Драконье гнездо

Когда я поняла, о чём он, меня накрыло холодной волной пота.

— Ты хочешь сказать, что Монти прятался где-то на пути моего взгляда и внушил мне желание пойти… — Я зажмурилась. До мерцающих перед глазами искр. — Не Монти. Он хочет видеть меня своей женой. Ему невыгодно.

— А кому выгодно? — немедленно спросил Руди.

— Из тех, кто рядом, никому. Если меня не будет, Адэр, например, лишится места в Драконьем гнезде. Стандартный договор мы должны перезаключить в этом году. А я ему плачу немалые деньги. Остальных в доме Монти я не знаю. Да если бы и знала, то ситуацию с наследством все хорошо понимают. В доме Монти всем выгодно, чтобы я никуда не уходила.

— А парень этот, Адэр, точно ничего не поимеет с твоей смерти? — уже осторожно спросил Руди. — Ведь он, получается, единственный…

Он не договорил, но и без последних слов было понятно, о чём он думает. Я промолчала. Сознание менять трудно. И думать о том, что Адэр, сурово заботливый во всём, что казалось моей охраны, может быть убийцей или тем, кто так легко подтолкнул меня по сути к самоубийству, тяжело.

Бронированный кот под моими ладонями резко повернул башку. Я хотела сказать Руди, что пора бы подниматься со ступеней и бежать дальше. Но Мисти вдруг напрягся, глядя на следующую лестницу вниз. Прежде чем я это сообразила — точнее, восприняла, мои ладони соскользнули с тёплого тела Мисти на пулемёт, тоже лежащий на коленях.

— Руди, — вполголоса предупредила я.

Но Руди и сам уже смотрел в том же направлении, куда уходил кошачий взгляд, смотрел — вцепившись в оружие. Поэтому я, левой рукой придерживая Мисти, правой даже не нацелила свой пулемёт на вторую лестницу, а просто облегла пальцами спусковой крючок.

Звук, глухой и пока невнятный, шёл несколькими лестницами ниже, постепенно, очень медленно поднимаясь к нам. Если я правильно считала до сих пор, до следующего яруса с выходом на улицу осталось три лестницы.

Гудение. Еле слышное, тонкое, время от времени монотонное, время от времени срывающееся. Похоже на гудение сквозняка, когда, заплутавший среди этажей, в воздухопроводах завывает ветер.

Руди мгновенно встал; плавно, почти не прошелестев одеждой, бесплотной тенью шагнул в беспокойную тьму. Вспоминая расположение лестниц и звериным чутьём чуя движение рядом, я поняла, что он стоит на краю следующей лестницы вниз. Характерный щелчок: кажется, он переключил пулемёт на лучевой заряд. Поскрёбывание — тоже знакомое: уменьшает его. Зачем? Дошло: хочет посмотреть, приглушив мощность заряда, что там такое, это завывающее.

Мисти прыгнул в сторону. Кажется, собирается идти рядом. Зачем мы его взяли? А не возьми его — орал бы от тоски, всех в доме Монти всполошил бы.

Моих пальцев коснулись тёплые пальцы Руди. Движение предвидела. Здесь, в темноте, чувства обострились так, что, казалось, могу предвидеть даже то, что он ещё только задумает. Пальцы чуть опёрлись на мои — это Руди шагнул вниз. Приоткрыв рот, чтобы не слышно было зачастившего дыхания, начала спускаться вместе с ним. Лестница. Другая… Нытьё, близкое к поскуливанию, нарастает. Теперь в нём слышна боль… Шелест справа, в котором еле различила слова:

— На площадку… Вирт.

Мы включили одновременно: я — экран вирт-связи, он выстрелил в стену из пулемёта. Дыхание перехватило у обоих: в нескольких шагах от нас, на ступенях, лежало что-то большое, длинное и блёкло-белое. Оно еле шевелилось — странными белёсыми частями, пытаясь ползти, и поскуливало.

— Лиа, на лестницу! Быстро!

