Дракон среди нас

Лодка колыхалась впереди, в десяти шагах, и прямо за ней бликовала спасительная, разделительная, угомонительная река.

Йеруш чмыхнул носом, съежился-сгорбился, сделал два решительных шага к причалу, прочь от башни, прочь от Сайи, прочь, — и тут же, словно в позвоночнике его разжалась пружина, распрямился-выпрямился, сделавшись сразу очень высоким и как будто менее взъерошенным, не глядя сунул Илидору свой драгоценный костюм, развернулся и пошёл обратно к башне.

— То-то же, — ухмыльнулся Илидор йерушевой спине.

* * *

Эльф и дракон отправились в путь на следующее утро. Найло — задумчиво-пришибленный и явственно невыспатый, с лицом, подобным встрёпанной ветром водной глади: брови ломаются «домиком» и тут же лоб разглаживается, щёки теплеют от внутреннего жара, вздрагивают губы, шепчут что-то, а потом только что гладкий лоб вспарывает морщинка, рот разъезжается оскалом и тут же мягчеет…

Илидор старался не улыбаться слишком уж зубасто. Он мог бы сказать, что вчера в ночи видел в башенном саду два взъерошено-тощих эльфских силуэта. Они сидели рядом на углу стола, уставленного чашками, парой пузатых чайников, плетёнками с хлебцами и двумя открытыми баночками с пахучим мятным джемом. Они ничего не ели и не пили — один ушасто-тощий силуэт махал руками и взахлёб говорил про Университет Ортагеная, а другой, подавшись вперёд, жадно поглощал каждое слово и то и дело издавал воодушевлённые восклицания. Полюбовавшись на эту дивную картину, дракон тихо слился в непроглядную приречную ночь, и что происходило в прибашенном саду потом — не знал.

Хотя знал, конечно. И много чего мог бы сказать по этому поводу.

Много чего дурацкого, неловкого, весёлого и доброго. Много слов поддержки и подначки. И, наверное, Йерушу было нужно, чтобы Илидор сказал это всё — или хоть что-нибудь из этого. Чтобы среди всех возможных слов у дракона отыскались те самые, способные стереть рябь с лица Найло, успокоить его нервные руки, распрямить остро-ёжистые плечи.

У Илидора были такие слова. Добрые, умные, тёплые и поддерживающие. Потому что он, золотой дракон, понимал сейчас если не всё, то очень многое, и он, золотой дракон, разумеется, вовсе не был настолько поверхностен в своих чувствах, насколько привык считать умный-разумный-учёный Йеруш Найло.

Достаточно не поверхностен, чтобы держать Йеруша Найло в неведении на этот счёт.

Потому, хотя Илидор мог бы сказать сейчас нечто истинно участливое, правильное и дружеское, хотя Илидор видел, что Йерушу это нужно — дракон не говорил ничего. Даже в страшном сне он не пожелал бы назваться другом Йеруша Найло и обрушить на свою голову необходимость по-настоящему уживаться с другим миром. Драконы ведь хорошо понимают, что это такое — когда двух миров оказывается слишком много для одного жизненного пространства, а Илидору хотелось и дальше делить своё пространство с йерушевым.

И он, в отличие от Йеруша, мог не только определить нужную для этого дистанцию, но и зафиксировать себя на ней и на ней же держаться.

Потому Илидор оставлял все нужные слова непрозвучавшими и ничего не пытался донести до Найло, а делал лучшее из того, что мог в это утро — пружинисто шагал вперёд, крепко держась обеими руками за лямки рюкзака, круша ногами хребты заиндевевших листьев и жадно ощупывая сияющими золотыми глазами дорогу в прекрасное далёко, подёрнутую прохладной бодрящей дымкой.

И едва слышно мурлыкал бессловесный напев, лёгкий и прозрачный, как воздух мягкой южной зимы. Хрустальным звоном в песне золотого дракона сплеталась светлая грусть разлуки и твёрдое обещание новых прекрасных встреч и свершений.