Дождь для Джона Рейна

Я подавил смешок.

— Ты полагал совершенно естественным, что, несмотря на твою молодость и неопытность, босс распознал твои врожденные качества и решил доверить тебе нечто настолько важное?

Канезаки покраснел.

— Что-то вроде этого, полагаю.

Я на секунду закрыл глаза и покачал головой:

— Канезаки, тебе знакомы термины «подставное лицо» и «козел отпущения»?

Бедняга покраснел еще сильнее.

— Я не такой тупой, как вы считаете, — пробормотал он.

— Что еще?

— Хольцер сказал, что поддержка реформ будет означать передачу наличных конкретным политикам, настроенным на преобразования, которые поддерживает правительство Штатов. Предположительно, чтобы конкурировать в японской политике, необходим доступ к крупным суммам наличности. Без этого нельзя долго занимать пост, и вот постепенно все становятся коррумпированными, потому что или ты взял деньги, или тебя вышвырнули из-за того, что ты отказался. Мы хотели изменить соотношение с помощью альтернативных финансовых источников.

— Денег, подтвержденных расписками.

— Такова политика, да. Я же говорил.

— Полагаю, когда твои источники подписывали расписки, они держали их в руках?

— Конечно.

Удивительно, мелькнула у меня мысль, зачем они набирают парней прямо с университетской скамьи?

— Интересно, — продолжал я, — ты знаешь, как можно использовать эти документы, подтверждающие получение денег ЦРУ, подписанные и с отпечатками пальцев?

Канезаки покачал головой.

— Это не то, что вы думаете, — возразил он. — ЦРУ не занимается шантажом. — Я рассмеялся. — Послушайте, я же не говорю, что мы не применяем его, потому что мы хорошие люди, продолжал он с почти комической серьезностью. — Дело в том, что шантаж продемонстрировал свою несостоятельность. Может быть, его и можно использовать для построения краткосрочного сотрудничества, но в долговременной перспективе шантаж — совершенно неэффективное средство контроля.

Я покосился на него:

— Неужели ЦРУ производит впечатление организации, которая в первую очередь фокусируется на долговременных перспективах?

— Мы стараемся.

— Ну, если ты не находишься под следствием по поводу растраты и шантаж — несвойственное для ЦРУ понятие, что, по-твоему, Биддл делает с расписками?

Он опустил взгляд.

— Не знаю.

— Тогда чего ты хочешь от меня?

— Есть еще одна странная штука. По протоколу перед каждой встречей с источником нужно заполнить особый формуляр с данными о предстоящей встрече: кто, где, когда. Цель — ведение документации, которой смогут воспользоваться другие оперативные офицеры в случае, если что-то пойдет не так. По запросу шефа я сдал отчет, сказав, что у меня сегодня встреча с источником, хотя на самом деле это не так, но я оставил графу «место» пустой.

— И тебя вызвали по этому поводу.

— Точно. Что и странно. Никто не должен обращать внимание на такие детали до встречи. Они предназначены для рассмотрения при наличии дополнительных обстоятельств, возникших после встречи. На самом деле в половине случаев мы даже не заполняем их заранее, только потом. Слишком муторно. И никогда не возникало никаких проблем.

— И что ты думаешь?

— Что кто-то наблюдает за этими встречами.

— Для чего?

— Я не… не знаю.

— Тогда не вижу, чем могу помочь.

— Хорошо. Возможно, кто-то собирает свидетельства того, что я самостоятельно продолжал вести «Сумерки» уже после того, как программа была закрыта. Возможно, в случае, если это выплывет, Биддл или кто-то еще смогут обвинить меня. — Он посмотрел мне в глаза. — Как козла отпущения.

Может быть, малыш на самом деле и не так наивен.

— Ты так и не сказал, чего хочешь от меня, — напомнил я.

— Я хочу, чтобы вы сегодня вечером провели контрнаблюдение и сообщили мне, что увидели.

Я бросил на него многозначительный взгляд:

— Лестное предложение, но не лучше ли бы тебе обратиться к генеральному инспектору ЦРУ?

— С чем? С подозрениями? Кроме того, насколько мне известно, и генеральный инспектор, и шеф Станции сегодня вместе отправились в Йель. Запомните, шесть месяцев назад программа «Сумерки» была закрыта. С того момента она стала незаконной. А я все это время продолжаю ее вести. Прежде чем разобраться с каналами информации, мне нужно просто понять, что происходит.

Некоторое время я молчал. Потом спросил:

— Что ты предлагаешь взамен?

— Расскажу все, что знаю о вашем друге.

Я кивнул:

— Если то, что ты скажешь, будет убедительным и важным, я помогу тебе.

— Вы не измените слову?

Я снова посмотрел на него:

— Тебе придется ухватиться за этот шанс.

Канезаки надул губы, как ребенок, уверенный, что сделал дельное предложение, и обиженный, что его не восприняли серьезно.

— О’кей, — проговорил он через некоторое время. — Во время нашей последней встречи я сказал, что мы идентифицировали Харриоси Фуказаву как вашего знакомого, перехватив письмо, которое отправила ему Кавамура Мидори. Все, что мы узнали из этого письма, — это его имя с необычным написанием и номер почтамта на Чуо-ку.

Во многом совпадает с тем, к чему пришли мы с Гарри самостоятельно.

— Продолжай, — сказал я.

— Нужно было просеять много информации, чтобы мы смогли эффективно воспользоваться этими двумя маленькими фрагментами информации. Записи по месту жительства, налоговые документы, все такое. Пришлось провести большую внешнюю работу, концентрическими кругами, начав с почтовой марки Чуо-ку. А это значит: использовать людские ресурсы, включая местные.

Я кивнул, зная, что последует за этим.

— И вы воспользовались внешним источником.

— Точно. Это был источник по имени Ямаото.

Иисусе, с таким же успехом они могли просто подписать контракт на Гарри. Я закрыл глаза и постарался собраться с мыслями.

— Ты говорил Ямаото, почему тебя интересует Фуказава.

Он покачал головой:

— Конечно, нет. Мы только сказали ему, что хотим знать, где живет лицо с такой фамилией и где работает.

— Что произошло потом?

— Не знаю. Ямаото дал нам необходимые адреса. Мы следили за Фуказавой плотно, как только могли, но он замечал слежку, и нам никогда не удавалось удержаться за ним достаточно долго, чтобы он привел нас к вам.