Драгоценность, которая была нашей
Шрифт:
— Давайте!
— Не оставили бы вы мне еще парочку этих «Алка-Зельцеров»?
Глава тридцатая
В нашу эру, когда мир висит на волоске или когда неверно понятое слово может вызвать такое же бедствие, как внезапный бездумный акт, точная коммуникация приобретает, как никогда, огромную важность.
Великолепные напольные часы пробили три четверти часа (10.45), когда Морс с Льюисом сидели рядышком на диванчике в салоне «Ланкастер». И пили кофе.
— Что-то многовато у нас подозреваемых, вам не кажется, сэр?
—
— А он открыт, открыт с половины десятого.
— Так чего же мы пьем это пойло?
— Кофе стимулирует мозг.
Но Морс погрузился в изучение расписания поездов Паддингтон—Оксфорд, которое Льюис принес ему от портье, и кивал собственным мыслям, заметив, что поезд из Паддингтона в 13.30 прибывает в Оксфорд в 14.57, как и утверждал Кемп. Значит, если Кемп по какой-то причине задержался дольше, чем предполагал... значительно дольше, чем предполагал... Да, любопытно! Поезд, в который сел Стрэттон, как он сказал, должен был отправиться от Паддингтона в 16.20, прибыть в Дидкот в 17.10 и в Оксфорд — в 17.29. Несколько секунд Морс смотрел на огромные ионические колонны Эшмолеана, высившиеся по другую строну улицы... Во сколько Кемп уехал с Паддингтонского вокзала? Ибо он должен был уехать оттуда после того, как позвонил в «Рэндольф», что задерживается.
А что, если?..
— Знаете, сэр, я сидел и думал про телефонный звонок. Что, если...
Морс с улыбкой глянул на своего сержанта:
— Большие головы у нас с тобой, Льюис!
— Вы и вправду думаете, что, возможно, звонил не Кемп?
— Да, я так думаю. И это дает нам совершенно новый подход к проблеме времени, правильно? Ты же знаешь, даже если Макс страшно захочет, от него не будет слишком много проку, когда он думает, что не может. И совершенно правильно. Он ученый. Но если мы сможем сузить временные рамки или, скорее, расширить...
На какое-то время он ушел в свои мысли. Потом, резко отодвинув от себя недопитый кофе, встал и отдал Льюису приказание:
— Иди и найди мне Ашендена. Я буду и баре.
— А вот и мы! — произнес Джон Ашенден.
Это было двадцатью минусами позже, и Морс решил (настоял), что его временный штаб должен быть перенесен из салона «Ланкастер» в более постоянное место, а именно и боковой зал «Чаптерс-бара». В течение нескольких минут он дотошно допрашивал Ашендена о телефонном разговоре с Кемпом и попросил его изложить все в письменном виде, как можно подробнее, насколько он помнит содержание. А теперь Ашенден сидел, откинувшись в кресле, скрестив длинные ноги, и, чуть прищурившись, наблюдал за тем, как Морс, взяв у него листок, принялся читать восстановленный разговор:
К. Я задерживаюсь на Паддингтоне, Джон.
А. Да вы что? Что случились?
К. Опоздал на поезд, но сяду на поезд в 13.30 и буду с вами в четверть четвертого, самое позднее. Извините, что подвел вас. Очень жаль, да еще пропустил хорошее шерри и ленч. Ради Бога, извините, извините, извините, Джон!
А. Ну, что вы, на этом мир не кончается, во всяком случае, не совсем! Я сделаю все возможное, чтобы сгладить это, и, конечно, поставлю вашу группу в известность. Проблема в том, что я изменил время на без четверти три.
К. Я страшный зануда, это я знаю.
А. Бывает хуже. Заказать вам такси со станции?
К. А стоит ли?
А. Отыграем десять минут.
К. Ладно. Буду к трем.
А. Я позвоню в службу такси, если у вокзала не окажется машины.
К. Большое спасибо.
А.
Постарайтесь не пропустить следующий!К. Не беспокойтесь. Да, прежде чем положу трубку, не могу ли я перекинуться парой слов с Седриком, если он рядом?
А. Он здесь. Сейчас позову, не вешайте трубку!
— Довольно неплохо пишете, — одобрил Морс, прочитав листочек во второй раз и не сделав ни одного замечания по поводу грамматических ляпсусов. — Вы должны попробовать сочинять книги, только не ленитесь.
— Излагать факты, инспектор, — это не книги писать. Можете спросить эту проныру Роско, если не верите мне! Она сидела рядом с телефоном, а она ничего не пропускает.
Морс улыбнулся этому простенькому трюку оппонента. Но при этом чувствовал, что те несколько минут, что прошли после того, как Ашенден закончил разговор с Кемпом, вполне могут оказаться самыми важными в цепи событий, которые в конечном итоге закончились убийством. Он продолжал задавать вопросы Ашендену:
— Значит, вы крикнули мистеру Даунсу, чтобы он подошел к телефону?
— Я подошел к мистеру Даунсу.
— Но он не захотел разговаривать с доктором Кемпом?
— Этого я не знаю. У него барахлил слуховой аппарат. То и дело начинал свистеть.
— А он не может слышать без него?
— Не знаю. Возможно, нет. Я помню, слышно было очень плохо, приходилось крепко прижимать трубку.
Морс посмотрел на Льюиса, у того чуть-чуть самодовольно приподнялись брови.
— А вы не могли только думать, что это доктор Кемп, сэр? — продолжал Морс.
Но Ашенден решительно покачал головой:
— Нет! Я на девяносто девять процентов уверен, что это был он.
— А Шейла, миссис Уильямс, она разговаривала с ним тогда?
— Да. Но вы очень точно выразились, инспектор. Она говорила с ним. Но когда она заговорила, он повесил трубку. Так что он практически не разговаривал с ней, во всяком случае, так она сказала мне.
— О!
— Пока что у нас есть только его слова об этом, — проговорил Льюис после того, как Ашенден удалился. — Как мы с вами говорили, сэр, если это не был Кемп, тогда у нас имелись бы совсем другие временные рамки, правильно? Целая куча алиби, которые не стоят ни гроша.
Морс задумчиво кивнул:
— Да, согласен. Если Кемп был уже мертв в половине первого...
— А ведь был еще кто-то, кто слышал его, сэр.
— Неужели?
— Женщина на коммутаторе, которая приняла звонок.
— Она не узнала бы его голос, Льюис! Каждый день у нее тысячи звонков...
— Да если бы у нее была хотя бы сотня, можно было бы сказать, что она трудится, как пчелка, сэр!
— Давай ее сюда!
Селия Фримен оказалась куда полезнее, чем даже могли желать Морс с Льюисом. Особенно Морс. Потому что, едва он начал смотреть на вещи под совершенно другим углом, едва ему стало казаться, что он видит просвет в облаках, до сих пор скрывавших солнечные лучи, как телефонистка с коммутатора не оставила камня на камне от каких-либо надежд на продвижение вперед, причем так решительно, достаточно ей было только просто сказать, что она очень хорошо знает Теодора Кемпа. Прежде чем перебраться через улицу в «Рэндольф», она пять с лишним лет проработана в Эшмолеане, причем последнее время фактически работала на доктора Кемпа, впрочем, как и на других сотрудников музея. Больше того, доктор Кемп написал ей рекомендацию, которую потребовали на новом месте работы.