Драконий коготь

— Думаешь, я шучу? — махнул рукой Геп. — Мязга, скажи ему!

— Командир не шутит, — заверил пухлощекий.

— Это хорошо, потому что я тоже, — сказал Дебрен. — Хоть невольно, но я тоже оказался жертвой майского восстания. Эта рука, — он осторожно поднял забинтованную левую руку, намазанную бальзамом, — превращает меня в участника вашей освободительной войны. Подозреваю, что вы еще долго не расплатитесь со своими соратниками за поломанные кости и потерю заработка, так что мне совсем не до смеха. Недавно мне сильно ошпарило правую руку, она все еще не очень хорошо работает, сейчас я не могу пошевелить пальцами левой. Ты знаешь, что это означает для чародея? Безработицу, нищету и голод.

— Плевать мне на все на это. Поставь торбу на лежанку. Ну, быстрее, не то ткну. И отодвинься туда, к печке. Проверим, действительно ли ты чародей, или только голову нам морочишь, чтобы от справедливой кары отвертеться. Мязга, следи за ним.

Дебрен послушно отступил в угол за печью. Он смотрел, как высыпается его добро, как Геп разбрасывает по покрывающей лежанку попоне смену белья, книги, тетради с записями, пучок перьев, мешочки с травами, ножички, щипчики и иглы, чистые и сильно почерневшие портянки, засунутые в дырявый носок. Ему не нравилось, что не реже, чем левой рукой, парень орудует концом меча, который держит в правой. Однако старался делать вид, будто это его не волнует.

— А что это за затейливая подушечка? — Острие надавило на бархат. Крепковато для столь тщательно наточенного меча и ткани, обошедшей по воде весь континент, часто промокавшей и впитавшей немало соли. Чехол прорвался. — Ты что, мужелюб?

— Ты испортил мне подушку.

Стоявший между ними Мязга точно расценил выражение лица Дебрена и быстро отступил на два шага.

— Если ты из тех, которые по бабьей моде задницу подставляют, то, видать, и иглой размахивать ловок, — ощерился Геп. — Зашьешь.

— Осторожней, — тихо сказал Дебрен. — Осторожней. Я не муже— и не детолюб. Мало того что с шитьем у меня дело обстоит неважно, так я еще не очень жалую умников и говнюков, портящих чужие вещи: таким я могу причинить неприятности.

Пухлощекий быстро отошел в сторонку.

— Ой-ой, ну напугал, — съехидничал Геп. — Сейчас в пеленки напущу. — Он ловко перекинул меч из правой руки в левую, завертел им, снова перекинул, проделал острием восьмерку так, что засвистело. — Видишь, руки у меня дрожат. Оружие удержать не могу.

— Никогда не делай так больше, — усмехнулся Дебрен, — вдруг да попадется человек, владеющий телекинезом. Тогда тебя собственный меч по башке треснет.

— Трахал я твои добрые советы. Это, — меч ткнулся в рассыпанные по постели предметы, — не собственность человека, имеющего право меня поучать. Ты всего лишь зачуханный бродячий заклинатель. Судя по простеньким инструментам — цирюльник и травник. Скорее всего — скверный, если, чуть-чуть повредив руку, помчался к аптекарю.

Мязга поморщился, предостерегающе зашипел. Напрасно. Дебрен уже вспомнил, где видел эту толстощекую физиономию.

— Склоняю голову перед проницательностью. И пытаюсь понять, чего великий и славный командир Геп может желать от зачуханного заклинателя.

