Дойти до ада

Климов отпрянул в угол комнаты, закрыл локтем глаза. Свет был слепящим, как при сварке. Даже плотно зажатые веки пропускали огненно-слепящее свечение. Климов уткнулся лицом в стену, достал из кармана мотоциклетные очки, оставшуюся у него свечку и закоптил стекла. В этих очках он был похож на газосварщика, который преспокойно смотрит на расплавленный металл и дугу сварки. Разбрызгиваемые золотые искры прожгли ворс ковра, и он загорелся мгновенно. Климову пришлось затаптывать огонь ногами.

Не успел он справиться с ковром, как задымился и прогорел паркет. Комната заполнилась угарным дымом. Климов закашлялся. Отступил в угол, и в этот момент… книжный шкаф сдвинулся с места, и… в кабинет с «магнумом» в левой руке ворвался Чистый.

Не знал Климов и даже не мог предвидеть, что в кабинете директора шахтоуправления была еще одна комната, так называемая «гостевая», где приезжавшее начальство, да и сам директор, баловались «клубничкой», отдыхали после трудов праведных.

В проеме потайной двери возник сначала Чистый, потом Слакогуз, за ним — кто-то еще…

Ворвавшись в комнату, Чистый инстинктивно закрылся от слепящего огня рукой, и Климов сзади рубанул его по шее рукояткой своего «Макарова», вышиб и отпихнул ногой подальше «магнум». Климов метнулся к Слакогузу, ошарашенному такой встречей, сделал два обманных выпада и врезал так, что тот свалился навзничь. Застонал и смолк. За Слакогузом в проем тайной двери ворвались двое. Первого Климов срубил мощной подсечкой, мгновенно поднырнув змеей под его ногу. Потом закружил по кабинету на бешеной скорости, без остановок, все время изменяя стойки, выпады и нанося удары. Тело крутилось и вращалось. Климов запутывал «клубок», затягивал противника в свой «лабиринт», выход из которого был ведом только ему одному.

Жизнь — игра, значит, и схватка, рукопашный бой — игра. А чтобы выигрывать, нужно играть. Играть со смертью.

Климов завершил тройной удар ногами с разворотом хуком слева.

Второй «десантник» рухнул, опрокинулся на Чистого, и Климов рубящим ударом — сверху вниз — лишил его сознания. Затем присел, пропустил над головой летевший в него нож. Вцепился в горло Чистого, на удивление быстро поднимавшегося с пола, и стукнул его головой о стену. Вскочил на ноги и заблокировал удар того, кого срубил подсечкой. Это был достойный, сильный враг. Климов ударил его под дых, а тот едва не перешиб Климову нос. С резвостью бешеной кошки «десантник» взлетел на стол, а оттуда ринулся вниз. Климов еле увернулся от разящего удара, перехватил ногу противника у себя над головой, крутанул ее, и тело мощного врага грохнулось на пол, ударилось о сейф, свалилось рядом.

Дым прогоревшего паркета забивал Климову горло, туманил голову. На свет нельзя было смотреть: металл сейфа кипел, летели брызги, искры…

Климов увидел, как прыжком с колен на ступни вновь взметнулся Чистый. Климов спружинил и молниеносно двинул его плечом в живот, отбросил к шкафу и, на сильном выдохе, ударил в ухо. Тот обмяк на мгновение, и Климов выбил ему воздух из груди вторым ударом. Дернул Чистого за шиворот и с маху ударил его головой о сейф, впечатал лицом в варево металла, в клокочущий огонь горящего термита.

Звериный вой и запах жженой кости, забившееся в руках тело, тошнотворный дым паленой кожи, мяса и волос лишили Климова контроля над собой. Он озверел.

Одетый в панцирь мстительного чувства, он словно приобрел клыки и когти.

— Йя-я-аа!

Влетевший в дверь третий охранник рухнул замертво. Четвертый распластался рядом. Пятый получил такой удар по горлу, что мгновенно сблевал кровью.

Чистый засучил ногами, вытянулся, как бревно. Сразу запахло мочой.

«Один готов», — подумал Климов и почувствовал, что падает: очнувшийся первый «десантник» дернул его за ноги. Уже в падении Климов заметил, что в дверях зашевелилась тень. Стонал и поднимался Слакогуз. При падении из рук Климова выскользнул пистолет.

«Десантник» сжал Климову горло, крикнул:

— Бей! Глуши мента! Я придержу! — И вновь усилил хватку.

