Драгоценный враг

Перед тем как выйти наружу, я сунул парню в кепке, надетой задом наперед полтинник и сказал ему проследить, чтобы никто не ступил на террасу… но этот осел, похоже, покинул свой пост. Я должен был догадаться, что лучше не доверять пьянице, одетому как Эштон Катчер образца 2008 года.

— Клянусь жизнью, я не знал, что ты придешь, — снова делаю шаг к ней, пока ее сладкий аромат не заполняет мои легкие. И тогда я рисую крест на сердце. — Клянусь.

Шеридан закатывает глаза. По какой-то причине она мне не верит. Но это нормально. Я здесь не для того, чтобы убедить ее в чем-то. Я здесь только потому, что у нее есть единственное, что мне нужно, — ее частичка.

— Слышал, у тебя была плохая неделя, — я меняю тему. — Сожалею о твоей маме. Она сейчас в порядке?

Шеридан делает глоток, смотрит на меня — но сквозь меня, как будто ее мысли где-то в другом месте.

— Она сейчас дома.

Это не ответ на мой вопрос…

— Дай мне знать, если я могу что-то сделать для тебя. Все, что угодно, чтобы облегчить ситуацию.

Не теряя ни секунды, ее глаза возвращаются к жизни.

— Ты можешь нанять для нее помощницу по дому. Кого-нибудь, кто будет рядом, когда меня не будет. Если ты хочешь помочь, сделай это.

— Сделано.

Шеридан качает головой, фыркая через нос, прежде чем сделать глоток из своей чашки.

— Я не серьезно.

— Я серьезно.

Наши взгляды пересекаются.

— Я не жду, что ты — или кто-то другой — сделает это.

— Если это облегчит твою жизнь, я с радостью сделаю это.

Шеридан наклоняет голову, прищуривая глаза.

— Это чрезвычайно щедрое предложение, особенно если учесть, что ты ничего от этого не получишь. Какова твоя позиция?

— Позиция? Нет никакой позиции.

— Не лги мне, — ее кулак на секунду сжимается. — Нет ничего хуже в этом мире, чем ложь.

Я не знаю точно, сколько стоит помощник по уходу за больными на дому, но я уверен, что один день процентов с моего счета в трастовом фонде может покрыть целый месяц ухода.

Это буквально карманные деньги.

И если это означает добиться ее расположения и получить то, что я хочу, то это того стоит.

— Чего ты хочешь? — спрашивает Шеридан. — В чем выгода для тебя?

— Ты. Ты моя выгода. Разве это не очевидно?

— Я? — Шеридан прижимает палец к груди, ее полная нижняя губа опускается. — Я не понимаю. Ты можешь буквально заполучить любую, кого захочешь. Ты даже не знаешь меня.

— Для начала, я не хочу никого другого. И ты права, я не знаю тебя. Я знаю только, что всю жизнь мой отец говорил мне не приближаться к тебе ближе, чем на чертову милю.

— Так это бунтарство? Акт неповиновения?

— Вовсе нет.

Я никогда не был бунтарем ради бунтарства.

— Тогда что это?

— Разве имеет значение, что это такое? Ты сказала мне не лгать, и я просто сказал тебе, чего я хочу.

Шеридан скрещивает руки, и ее пиво выплескивается за край — она не замечает.

— Я просто пытаюсь понять, что ты предлагаешь и почему. Значит, если я пересплю с тобой, ты оплатишь услуги сиделки на дому для моей матери? Потому что… причины?

— Не беспокойся о моих причинах. И не думай об этом как о сделке. Я не покупаю твои услуги. Я просто хочу, чтобы ты смотрела на меня и не видела монстра. И если ты решишь трахнуть меня… что ж, тогда это будет выгодно для всех, не так ли?

Она колеблется.

— Могу я подумать об этом?

— Мое предложение истекает в полночь.

Я смотрю на свои часы. Если я чему-то и научился, будучи отпрыском безжалостного бизнесмена, так это тому, что тот, кто устанавливает сроки, всегда получает то, что хочет. Здесь у меня преимущество. И я сделал ей предложение, от которого глупо отказываться.

— У тебя есть два часа.

Теплый ветерок треплет ее волнистые светлые волосы по лицу.

— Мне кажется, я должна сказать тебе… Я не совсем… Я никогда не была с…, — говорит Шеридан. — Я имею в виду, я делала все, но…

Господи Иисусе Христос.

Она девственница.

Еще лучше.

Я не позволяю себе реагировать. Я подавляю свое возбуждение от перспективы обесчестить единственную дочь Роуз. Я больной ублюдок, но это покаяние давно назрело.

— Молодец, Розочка, — мой член напрягается внутри джинсов, пульсирует, но слишком темно, чтобы заметить это.

— Мне нужно еще, — Шеридан машет своим почти пустым стаканчиком и проходит мимо меня, направляясь внутрь. Она открывает дверь одним сильным толчком, впуская музыку и разговоры наружу, прежде чем закрыть ее и исчезнуть в переполненном доме.

Вот тебе и «маленькое сборище» Адрианы.

Я мог бы сказать ей, что это произойдет…

Любитель.

Я сажусь на шаткий металлический стул в патио и проверяю время. Прошло три минуты, почти четыре. Проходит еще две, пока она возвращается, и на этот раз она несет два стакана.

— Двойная порция? — спрашиваю я.

Она ставит один передо мной.

— Решила налить тебе еще, пока я на ногах.

Это пиво слабое. Вода в моче. Но жест милый… и определенно многообещающий.

— Тебе не нужно было этого делать. Но спасибо, — я выливаю свое теплое, полупустое пиво через край и ставлю новый стакан в старый.

— Не пытайся ничего в этом выискать. Я все еще не решила.

— Конечно.

Шеридан садится на стул рядом со мной, теплый свет домашних ламп купает ее в мягких тенях.

— Это больно? — она указывает на мою бровь. — Двойной пирсинг?

— Чертовски. Но только несколько секунд. Потом все проходит, — я могу придумать миллион вещей, которые болят сильнее, чем две штанги в брови.

— А что насчет этого? — Шеридан проводит кончиками пальцев по моему рукаву с татуировками. Последние полтора года я работал над этим, и сейчас я почти полностью заполнил эту руку — к большому огорчению моего отца. Именно поэтому он заставляет меня надевать рубашки с длинными рукавами на мою «стажировку», даже когда на улице сто градусов.

— Терпимо, — говорю я.

Я не говорю ей, что я один из тех редких чудаков, которые наслаждаются болью. Беспрестанные микроскопические уколы. Боль. Жжение.