Крик Руди ударил меня по голове, по нервам. Взлетела на лестницу — с отчаянным боем сердца. Обернувшись, как ужаленная, — оставила одного! Справится ли?! — и, раскрыв рот, смотрела, как он жарит, сжигает ползущее тело таким мощным лучевым зарядом, что рискует вообще остаться без боезапаса. Что он делает?! Крик: «Не надо!» рвался наружу, но, зажав себя в рамках: «Он знает, что делает!», вздрагивая, выжидала окончания его странного действа.

Пахнуло поджаренным мясом — мясом гнилым, словно в костёр бросили дохлую крысу… Странные детские воспоминания качнулись с этим дымным смрадом: мы с мальчишками смылись во время ночного часа с территории приюта; нас, девчонок, всего две, и мальчишки обращаются с нами снисходительно, но то и дело пугают: то разожгут костёр и бегают вокруг него с факелами, то бросают в огонь всякую дрянь, чтобы всего лишь посмотреть, что из этого будет. Вонь от сгнившей одежды, вонь от горящей плоти, вонь от химии из каких-то прометаллических бутылочек, которые так интересно летают и подпрыгивают, взрываясь. А двое пацанов уже сидят подальше от всех бурно веселящихся и, разрезав остатки бутылок, старательно внюхиваются в их содержимое… Перед глазами уже не тьма, а странные видения. Они пока ещё не совсем отчётливо видные, но я знаю, чем вот-вот станут эти гибко плывущие во тьме фигуры, и я вижу, как они постепенно обретают форму монстров с вертолётной площадки, и мутировавшие чудовища подступают ко мне ближе и ближе, кровожадно скалясь и утробно, голодно рыкая…

— Слушай меня! Только меня! Не смотри вокруг!

Руди затыкает мне нос и рот какой-то тряпкой и ведёт меня, странно послушную, с лестницы. Несмотря на взволнованные интонации в голосе Руди, я слышу главное: он тоже видит этих монстров! Но он спасёт меня, и поэтому я расслабленно подчиняюсь ему. Он ведёт среди чудовищ, повторяя одно и то же: «Не бойся! Я рядом!» Потом заставляет сесть, потому что монстры оказались далеко за нашими спинами, и, значит, теперь безопасно. Я всё ещё слышу его голос, хотя сама в прострации — или в глубоком сне?

— Как я раньше не догадался?! Дьяволы всё забери! Надышалась! Что теперь делать?! Ложись и не двигайся!

Он здорово за меня тревожится, и мне это нравится. А ещё больше нравится, когда я вдруг вижу Дрейвена. Нет, не вдруг… Мне как-то странно. И хочется хоть краем сознания удержаться на поверхности, поэтому я уже сама вызываю в памяти его лицо. Я плыву, и вместе со мной плывёт худое, глазастое лицо уиверна — и так хочется потрогать все его морщинки, когда он смотрит на меня с тревогой, хочется дотронуться до его волос, которые сваливаются ему через плечо, когда он нагибается надо мной…

Руди с трудом удержал меня, когда я запрокинула голову и выгнулась.

Разделение. На меня — которая лежит на его руках. На меня, над которой склоняется Дрейвен. Он невообразимо нежен — и я сразу откликаюсь на эту чувственную нежность. Та, которая на руках Руди, сжимается, крючится от страха: сейчас уиверн обозлится и порвёт на мне блузку! Та, которая видит блаженствующее лицо Дрейвена, расслабляется в его ласковых руках, в его сумасшедшей нежности…

… С моего лица сдёргивают тряпку. И вместе с нею отнимают лицо Дрейвена.

— Дыши!

Вдох. Привычно прохладный запах лестниц. Увидела встревоженное лицо Руди — в свете валяющегося рядом вирта. Вдох — пришла в себя мгновенно. Он, сидевший — придерживая меня — на полу, громко выдохнул и уселся уже с опорой на стену. Я головой у него на коленях. Лежала, наверное, с минуту, прежде чем вспомнить всё. Потом секунды раздумывала над вопросом, озвучила:

— Что… это было?

— Слизни. Жрали какого-то бедолагу. Я поджарил их вместе с человеком, но забыл тебя предупредить, что дымом от них нельзя дышать. Галлюцинации вызывает.