Достойный жених. Книга 2

– Пожалуйста, не толпитесь, – сказала Малати. – Господину Капуру нужен воздух.

Парни, несколько опешив от властного тона этой странной девушки, расступились.

– У меня все хорошо, – сказал Пран.

– Пойдемте-ка лучше с нами, господин Капур.

– Да я здоров, Малати! – раздраженно пробурчал он.

Однако его отвели в преподавательскую и усадили на диван. Коллеги Прана заверили студентов, что позаботятся о нем. Через некоторое время Пран окончательно пришел в себя, но случившееся не укладывалось в голове. Почему ему стало плохо? Он ведь даже не кашлял, не задыхался. Может, дело в жаре или влажности? Вряд ли… Наверное, Савита права: просто перетрудился.

Малати тем временем решила сходить к Прану домой. Лицо госпожи Рупы Меры просияло от радости, когда она увидела ее на пороге. Потом она вспомнила, что именно Малати, вероятно, уговорила Лату играть в спектакле, и помрачнела. Но почему у нее такое взволнованное лицо? Очень странно…

Не успела госпожа Рупа Мера заботливо спросить, что случилось, как Малати выпалила:

– Где Савита?

– Дома. Заходи. Савита, к тебе пришла Малати.

– Здравствуй, – с улыбкой сказала Савита, а потом, почуяв неладное, спросила: – Что такое? У Латы все в порядке?..

Малати села, собралась с духом, чтобы не пугать Савиту попусту, и как можно спокойней проговорила:

– Я была на лекции Прана…

– А что это ты там делала? – не удержалась госпожа Рупа Мера.

– Лекция была по шекспировским комедиям, ма, – пояснила Малати. – Я решила, что мне не помешает послушать – вдруг узнаю что-то полезное для своей роли в «Двенадцатой ночи».

Госпожа Рупа Мера молча поджала губы, и Малати продолжала:

– Так, Савита, ты только не волнуйся, ладно? Во время лекции ему стало нехорошо, он чуть не потерял сознание и вынужден был сесть. Ребята с его кафедры мне рассказали, что пару дней назад с ним уже происходило нечто подобное, но приступ длился буквально несколько секунд и Пран настоял на том, чтобы продолжить лекцию.

Госпожа Рупа Мера так разволновалась, что даже не подумала упрекнуть Малати (хотя бы мысленно) во фривольном общении с мальчиками.

– Где он? – охнула она. – С ним все в порядке?

– Он кашлял? – спросила Савита. – Задыхался?

– Нет, не кашлял, но дышал, кажется, с трудом. Надо вызвать ему врача. И если уж ему так надо работать, пусть читает лекции сидя.

– Но он ведь еще молод, Малати, – сказала Савита и прикрыла живот ладонями, словно пытаясь защитить ребенка от этого разговора. – Он меня не послушает. Я и так ему говорю, чтобы не перетруждался, не относился так серьезно к своим обязанностям.

– Кроме тебя, он вообще никого слушать не станет, – сказала Малати, вставая и кладя руку на плечо Савите. – Мне кажется, этот случай его напугал, и сейчас он может прислушаться к твоим советам. Он ведь должен помнить не только о себе и о своих обязанностях, но и о вас с малышом. Ладно, побегу обратно: проверю, чтобы его немедленно отправили домой. И не пешком, а на рикше.

Госпожа Рупа Мера отправилась бы спасать Прана сама, если бы не боялась оставить Савиту одну дома. Савита тем временем гадала, как ей поговорить с мужем – чем еще можно его пронять? Пран такой упрямый и до абсурда ответственный. Вполне вероятно, что никакие уговоры и мольбы на него не подействуют.

12.12

В этот миг Пран как раз демонстрировал свое упрямство. Он сидел в преподавательской наедине с профессором Мишрой, минуту назад выяснившим, что картина, свидетелем которой он ненароком стал в кабинете Прана, была вовсе не сценкой из Шекспира. Профессору нравилось считать себя человеком осведомленным, и он задал студентам несколько вопросов. Новость не слишком его встревожила, однако он отвел спутника в свой кабинет и направился прямиком в преподавательскую.

