Доверие
Шрифт:
Лука улыбается краешком губ, поднимая взгляд выше. Звуки в таком режиме скрадываются: становятся глуше и ещё больше отступают на второй план. Сейчас, даже пожелай, не поймёшь, что говорит учитель. Да и выглядит он… серое размытое пятно. Капля краски упавшая на влажную бумагу.
Первый ряд — пусто.
Серые, безликие человеческие фигуры. Кто-то проступает чётче, кто-то так же размыт, как учитель. И ни единой искры.
Второй ряд…
Лука хмурится, останавливаясь взглядом на одной из фигур. Здесь тоже нет никаких искр. Просто слишком чёткие контуры, резкие штрихи. Словно кто-то нарисовал его чёрной тушью на белой плотной бумаге.
Ещё ни разу Лука не видел такой чёткости в этой размытой серости.
Он едва не закрывает глаза, чтобы вернуть зрение в норму и взглянуть, кому принадлежит этот чёткий силуэт, потому как лица из-за ракурса совершенно не видно. Останавливается в последний момент, не позволяя пойти на поводу у собственных желаний и любопытства. Потом. У него ещё будет время.
Новый ряд.
У окна всё так же серо.
Тусклый мир за пределами кабинета почти не прорисован: не закрашенный квадрат окна и чужое присутствие обозначенное парой небрежных мазков кисти.
Дальше по ряду тоже ничего существенного. Одни пустышки.
Хоть Лука и смотрит краем глаза, чтобы слишком сильно не вертеться, привлекая к себе ненужное сейчас внимание, но там нет ни намёка на искру или ту чёткость, что он увидел совсем недавно. Тускло. Не интересно. Пусто.
«Полтора ряда» — напоминает себе Лука, оборачиваясь в другую сторону, и заворожено замирает.
Совсем рядом, как он только мог не заметить в самом начале, словно подхваченные ветром, танцуют рыжие искры. Раньше он видел нечто подобное, но тогда это походило скорее на костёр. Что вполне неплохо передавало суть чужих способностей.
Более пристальный, но всё такой же осторожный взгляд на соседку по парте доказывает — ему не чудится.
Довольно чёткий, но не контрастный профиль вслушивающейся в слова учителя Алисы насыщен рыжими искрами. Яркий, завораживающий водоворот листопада.
Щипок за бедро оказывается неожиданным. Лука тут же выпадает в реальность, возвращаясь к привычным краскам и звукам, и замирает от недовольного шипения:
— Ты чего пялишься? У меня рога что ли выросли? Учителя лучше слушай!
— Прости, задумался.
Почти честно. Почти не ложь.
Лука щёлкает ручкой, отвлекаясь на учителя и ставя себе зарубку на память: присмотреться к Алисе, а ещё…
Взгляд тут же скользит в сторону той самой, контрастно-чёткой фигуры чуть впереди. Тёмно-русый затылок, прямая спина обтянутая серым джемпером. Мгновение и одноклассник чуть оборачивается, позволяя рассмотреть своё лицо.
Имени Лука не помнит. Он даже не уверен, что этот парень вообще подходил знакомиться в тот первый день. Может, как некоторые, спокойно прогуливал, пока родители не погнали в школу.
— Сивова, хватит вертеться!
Лука непроизвольно щёлкает ручкой ещё раз, соскальзывая пальцем по кнопке от учительского окрика. Хотя и относится тот совсем к другому человеку, он считает за лучшее вернуться к собственной тетрадке, где на чистом листе в линейку даже даты ещё не стоит.
Глава 3
Слуха касается тихий смех, а следом скрипит, открываясь, дверь в родительскую спальню. Кто-то проходит мимо его комнаты, тихо и осторожно, так чтобы не разбудить.
Вот только Лука уже и так не спит. А стоит стихнуть шагам и вовсе вскакивает с постели, откинув одеяло в сторону, чтобы спустя мгновение выскочить, шлёпая босыми ногами, из залит ой солнцем комнаты. Останавливается только на пороге родительской спальни. Замирает, пойманный улыбкой сидяще го в кресле отца: т ёплой, мягкой, с едва заметными лучиками морщинок в уголках глаз. Всматривается завороженно в игру солнечных зайчиков на слишком рано поседевших волосах.
— Проснулся, Огонёк?
— Завтрак скоро будет, потерпите! — звучит из кухни голос и внутри от этой простой фразы становится тепло и тесно, так что щекочет в носу.
Он не плакса, он взрослый уже, скоро в школу идти!
— Иди сюда, Огон ёк. Я хочу тебе кое-что дать.
— Зачем? Ты снова уезжаешь?
Лука смотрит исподлобья, скрестив руки на груди. От тепла внутри не осталось и следа, как и от улыбки отца. Только вс ё ещ ё давит где-то за грудиной. Правда уже тревожно.
Отец ведь совсем недавно вернулся и, получается, снова уедет? Раньше он дома дольше бывал.
«Сейчас скажешь, что так надо. Что это работа и никуда от не ё не деться» — Луке хочется развернуться и уйти обратно к себе. Но вместо этого он делает шаг в комнату. Подходит к отцу, что снимает что-то с шеи.
— Знаешь что это?
На шнурке мотается белый, отполированный до идеальной гладкости то ли клык, то ли коготь размером с его мизинец. Лука часто видел эту подвеску и даже, кажется, спрашивал, но совершенно не помнит, что ему ответили. Поэтому лишь отрицательно мотает головой.
— Это оберег. Он защитит тебя от беды, поможет в трудную минуту, — говоря это, отец накидывает шнурок на шею Луки.
— Зачем? — пальцы непроизвольно касаются т ёплых боков подарка, осторожно поглаживая. — Это же тво ё.
— Было. Теперь тво ё. Иди сюда, — он хлопает ладонью по подлокотнику, призывая сесть, а когда Лука подчиняется, продолжает: — Расскажу тебе одну историю. Когда-то давно, когда я ещ ё сам был маленьким мальчиком, чуть постарше, а может наоборот моложе, тебя… Так вот, тогда мы приехали к деду в гости. Он с нами в город переезжать не желал и жил в своем доме в деревне. Пока отец поправлял покосившийся забор, а мать хозяйничала на кухне, попросив не мешаться, дед подозвал меня, вот так же как я тебя сейчас, и достал из старой шкатулки эт от амулет. И подарил. Сказал, что он перешёл к нему от отца и что теперь моя очередь.
Лука слушает, завороженный тихим голосом отца, и чудится ему, будто они одни и никого больше вокруг нет.
— А почему он отдал его тебе, а не твоим родителям? — тихо, так чтобы не разрушить установившуюся в комнате атмосферу, спрашивает он.
— Он не ответил.
Лука прижимается к тёплому, как нельзя вовремя подставленному плечу. Уходить не хочется, хотя мама скоро должна позвать завтракать: слишком тепло и хорошо тут. Не чета прохладе, что разливается вокруг.