Драгоценный враг
Шрифт:
СОРЕН: Классно, классно. Я попрошу своего менеджера сфоткать тебе штрих-код билета. Будет приятно увидеть тебя, чувак.
Я проживал лучшие дни средней школы, когда Сорен подписал контракт с каким-то топовым лейблом из Лос-Анджелеса. Он учился в колледже, играя на гитаре на вечеринках открытых микрофонов в кофейнях за то, что несколько разорившихся студентов колледжа могли бросить ему в банку для чаевых. Но дело в том, что Сорен никогда не стремился к славе. И знает Бог, что ему не нужно было состояние.
Он был чистым, блять, талантом.
Жаль,
Я рад за него.
Даже если сегодня он больше похож на незнакомца.
Мы не были близки как раньше, опять же, я ни с кем не сближаюсь.
Я кладу телефон на столик и вытягиваю руки за голову, греясь в утренней жаре. Я дам Шеридан несколько дней. Этим утром я надавил довольно сильно, думаю, у меня не было выбора. С этой девушкой не сработает изящный подход. Но в середине недели я брошу приглашение на ее колени. Билеты в первый ряд на шоу, на которое были распроданы все билеты, с пропуском за кулисы… она ни за что не откажется, даже если ненавидит меня.
Но сейчас, я дам ей немного времени, чтобы она могла соскучиться… и задуматься… а что если?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ШЕРИДАН
— Только мне одной так кажется или Август Монро всегда выглядит так, словно он ненавидит жизнь?
Адриана протягивает мне телефон в вечер среды, после того как мы запираем магазин.
— Почему ты гуглишь Августа Монро?
— Я не ищу его, — отвечает она. — Просто пыталась найти того парня, Исаака, и наткнулась на него. Они вместе ходили в старшие классы.
Мы идём к нашим машинам, стоящими рядом друг с другом на парковке.
— Зачем ты искала Исаака? Я думала, что он тебя использовал, чтобы заставить ревновать свою бывшую или что-то в этом роде?
— Ага. Но мне любопытно. Я просто хотела посмотреть, кто он такой. На вечеринке не смогла его разглядеть, потому что он сосался с ее долбанным лицом, будто чертов пылесос.
— Фу.
Я направляю брелок прямо на машину.
— Скажи, что не собираешься писать ему в ЛС.
— Боже, нет, — она пролистывает очередную фотографию. — Смотри, снова он. Выглядит несчастным.
— Август?
Я рассматриваю фотографию. Кучка парней, одетых в футбольные майки, стоят полукругом, обняв друг друга так, что видны их мускулистые руки.
Все улыбаются, кроме него.
— Он определенно отличается, — говорю я.
— Его рубашка все ещё у тебя?
— Она в химчистке.
На удивление, стоимость химчистки классической рубашки не сильно отличается от цены фраппучино с ванильными бобами, который мне бы сейчас очень пригодился, потому что я от него тащусь. Наш кондиционер все ещё не работал, так что мой сон был потным беспорядком. Папа заверяет, что собирается его починить сам. Мама продолжает утверждать, что жара почти закончилась, напоминая мне, что даже по меркам южного Миссури — это ненормально. Я просто жду ночи, когда могу заснуть без
шаткого вентилятора, обдувающего меня тёплым воздухом.— Я говорила тебе, что он писал мне в прошлую субботу?
Она встала напротив моей машины.
— Эм, нет! — у Адрианы отвисает челюсть. — Чего он хотел?
— Свою рубашку, — смеюсь я, показывая воображаемые кавычки.
Адриана прищуривается.
— Тьфу. Почему парни должны быть такими очевидными? Я вижу это даже за километр. Он просто хочет заполучить твою задницу.
Адриана — счастливица, находящаяся в блаженном неведении об истории наших семей. Хотя она и местная, но не здешняя. Кое-кто здесь выдаёт себя за официальных городских историков. Ее родители — переселенцы из Род-Айленда, которые переехали сюда, когда Адри не было и года. Они многого не знают, и многого, вероятно, и не хотят знать.
— Так ты собираешься это сделать? — спрашивает она. — Замутить с ним?
— Конечно, нет.
— Черт. Я имею в виду… если ты хочешь, чтобы я сделала это ради команды, — подмигивает Адри.
— Если ты хочешь заполучить его, он весь твой, — поднимаю ладони в знак капитуляции.
— Серьезно?
— Абсолютно. Он не в моем вкусе. Вообще. Даже и близко нет, — говорю я. — Думаю, дело в длинных волосах.
И татуировках. И пирсинге в носу. И в фамилии.
— Серьезно? Он, типа, влажная мечта каждой девушки.
Ее глаза расширяются и она изучает меня, как будто я пытаюсь надуть ее.
— Но если тебе нравятся определенно хорошенькие мальчики, то что ж.
Когда я зеваю, у меня слезятся глаза, и я говорю:
— Мне пора идти.
— Ага, ага, ага.
— Ты все ещё прикроешь меня в субботу, да?
У родителей бы разбилось сердце, если бы мне пришлось отменить наши планы на послеобеденный шоппинг.
— С восьми до четырёх. Ага. Спокойной ночи, детка.
Она подходит к водительской двери и ныряет внутрь. Двигатель ее маленького голубого «Доджа» заводится с урчанием, и Адри подключает телефон к зарядному устройству, прежде чем уехать.
По дороге домой я останавливаюсь, чтобы заправиться несколькими литрами бензина. И когда подъезжаю к дому, то сижу в своей машине с работающим кондиционером добрые десять минут. Как только я попаду внутрь, то растекусь лужей от жары. Перед сном прошлой ночью термостат показывал семь-восемь градусов. Я почти сама готова починить этот чертов блок.
— Привет, мама, — кричу я, находясь возле входной двери, когда, наконец, захожу.
Я скидываю туфли и направляюсь в гостиную, где телевизор мерцает, освещая ее лицо. По экрану катятся титры. Ещё одна мелодрама. Клянусь, она, должно быть, уже видела их всех.
— Что ты смотрела? Что-то хорошее?
— «Танцуя с опасностью», — говорит мама.
Ее глаза светятся, как и всегда, когда она не одна.
— Я бы поставила пятерку с минусом.
Я сажусь рядом с ней, и мама расстилает плед так, что он накрывает наши колени. Иногда мне становится грустно, когда я думаю о ней вот так, сидящей здесь и смотрящий телевизор весь день, словно зомби, едва способная ходить. Живущей ради тех моментов, когда мы с отцом возвращаемся домой, чтобы составить ей компанию. Затем я думаю обо всех потерях и неудачах, которые накрыли жизнь в ее сорок с лишнем лет, и о том, как ей удаётся улыбаться, несмотря на них, ни разу не прося сочувствия или жалости к себе.