Драконье лето

— О да, — хмыкнул Марек. — Мы заставили его открыть яд, которым он надеялся уморить Лин, и де Вельер теперь нам безмерно благодарен.

— Он ранен, его бьет озноб, и он хочет жить! Как бы ты повел себя на его месте?

— Вряд ли достойнее, — Марек пожал плечами. — Но наверняка умнее. Он даже не спросил о высокой воде: чем вызвано наше беспокойство, как далеко мы продвинулись в расчетах — ничего! Или у него глаза и уши в Галавере, или он не верит нам ни на грош.

— Противоядие! — громко перебил я. — Эйлин, где оно?

— Железная лазурь. Я отправила записку, — она легко сжала мое плечо. — Все хорошо. Предложение отправить драконов к праотцам, признаться, не было лишено оригинальности.

Лин, Линка, маленькая и бесстрашная… Я прикрыл глаза. Небо, она будет жить. Завтра, послезавтра… каждый день. Пепел, как же я испугался…

— Зачем я вам понадобился? — устало спросил я. — Там, на допросе?

— Откровенность, Квентин. Единственное, что мы можем выставить против драконьего братства. Мы ценим верность, но она не может быть слепой. Идите, вам нужно отдохнуть.

Я развернулся и пошел к лестнице. Взбегая по ступеням, я еще не представлял, куда пойду. Если бы мне предложили заложить несуществующую душу за право вернуться на ферму и больше не слышать ни об интригах, ни об отравлениях, я бы, наверное, согласился. Пусть даже умирать пришлось бы по колено в воде.

Из коридора послышался хрустальный звон. Потом звук бьющегося стекла. Я просунул голову в дверной проем.

Посреди солнечной комнаты стоял, вытянув руку, давешний угловатый парнишка, любитель носков из козьей шерсти. Рукава трепетали на ветру, но манжеты были неподвижны, словно вылитые из прозрачного гипса, и странно, ярко светились. Паренек неловко шевельнул рукой, и, когда по граням стеклянного запястья побежали радуги, я понял его секрет: развевающийся рукав был подделкой из тонкого хрусталя.

Парень кивнул — и со всего маха швырнул сверкающий браслет в стену. Я полуоткрыл рот. Стекло неохотно заскользило по кисти, сияя так, что слезились; глаза, и остановилось на кончиках пальцев.

— Зачем? — мой голос гулко отозвался в стенах. — Зачем губить такое сокровище?

Парень вздрогнул и обернулся, смущенно улыбаясь.

— Я еще десяток таких спроворю, не бойтесь. Надо, чтобы намертво село: мы же будем танцевать.

— А-а… — я не знал, что сказать.

— Это первый, что не врезался в стену, — паренек аккуратно снял хрустальный рукав. — Наверное, я должен сказать спасибо: вы мне удачу принесли. Нашли вы тогда свою комнату?

— Что? А, да. Слушай, — я прикусил губу, — если ты не дорожишь этим наброском, может быть, поделишься? Есть одна девушка, которая долго еще не будет танцевать.

— Наша преподавательница фехтования? — Его глаза округлились. — Вы ведь о ней говорите, правда? Что с ней? Утром было первое занятие, а потом кто-то сказал, что ее ранили — это так? Я слышал, она поймала убийцу? С ней все будет в порядке?

— Сдаюсь. Столько вопросов, что я на все не отвечу, — я вскинул руки. — Да, я как раз иду к ней. Надеюсь, она скоро поправится.

— Держите, — он протянул мне браслет. — И, знаете… я наряжаю хрусталь к кануну драконьего лета. Она успеет выздороветь.

— А ты успеешь закончить свое чудо. Скажи, — я остановился в дверях, — то, что происходит вокруг, тебя не тревожит? Заговоры, убийцы, поединки?

— Да я этого и не умею, — он пожал плечами. — Мареку это вряд ли понравится, но мне все равно, для кого выдувать стекло. Я так ему и сказал, когда меня принимали.

— И поэтому тебе все равно, при ком жить, при магах или при драконах?

Он покачал головой.

— И именно поэтому я стою за магов. Им от меня ничего не нужно, кроме того, чтобы я жил и делал то, что мне нравится больше всего. Не нужно бороться, не нужно служить, даже думать не нужно, если мне этого не хочется, — он засмеялся. — Ну, это я так, в шутку говорю. Знаете, мама очень хотела, чтобы из меня что-нибудь вышло. Вот оно, «что-нибудь», и вышло. Ушло, и больше я его не видел. Когда увидите Лин, скажите ей, что она замечательная. Я очень жду следующего урока.

— Уверен, она тоже, — я бережно накрыл браслет плащом. — Спасибо.

Я долго блуждал по переходам замка, не думая ни о чем. На сердце было легко, словно искрящаяся стеклянная безделушка на расстоянии вдувала в Лин жизнь не хуже неведомой железной лазури. Кажется, я улыбался.

Каменные полы сменились деревянными, запахло водяным паром и смолой. Лазарет располагался невысоко: в галерею заглядывала сосна, на досках были разбросаны шишки.

Я остановился на пороге.

— Заходите, — длинноносый лекарь в шапочке и светлой мантии до пят выглянул из соседней комнаты. — Вашей спутнице очень повезло, что дело, вероятнее всего, не дойдет до нервического расстройства или слепоты.

— Хорошенькое везение, — пробормотал я. — Лин в сознании?

— К сожалению, да, — он посторонился. — Если ее поведение покажется вам странным, не пугайтесь: это воздействие снотворных средств.

Дверь в спальню открылась с жалобным скрипом. Я моргнул, привыкая к темноте: комната была погружена в уютный полумрак. Пламя единственной свечи танцевало на полу у узкой постели, плотные шторы скрывали окно. Лин лежала с открытыми глазами, сцепив побелевшие пальцы над одеялом.

— Меня только что разбудили, — тихо пояснила она. — Я скоро снова усну, часа на два. Лекарь говорит, что противоядие нужно принимать шесть раз в день.

— И долго?

— Не меньше двух недель.

Я опустился в кресло, походя зажигая вторую свечу. Стало чуть светлее.

— Очень больно?

— Было, — Лин на минуту закрыла глаза. — Когда я очнулась после… операции, я, кажется, вела себя не совсем… подобающе. Молила о милосердии и… нет, не помню. Лекарю пришлось дать мне еще трав от боли, а они навевают сон.

— Тебе принести что-нибудь вкусное? — Я вспомнил первый урок с Эйлин. — Яблоко?

— Шутишь? Черные сухари и вода, не меньше пяти дней. Что это?

— Подарок от благодарного ученика. — Я поднес браслет к огню. — Он чуть не разбил эту красоту о стену, представляешь?

Лин приподнялась на локте.

— Острый, — слабо проговорила она, откидываясь обратно. — Не надо.

— Хорошо, — я завернул украшение в плащ. — Извини. Тем не менее, по его словам, ты замечательная. Уж с этим-то не будешь спорить?

— Не буду, — Лин улыбнулась. — Сил нет. А кто он?

— Обычный парнишка. Живет своей жизнью и знать ни о чем не знает, да и не хочет. Зато ничем не терзается.