— И верно, — неожиданно поддержал его Мязга. — Давайте поскорее кончать. Черные бегают по городу словно сумасшедшие. Чего доброго, еще сюда заглянут и…

— Не пугай гостя, — сверкнул зубами Геп. — Он может подумать, что эти ирбийские обезьяны бог весть какая сила. А меж тем они глупцы и трусы, у которых южное солнце выжгло разум и отвагу. Послушай, ты, Дебрен из захолустья, — он подкрепил слова движением клинка, — если до тебя еще не дошло, то заруби себе на носу: я командир группы здешних партизан. Группы многочисленной, хорошо организованной и прекрасно понимающей, чем дело пахнет. Мы знаем каждый твой шаг и будем знать каждый следующий. Ты можешь обмануть ирбийцев, но не нас. Мы знаем, что ты ожидаешь корабль.

— Барку.

— Молчи, когда я говорю. Я сказал: «корабль». Разумеется, имея в виду корабль речной, то есть барку.

— Это разные вещи… — Мязга прикусил язык, поймав взгляд командира.

— Нам также известно, — проворчал Геп, — что тебя приголубил военный преступник и извращенец Кипанчо из Ламанксены. За одно только это ты обязан отдать свою шею в руки народа. И отдашь, если не смоешь своих грехов.

— Изволите индульгенциями торговать? — холодно поинтересовался Дебрен. — Сколько надо заплатить за право заниматься тем, что вы называете грехом, а рассудительные люди — ремеслом?

— Служба у этого чудовища — не ремесло, — убежденно сказал толстощекий. — Сами не знаете, что говорите.

— Кипанчо не чудовище. Он с чудовищами… Я хотел сказать, он верит, что борется с чудовищами. Это больной человек.

— Больной, — согласился Геп. — И мы его с твоей помощью вылечим. Раз и навсегда.

— Я не медик.

— Вот и хорошо. Медик нам не нужен. Мязга, дай ему кошелек.

Мордастый вынул из-за пазухи маленький мешочек из серого полотна, очень похожий на раскиданные по постели мешочки, в которых Дебрен держал травы, и бросил магуну.

— Не звенит, — укоризненно отметил чароходец. И засунул кошелек за пазуху.

— Шутить изволите, господин цирюльник. И не мечтайте о мошне, набитой серебром или хотя бы медяками. Вы виновны в резне у дома канатчика, а его пятнадцатилетняя дочка, побитая и изнасилованная, бросилась со стены в ров. Выживет ли, еще неизвестно, но даже если выживет, то ее в городе оплюют, и родные выдадут не за этого вот Мязгу, а в лучшем случае за какого-нибудь парня, который ведрами болота осушает. Добавь к сказанному полторы дюжины порубленных и тех, которых черные из мести убьют. И начинай целовать мне ботинки за то, что после всего этого я даю тебе шанс выжить. А надо бы на кол насадить, как мы станем насаживать ирбийских псов, которые Мариелу изнасиловали.

Дебрен некоторое время присматривался к толстощекому.

— Ты ее любишь? — Парень глянул на него удивленно, потом с трудом сглотнул. — Если любишь, то отнеси пестик отцу, потому как аптека без хорошей ступки и пестика все равно что кухня без сковороды. А потом отправляйся к девке, сядь около кровати и бей по морде каждого, кто заявится, чтобы плюнуть на нее.

— Ты что несешь? — скривился Геп. — Сесть? Бить по морде?! Ты что, исповедник? Покаяние назначаешь?

— А кол оставьте в покое, — закончил Дебрен. — Я был там и знаю, что ни один ирбиец никого не успел изнасиловать. Ваши спокойные, мирные, безоружные соплеменники слишком быстро их поубивали. Что означает…

— Ни слова больше, — процедил сквозь зубы Геп, — иначе, клянусь Махрусом, я откажусь от операции и поищу другого травника. А тебя, засранный обманщик…

— Достаточно, — прервал его Дебрен. — Нам обоим нет нужды говорить больше, чтобы понять друг друга. Перестань размахивать мечом. Давай сядем и поговорим как серьезные люди.

Он сам показал пример, присев на лежанку около проткнутой подушки. Геп заколебался, однако потом указал товарищу на дверь, а сам уселся верхом на стул. Меч не убрал.