Дознание Феррари (сборник)

– Правда ведь, красивый? Все девчонки без ума от него. А он лишь со мной и со мной. Нравилось в нём всё: и негромкий смех, и уверенность в себе, и невероятная щедрость… Чем только он не одаривал меня!..

Завьялова вздыхает:

– И вот, чем ближе наступал день отъезда, тем больше страх: как буду без него? А он с собой позвал. Узнал о моей мечте стать артисткой, и позвал. «У нас, – говорил, – в городе свой театральный вуз есть». Рассчиталась я на службе, машинисткой тогда работала, распростилась с родными и… Устроилась здесь на квартире. Продолжала встречаться с ним.

– У него, что же, другой девушки до вас не было?

– Была. Какая-то парикмахерша. Но Эдик сказал, что расстался с ней навсегда.

– Ну-ну, продолжайте.

– А мне с ним было так хорошо! Когда он исчезал, дни тянулись бесконечно, казались серыми, пустыми. Думалось, на всё бы пошла, лишь бы он не покидал меня… Да вам этого не понять, наверное.

– Почему, понимаю, – отвечаю не сразу. Потому что вдруг тоже стало тяжело на душе: отчего Лена не вышла сегодня проводить меня?

Завьялова недоверчиво усмехается на мои слова и негромко продолжает:

– И вот, когда Эдик признался, что сидит на мели, то есть без денег, сама напросилась чем-нибудь помочь ему. Он долго колебался, прежде чем доверился мне. Сказал, что давно приглядывается к «Бирюзе». Изучил маршрут, время прибытия инкассаторов. Но нужна машина. Можно бы угнать, да не умеет водить. Вот если бы я посодействовала, ведь у нас дома была машина, знаю, как с ней обращаться.

– И вы согласились.

– Ну, коль уж напросилась… Решили ещё раз всё проверить. С неделю поочередно приходили к «Бирюзе» перед закрытием и наблюдали, что там происходит. Обычно в семь вечера во двор въезжал «газик», из него выбирались инкассаторы, заходили в магазин и через минуту возвращались с сумками… Нам оставалось найти машину.

– А оружие? У Камилова изъят пистолет «Вальтер». Где он взял его?

– Это пистолет покойного отца Эдика, тот привёз с фронта.

– А как обстояло дело с машиной?

– Неподалёку от магазина есть столовая. Там все таксисты питаются. Мы и решили воспользоваться этим. Машина нам и нужна-то была минут на десять. Кто из шофёров хватился бы её за это время?

– От магазина куда поехали?

– На Дачную. Решили отогнать машину подальше, чтобы её не скоро нашли, а мы смогли бы в спокойной обстановке избавиться от следов. У меня с собой одеколон был. Им всё в такси и протёрли. Да, видно, поторопились…

Завьялова умолкает. Составляю протокол допроса, подаю ей для ознакомлении. Она старательно читает текст и с убитым видом подписывает протокол.

– Куда же меня сейчас, в тюрьму? А что будет с Эдиком? Поверьте, я больше виновата. Он, может, и не рискнул бы…

– Вы лучше подумали бы о своей судьбе, – говорю я тихо. Понимаю, что читать нравоучения – пустое занятие, оно мало кому помогает. И всё же мне по-человечески жаль эту девчонку. Поражаюсь её слепой влюбленности и жертвенному желанию обелить Камилова.

– Вы же мечтали стать артисткой. Отличная и благодарная профессия! А вас куда потянуло? И это при ваших-то способностях!

Завьялова поднимает па меня удивлённые глаза.

– Да-да, – говорю. – Видел вас в спектакле. Цыганку Машу играли. И очень даже здорово играли!

В глазах Завьяловой вспыхивает радость, но тут же гаснет.

– И вдруг такой срыв. А главное – ради чего?

– А может – ради кого? – снова сердито возражает Завьялова.

Я не знаю, имею ли я право говорить ей всё о Камилове.

– Ведь он же любит меня!

– Вы так уверены?

– А вы сомневаетесь?

– Любил бы – не впутал в грязное дело. Так что подумайте и об этом.

Снимаю трубку телефона и вызываю помощника дежурного:

– Уведите задержанную.

Он уводит Завьялову. А я снова связываюсь с дежурным, прошу доставить Камилова. Хочется ещё раз посмотреть на него, потолковать с ним.

Что-то он теперь скажет?

Камилов входит в кабинет, низко опустив голову. Что ж, на чудо в деле рассчитывать ему не приходится, надо держать ответ. Он тяжело опускается на стул, бросает косой взгляд:

– Меня одного взяли?

Значит, ещё теплится надежда?

– Нет, – говорю. – И Завьялову – тоже.

Он удручённо качает головой:

– Надо же… Так долго готовились… Всё, вроде бы, учли, всё по секундочкам выверили, и сорвалось!

– Ну, рассказывай, как было дело.

– Да ведь всё знаете, наверное, – отмахивается Камилов.

– А я вас хочу послушать… Говорите.

И он рассказывает. Так же подробно, как Завьялова. И всё сходится.

– Знаете, хотелось пожить красиво и независимо, – с досадой на несбывшееся завершает он показания.

– Красиво и независимо… Это как: с разбоем и стрельбой в простых честных людей? Порно, секс и насилие?

Он криво усмехается. Мол, не надо проповедей… М-да… Мой сарказм для него – явно холостой выстрел. А жаль!..

– Сколько мне дадут? – вдруг спрашивает Камилов. – Я ведь вам чистосердечно… Мог бы и промолчать… – А в тёмных глазах отчаяние.

– В салоне машины старались не наследить?

Он кивает.

– А следы всё равно оставили… Что ж вам не чистосердечно? Другого пути ведь и нет!

Камилов снова опускает голову.

– А насчёт срока наказания, – продолжаю, – так это не по адресу обратились. К тому же у меня к вам есть ещё несколько вопросов. Постарайтесь ответить так же «чистосердечно»… У вас в квартире изъяты не все деньги, похищенные в «Бирюзе». Где остальные?

Камилов долго молчит, потом с трудом зло выдавливает из себя:

– На знакомую потратил.

– На кого именно? И как?

– Серьги ей бриллиантовые купил…

И он рассказывает об Изотовой. Догадывается, что знаем о ней.

– А Нину, значит, в отставку? Как же так?

Он снова усмехается.

– Почему сразу не улетели с Изотовой?

– Билетов на самолёт не было. Не повезло.

Камилов горбится от вопросов, весь взмок. Но мне ещё надо вернуть его к истории с Ладыгиными, и я снова спрашиваю:

– Ну а что же вы о Пикулине не вспомнили? Отбывает срок парень, а мог бы стать отличным спортсменом. Интересовался, женились ли вы?

Лицо Камилова деревенеет:

– Вы и об этом узнали?

– О чём? Расскажите!