, не удержавшись, спросила:

— Что-то случилось?

— Нет.

— Может быть, ты хочешь вернуться домой сегодня, а не завтра? Сегодня должны доставить твою новую лошадь, — вдруг припомнила Рэйчел, — и если ты хочешь…

— Нет, я не хочу возвращаться домой. А ты?

Она отрицательно покачала головой.

— Честное слово, Рэйчел, я и думать забыл об этой кобыле.

— Тогда в чем же дело?

Себастьян задумчиво посмотрел на нее. Она уже решила, что он вообще не собирается отвечать, когда он наконец заговорил:

— Мне тридцать лет, Рэйчел. Со вчерашнего дня.

— Вчера у тебя был день рождения? Господи, но почему ты мне ничего не сказал!

Рэйчел осторожно коснулась его руки, стараясь понять, в каком он настроении. Себастьян рассеянно погладил ее по руке.

— Поздравляю, Себастьян. Желаю счастья. Хотела бы я знать об этом заранее.

— Это не имеет значения.

— Тебе грустно?

— Да нет, мне не грустно. Но это наводит на размышления. В таком возрасте пора кое о чем подумать, тебе не кажется? Тем более тому, кто до сих пор не слишком утруждал себя размышлениями. Многие скажут, что в тридцать начинать уже поздновато, но, я полагаю, лучше поздно, чем никогда. — Он отпил глоток вина. — Само собой разумеется, я еще не пришел ни к каким выводам относительно своей жизни, за исключением одного: гордиться особенно нечем. Но это, конечно, не новость.

Рэйчел пристально взглянула на его суровый профиль, чувствуя себя одновременно близкой ему и исключенной из круга его мыслей.

— Мне кажется, процесс самопознания бесконечен, — осторожно заметила она. — У него нет пределов.

— Да. — Себастьян поднял голову. — Но у меня такое впечатление, что ты в этом процессе ушла от меня далеко вперед.

— Может, ты и прав. У меня было больше возможностей.

Оба они прекрасно понимали, что она имеет ввиду: у человека, запертого в одиночной камере, не оставалось возможностей для чего-либо другого.