Дракон из Трокадеро

Удивление Кэндзи тут же уступило место возмущению.

– Я отказываюсь! Категорически!

– У вас будет право посмотреть спектакль. Актриса Сада Якко очаровательна, ее пантомима приведет вас в совершеннейший восторг. Что же до Лои Фуллер, то ее покрова, окрашиваемые в разные цвета электрическими прожекторами, вызывают душевный подъем.

– И речи быть не может.

– Мори-сан, бесценный мой друг…

– Кэндзи! Могу я с вами поговорить? – спросил Виктор.

– Одну минуту.

Кэндзи схватил большой конверт со своим последним приобретением – ксилографией Тории Киёнага [43] , живописавшей общественные бани изнутри, которую он намеревался подарить Джине, когда она проснется. Любопытство Ихиро его настораживало.

– Этот человек сведет меня с ума, – проворчал он.

– Если вы хотите от него избавиться, предоставьте все мне. Полагаю, вы слышали?

– Да-да, отель рядом с Трокадеро, стрелой убили человека. Бегите уж, но если Таша и Айрис узнают – вам несдобровать. «Учуяв кровь, кошка не может скрыть вожделения», – гласит поговорка.

43

Тории Киёнага – знаменитый японский художник (1752–1815).

– Которую вы только что сами и придумали. Мне лучше действовать в одиночку. Жозеф в курсе, я его предупредил.

Вид расстроенного зятя убедил Кэндзи окончательно.

Наконец, все стали уходить. Фредерик проводил взглядом женщину с двумя строптивыми собачонками на поводках, в кильватере за которой двигались две клиентки лавки, то и дело путавшиеся в оборках и воланах своих просторных цыганских одежд. Но вся загвоздка заключалась в том, что они окружили Виктора Легри плотным кольцом и, таким образом, превратили в недоступную жертву.

От первоначального плана Даглану пришлось отказаться. Он приблизился к книжной лавке и увидел двух японцев, с воодушевлением что-то обсуждавших под присмотром третьего субъекта с жесткой белокурой шевелюрой, облокотившегося на прилавок.

«Итак, два азиата, – констатировал Фредерик Даглан. – И какой из них мне нужен?»

Один из азиатов грозил пальцем другому, согнувшемуся в почтительном поклоне. Вдруг тот бросился к винтовой лестнице, собеседник побежал за ним. Облокотившийся на прилавок блондин безнадежно махнул рукой, пожал плечами и углубился в чтение ежедневной газеты.

До слуха Жозефа донесся тихий звон колокольчика и стал затихать. Нужно сказать Кэндзи. Жозеф машинально кивнул новому клиенту и сложил газету. Через две минуты, заинтригованный стоявшей в лавке тишиной, поднял голову. Человек рассматривал его с насмешливым видом.

– Я пришел по делу не к продавцу книг, а к детективу-литератору. Не признали меня, господин Пиньо?

– Э-э-э… Нет.

– Мы как-то обедали с вами в компании одной милой девушки, вашей невесты. Мадемуазель Айрис, если не ошибаюсь. Вы развивали передо мной интригу одного вашего романа, если мне не изменяет память, он назывался «Странное дело аквилегий [44] ».

44

Аквилегия – род травянистых многолетних растений семейства лютиковых.

– Ах да! Я совершенно забыл. Когда же это было? Я женат уже не первый год, у меня двое детей, мальчик и девочка, и я…

– Примите мои поздравления. Это было в 1893 году. В те времена я был королем маскировки. Остаюсь им и сейчас.

Жозеф растерянно разглядывал незнакомца, усиленно копаясь в своих воспоминаниях. Эти привлекательные черты, вероятно, околдовывавшие женщин, эта ироничная улыбка… Да, это он! Если не считать пары седых прядей, он совершенно не изменился.

– Акции «Амбрекса»! Леопард!

– Я променял это рубище на шкуру хорька, растворился в толпе и теперь облегчаю карманы моих собратьев от отягощающей их мелочи. В конце концов, мелочь не так…

– Но ведь это опасно…

– В каждой профессии есть свой риск.

– Я имею в виду, что с учетом былых подвигов вам опасно топтать французскую землю.

– Ну, что до этого… – Он щелкнул пальцами. – Все уже быльем поросло, а полиции и без меня есть за кем гоняться. Вон, в темных закоулках Выставки свирепствует убийца, разящий всех из своего лука. Как бы там ни было, для них он представляет больше интереса, чем скромный карманник:

Из граммофона на верхнем этаже лилась, потрескивая, ария Моцарта:

In Italia seicento e quaranta, In Allemagna duecento e trentuna, Cento in Francia, in Turchia novantuna, Ma in Ispagna son gi`a mille e tre…^* [45]

– Mille e tre¹, [46] – повторил Фредерик Даглан. – В моей коллекции бумажников экспонатов больше, чем у Дона Жуана женщин. Так что тут мне жаловаться грех. Виктор Легри скоро вернется?

45

В Италии – шестьсот сорок, в Германии – двести тридцать одна, сотня – во Франции, в Турции – девяносто одна, но в Испании уже тысяча три (ит.).

46

Ария Лепорелло, слуги Дон Жуана.

Жозеф почесал затылок.

– По правде говоря, у меня такое ощущение, что он ушел надолго.

– Ох уж этот Легри, как всегда – по горам, по долинам. Придется мне навестить его в семейном гнездышке. Окажите любезность, черкните его адрес.

Увидев, что Жозеф собирается фыркнуть и послать его куда подальше, Фредерик Даглан нахмурился.

– В чем дело? Что за нерешительность? Вы что, не верите мне?

– Дело в том, что… это конфиденциальная информация.

– Полно вам, разве я могу причинить зло человеку, который вытащил меня из самой что ни на есть скверной передряги? Сведения, которые я имею ему сообщить, обладают первостепенной важностью.

– Я тоже не хочу причинять ему вреда, – в раздражении ответил Жозеф. – Почему вы хотите обратиться именно к нему? Я его партнер, причем во всем.

– Однако! Раньше вы были лишь приказчиком.

– Чтобы добиться успеха, нужно не только быть полезным, но и обладать способностями. Вы что, не знали этого секрета?

В ответ на эти его слова раздался сдавленный смех.

– Сразу видно, что вы писатель, господин Пиньо, причем неплохой – умеете метко возразить! Я преклоняюсь перед теми, кто с таким талантом сочиняет мелодрамы.

– Вам нравятся мои книги? – спросил польщенный Жозеф.

– Да я от них просто без ума. Я по достоинству оценил «Странное дело аквилегий», но любимым моим произведением, вышедшим из-под вашего пера, стал «Дьявольский селезень». Какой полет воображения, какой прекрасный слог! Вы – король популярной литературы, в один прекрасный день вас сделают кавалером ордена Почетного легиона!

Залившись румянцем, Жозеф, больше не мешкая ни минуты, нацарапал адрес Виктора на листе бумаги, вырванном из блокнота, в который он вклеивал газетные вырезки, повествующие о всевозможных происшествиях. Тут его внимание привлек какой-то скрип. По винтовой лестнице в перкалевом костюме цвета слоновой кости и с цилиндром на голове спускался Кэндзи. Он поклонился Даглану, затем обратился к Жозефу и сказал: