Драгоценности Медичи

– Я рад, что вы пришли, – сказал он, – потому что мне надо с вами поговорить. Однако прежде я должен извиниться за давешнее. Это было недостойно и меня самого, и традиций моей таверны.

Его огорчение казалось столь искренним, что Альдо без раздумий протянул ему руку:

– Не думайте больше об этом и присаживайтесь за наш столик! Я хочу представить вам господина Видаль-Пеликорна, моего друга и соратника. Полагаю, в такой час мы ограничимся чаем?

– Другое было бы затруднительно. Три чая, Нэнси! – крикнул он, усевшись на скамью рядом с Адальбером. Затем он добавил, понизив голос: – По правде говоря, той ночью я сильно перепугался... Видите ли, когда мы провожали его на яхту, мне показалась, что за нами мелькнула какая-то тень...

– Почему же вы об этом не сказали?

– Потому что мне это могло и привидеться. Мы немало выпили в тот вечер, но, как бы там ни было, я ощутил непреодолимое желание выйти из этого дела, чтобы жить своей жизнью и не думать больше о других. Поэтому я и повел себя так... Я пожалел об этом сразу же, но тут за вами приехала баронесса и увезла вас к себе. И я немного успокоился: в наших краях нет более надежной защиты, и на Белмонтов никто покуситься не посмеет. Я смог перевести дух, но сегодня утром в порт вернулась «Мандала»... впрочем, вы, может быть, об этом знаете?

– Нет. Если баронесса знает, значит, не сочла нужным сказать мне. Да и с какой стати ей говорить? Она не обязана держать меня в курсе всех передвижений фамильной яхты.

– Не важно. Значение имеет лишь то, что рассказал мне капитан Блейк, когда зашел выпить привычную чашку кофе: его пассажир и тридцати шагов не сделал на причале в Нью-Йорке, как получил удар ножом между лопаток, отчего скончался на месте. Вот почему я сам пошел бы в «Белмонт-Кастл» предупредить вас, если бы вы меня не опередили.

– И вы снова испугались?

– Не за себя. Если правильно смотреть на вещи, я в здешних краях вроде исторического монумента, которым очень дорожат. И любой дважды подумает, прежде чем изъять меня из окружающего пейзажа. Кроме того, я принял меры предосторожности. А вот вам нужно поберечься. Вы иностранец, а у Риччи подручных много. Вам следовало бы не выходить из дома...

– Ну, знаете ли, я приехал сюда вовсе не для того, чтобы сидеть взаперти, – сказал Альдо, намазывая маслом сдобную булочку, которую с удовольствием уплел под вторую чашку чая. – Да, кстати, мы только что заезжали к миссис Баскомб.

– Лучше бы вы оставили ее в покое. Она и так настрадалась, а тут еще вас постоянно видят около дома... Не нарушайте ее одиночества!

– Одиночество свое она делит с молодой женщиной или девушкой, которую, судя по всему, хорошо знает. Мы слышали, как они смеялись и разговаривали, но расслышать ничего не смогли...

– Ах вот как? Это что-то новенькое! Как она выглядела, эта ваша молодая особа?

– В белом сарафане с красными цветочками и в большой соломенной шляпе, поля которой почти полностью закрывали лицо. Тонкие руки, на одной из них браслет, ноги красивые. Кожа очень белая, но мы не смогли разглядеть, какого цвета у нее волосы.

Брови хозяина таверны взлетели вверх сантиметра на два.

– Не знаю такую! Какая-нибудь заезжая туристка, но в таком случае я не понимаю, отчего Бетти, пугливая, словно дикая козочка, допустила ее до себя и даже до улыбок снизошла. Здесь я не знаю никого, кому подошло бы это описание. Но теперь я начну присматриваться, да и при случае спрошу у Бетти, о ком идет речь. Это вас интересует?

– Да. Как и все, что касается этой женщины. Ибо я убежден, что она знает о Риччи больше, чем мы трое, вместе взятые. И это нормально: ненависть делает человека зорким...

Его слова прервал сильный раскат грома. Захваченные разговором, мужчины не заметили, что день завершается непривычным образом и над островом сгустились черные облака. Одно из них разразилось ливневым дождем, заслонившим все вокруг. Отказавшись от предложенного Тедом ужина, Альдо и Адальбер ринулись к машине, чтобы поднять ее откидной верх, пока она не превратилась в ванну. Затем они, уже вымокшие до нитки, залезли в нее, и сквозь водяные потоки, в которых отражались огни ярко освещенных вилл, поспешили вернуться в сухие угодья «Белмонт-Кастл».