Слакогуз повернулся к Климову. Его орбиты крупных глазных яблок смотрели в упор, по-рыбьи, не моргая.

— В этой жизни все зависит от людей, а в этом городишке — от меня, — самолюбиво и нахально сказал Слакогуз. — Так-то, милый.

Пуля обожгла Климову щеку, задела мочку уха. Климов дернулся — вторая пуля тюкнула в бронежилет, ушибла область сердца, сбила его ритм, и Климов стал хватать ртом воздух. Сваливаясь на бок, удивился, что «десантник» отшатнулся от него и рухнул навзничь, что в руках у Слакогуза до сих пор гремит «Макаров», а все пули где-то вязнут, даже не свистят, не обжигают, не калечат… Выстрелы слышны, а боли нет.

«Наверное, шок, — подумал Климов и еще раз вздрогнул от раздавшегося выстрела. — Совсем боли не чувствую».

Он перекатился через локоть и увидел оседающего на пол Слакогуза. Его тучное и сразу вздувшееся тело приближалось к глазам Климова. Новый выстрел окончательно добил его и распластал в дверном проеме.

Сзади него, сжимая «магнум», сотрясалась от рыданий Юля.

27

Не зря Климов сразу инстинктивно почувствовал в ней друга.

Порывисто прижав ее к себе, Климов шепнул: «Умница», погладил по спине и высвободил пистолет из ее пальцев.

От Юли ничего нельзя было добиться. Все лицо ее было залито слезами. Ее била нервная икота. Единственное, что она еще могла, так это смотреть на Климова своими прекрасными глазами да еще нервно покусывать побледневшие губы.

Отшвырнув пистолет Чистого под стол, Климов поднял с пола свой «Макаров», схватил Юлю за руку и бросился к сейфу.

— Скорей.

Юля с отвращением переступила через Слакогуза и, поддаваясь воле Климова, устремилась вслед за ним.

— Держи фонарь. Свети.

Распахнув дверцу шкафа с остывающей фиолетово-огненной окалиной — термит прожег дыру величиной с кулак, и замка, по сути дела, уже не было, — он обнаружил вместо фотопленки горстку пепла.

Сработанный Слакогузом компромат был уничтожен. «Уже легче», — решил Климов и попросил Юлю держать фонарь правее. Ее губы и пальцы все еще вздрагивали от жестокого озноба. Луч фонаря плясал на стенке сейфа.

— Вот он, — сказал Климов и показал на узкую пластину из металла, которая была прикручена к боковой стенке. — Код от камеры газгольдеров.

Слепо повинуясь Климову, Юля даже не раскрыла рта. Только склонила набок голову.

— Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать…

Капля металла застыла на последней цифре, и Климов отковырнул окалину клинком.

— Тридцать три, — прочел вслух и тотчас усомнился. — А может, тридцать восемь… — Посмотри, — сказал он Юле, — что здесь выбито, какая цифра?

Он взял из ее рук фонарь и высветил пластинку с кодом.

Юля всмотрелась в цифры, прошептала: «Я не знаю», зачем-то провела по цифрам пальцем, как слепая. Легкая тень, скользнувшая по ее лицу, на какое-то мгновение дала почувствовать глубину ее раскрытых глаз. Ту глубину, в которой можно было утонуть. Ее приоткрытые губы, вздрагивавшие от озноба, казалось, ждали поцелуя, благодарного и утешительного поцелуя, а не разговоров, не разглядывания цифр. Неукротимая стремнина чувств влекуще потянула Климова к трепетным губам…

— Бежим, — шепнул он Юле и повлек ее к двери. От дыма в комнате уже кружилась голова. Глаза слезились.

Выглянув в коридор и убедившись, что он пуст, Климов с Юлей побежали к лестнице. В застрявшем лифте кто-то колотил ногами в двери. Слышались проклятия и ругань.

Юля не отпускала руку Климова, да он и не позволил бы ей это сделать. Слишком темно, слишком опасно было в шахтоуправлении.

Добравшись до цокольного этажа, до вестибюля, а затем до узкого туннеля, ведущего, как понял Климов, прямо в бункер, они с Юлей обнаружили в стене обитую железом дверь. Ни он, ни Юля не имели представления, что там находится. Замок был навесной, и Климов без труда сорвал его. Открыв дверь, Климов включил фонарь, увидел дворницкий совок, тряпки, ведра, обтрепанные метлы и втолкнул Юлю в каморку.