Только что прозвенел звонок, и коллеги Прана гадали, оставить его одного или опоздать на свои лекции. Профессор Мишра вошел, улыбнулся присутствующим, включая Прана, и сказал:

– Оставьте больного мне, я обязуюсь выполнять все его капризы и прихоти. Как вы, дорогой мой? Я послал прислужника за чаем.

Пран благодарно кивнул:

– Спасибо, профессор Мишра, не знаю, что на меня нашло. Я мог бы и закончить лекцию, но мои студенты, понимаете…

Профессор Мишра положил толстую, бледную руку на плечо Прана:

– Студенты так о вас пекутся, уж так пекутся! А ведь это одна из главных радостей преподавания – живой контакт с учениками. Вдохновлять их, менять их картину мира – какие-то сорок пять минут лекции, крошечный промежуток времени от звонка до звонка способен многое изменить в их восприятии! Вы открываете им самую суть, самое сердце поэтического произведения, и… ах! Недавно один человек сказал мне, что я – из тех преподавателей, чьи лекции запоминаются на всю жизнь… Великий учитель – как Гурудев [81] , или дастур [82] , или Кхалилуддин Ахмед – есть светоч науки и разума… Как раз об этом я рассказывал профессору Джайкумару из Мадрасского университета, показывая ему сегодня нашу кафедру. Я признался, что это высочайшая оценка моих трудов и похвала, которую я никогда не забуду. Но что-то я заболтался, мы ведь говорили о ваших студентах, а не о моих. Многие из них были очарованы милой и невероятно компетентной девушкой, которая взяла дело в свои руки. Кто она такая? Вы ее раньше видели?

81

 Гурудев – прозвище Рабиндраната Тагора (1861–1941), индийского писателя, поэта, композитора, художника, общественного деятеля, чье творчество сформировало литературу и музыку Бенгалии.

82

 Дастур – зороастрийский священнослужитель высокого ранга, возглавляющий религиозное сообщество провинции.

– Малати Триведи, – ответил Пран.

– Не мое дело, конечно, – продолжал профессор Мишра, – но зачем она пришла на вашу лекцию? Она наверняка чем-то объяснила это, когда запрашивала разрешение… Отрадно, что слава нашего преподавателя гремит за пределами кафедры. Мне кажется, я где-то видел эту девицу.

– Не представляю, где вы могли ее видеть, – сказал Пран и вдруг с ужасом вспомнил: конечно, на Холи, когда профессору устроили возмутительное купание в ванне! – Простите, профессор Мишра, я не вполне понял ваш вопрос, – сказал Пран, которому было трудно сосредоточиться: из головы не шел образ барахтающегося в розовой воде профессора.

– Ах, не волнуйтесь, не беспокойтесь. У нас еще будет время все обсудить, – сказал профессор Мишра, озадаченный выражением лица Прана; тот поглядывал на него испуганно и при этом чуть ли не насмешливо. – О, вот и чай. – Прислужник подобострастно двигал поднос туда-сюда, пытаясь угадать следующее движение профессора; Мишра продолжал: – Вы знаете, мне уже не впервые приходит в голову, что вы взвалили на себя слишком много. Конечно, от некоторых дел так просто не отмахнешься… Ваши административные обязанности, к примеру. Не далее как сегодня утром мне рассказывали, что вчера вы встречались с сыном раджи Марха – в связи с тем жутким скандалом, в который он вляпался. Разумеется, если его наказать, это взбесит раджу – он у нас человек весьма вспыльчивый, не находите? Работая в такой комиссии, невольно наживаешь себе врагов. А с другой стороны, власть всегда обходится дорогой ценой, да и долгом пренебрегать нельзя. «Суровое дитя божественных речей – о Долг» [83] , да-да! Однако надо следить, чтобы это не мешало главной нашей обязанности – преподаванию.

83

 У. Вордсворт. Ода к долгу. Перев. А. Олеара.

Пран кивнул.

– А вот дела факультета – это уже другое, – продолжал профессор Мишра. – Я решил, если вам так будет угодно, освободить вас от обязательств, связанных с составлением программы. – Пран помотал головой; профессор Мишра продолжал: – Коллеги из ученого совета прямо сказали мне, что ваши рекомендации – то есть наши рекомендации – никуда не годятся. Джойс, вы знаете, имел весьма незаурядные наклонности… – Он взглянул в лицо Прану и понял, что топчется на одном месте: тот его и не слушал.