– У меня такое впечатление, что сегодня вечером мы уже совершили вылазку в озеро, – вздохнул Адальбер. – В такую погоду лазать по деревьям не рекомендуется.

– Что не получилось сегодня, будет сделано завтра, – наставительно произнес Альдо.

– Это изречение принадлежит тебе?

– Нет, Чезаре Борджиа. Он сказал это в тот день, когда не сумел убить своего зятя.

К несчастью, назавтра погода оказалась столь же скверной. Сильная гроза, продолжавшаяся всю ночь, привела в отчаяние обеих хозяек дома, из которых одна намеревалась устроить концерт на природе, а вторая – венецианский праздник вокруг искусственного водоема, сооруженного с большими затратами. Погода испортилась настолько, что в последующие дни с опустевших пляжей убрали тенты и шезлонги. Лишь редкие купальщики с более толстой, чем у других, кожей отважно бросались в крутые пенистые волны. Возглавлял этих героев Джон-Огастес, который убеждал всех, кто желал его слушать, что сейчас гораздо приятнее температура воды, а не воздуха, да и ничто так не укрепляет здоровье, как взбадривающие оплеухи океана. В результате он подхватил сильный бронхит, чем окончательно вывел из себя свою жену.

– Вы считаете, что у меня не хватает других забот? Моему грандиозному балу грозит опасность оказаться в четырех стенах этого дома, а вы доставили себе зловредное удовольствие заболеть!

– Буду я на балу или нет, вам от этого ни холодно ни жарко! – возразил Джон-Огастес. – И позволю себе заметить, что даже при неблагоприятных условиях в саду в вашем распоряжении остаются все гостиные и даже террасы, над которыми можно натянуть тенты. Места хватит для шести или семи сотен человек! Если бы в Ньюпорте танцы устраивали только в хорошую погоду, они превратились бы в редкое развлечение. Но вы, как мне кажется, от этого не страдаете?

Действительно, молодая женщина каждый вечер встречалась с веселой компанией друзей в Яхт-клубе, где джазовый оркестр безумствовал до рассвета. Прочие обитатели «Кастл» – Полина, Альдо и Адальбер – окопались в библиотеке, где очень часто растапливали душистыми сосновыми дровами камин с целью оградить книги от влажного морского воздуха. Там они читали, играли в бридж или в шахматы и пили чай в мирной спокойной обстановке, держась подальше от гостиных, нередко оккупированных Синтией и ее бандой. «Экипировавшись» соответствующим образом, они совершали также – невзирая на шквальный ветер с дождем – вылазки на пляж, столь же пустынный, как во время равноденственных штормов. Казалось, что уже наступила осень, и Синтия дошла до крайней степени отчаяния, когда буквально накануне ее бала небо расчистилось, и лето вернулось во всем своем великолепии. Армия садовников тут же приступила к работе, чтобы ликвидировать нанесенный дождем ущерб – пересадить поблекшие растения и цветы, осушить теннисные корты и залить свежую воду в бассейн с кувшинками. Кроме того, они возвели цветочные арки и прошлись частым гребнем по всем аллеям. Лужайку разве что пылесосом не чистили, но зато в назначенный день и час величественное здание и сад, где развесили сотни венецианских фонариков, походили на волшебный замок фей и слепили своим блеском. Невидимые скрипки играли Вивальди.

– О Синтии можно говорить что угодно! – заметила Полина, обозревая с верхней лестничной площадки анфиладу гостиных, освещенных люстрами и торшерами с множеством свечей, украшенных бесчисленными гортензиями и лилиями, на фоне которых эффектно смотрелись лакеи в зеленых ливреях и париках, охранявшие буфеты с пирамидами из фруктов. – Мол, в голове у нее ветер гуляет, и в жизни она умеет только танцевать да бренчать на банджо, но когда речь идет об устройстве празднества, она просто гений!

Сама баронесса появилась в роскошном древнем китайском наряде из серого атласа, расшитого золотом и жемчугом. На ее черных блестящих волосах красовался замысловатый бархатный головной убор маньчжурских принцесс, украшенный сиреневыми орхидеями и крупными аметистами. Она была великолепна, и Аль-до сделал ей столь лестный комплимент, что ее лицо зарделось.