Драконы ночи

Свет вычленял первый ряд сиденьев. Там были двое – тоже военные. Лица их тонули во мраке партера. Тускло блестели золотом форменные пуговицы на кителях – такую форму носили, кажется, после войны… кажется…

Кажется, там присутствовал кто-то еще – кроме этих троих, там был кто-то еще. Ида увидела его рядом с зеркалами: высокий, чуть сутулый брюнет в костюме – синем в полоску. На лицо его тоже падала тень.

Факел потрескивал, и еле слышный звук этот отдавался в тишине арены как гром. Внезапно человек в гимнастерке с портупеей пошатнулся, вытянул вперед руки и попытался коснуться поверхности зеркал.

– Нет. Не сметь!

Окрик из уст человека в костюме прозвучал как удар бича. Военный с трудом выпрямился. Он был словно пронизан насквозь отраженным светом пламени. Как будто багровые нити тянулись от факела сквозь него туда, в серебристую зеркальную глубину, наполненную огнем.

– Повернитесь ко мне лицом, – приказал человек в костюме.

Военный в гимнастерке медленно и неловко начал поворачиваться. Он двигался неуверенно, словно тело ему плохо повиновалось. Голова его была опущена, глаза закрыты, казалось, он стоя спал.

– Вы меня слышите? – спросил человек в костюме.

– Да, – голос военного был глух и хрипл.

– Ваша фамилия?

– Иващенко.

– Имя?

– Евгений.

– Воинское звание?

– Старший лейтенант.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, очень… хорошо. – Военный сказал это совсем хрипло.

– Я рад. Мы все за вас рады. – Голос человека в костюме звучал ровно, умиротворенно. – Вы сейчас сделаете то, что я скажу.

– Да.

Пламя факела было похоже на маленький костер.

– В огонь! – приказал человек в костюме.

Военный в гимнастерке всем корпусом подался вперед и погрузил в пламя факела руки и лицо. Костер вспыхнул…

– Прекратить! – заорал не своим голосом один из сидевших в первом ряду военных.

Тьма… Ида стояла в холле у входа в ресторан. В холле шумел кондиционер, было свежо. А она ощущала жар на своем лице.

Жар и тьма слились в одно целое, выплывая из глубины зеркал.

– Что вы наделали?! Он травмирован, а ведь это наш лучший курсант! Мы готовили его к выполнению специального…

– Когда он придет в себя, даже ожогов на коже у него не останется, уверяю вас. Он совсем не чувствовал боли.

– Это что же, и есть весь ваш гипноз?

– Называйте это как вам угодно.

Голоса звучали из тьмы так отчетливо, словно все это происходило здесь, в холле возле ресторана. Но тут не было никаких зеркал, никаких факелов, никаких опилок на полу – только современная мебель, уголок зимнего сада, только туристы, разговаривающие между собой по-немецки – сытые, красные от пива…

– Это всего лишь фокус. Цирковой фокус. Какой-то ваш трюк, а нам нужны не трюки и не фокусы. Вы знаете, что нам нужно. Что нужно от вас.

– Извините великодушно, но то совсем другая материя. Точнее, и не материя вовсе, – это сказал человек в костюме.

– НАЗЫВАЙТЕ ЭТО КАК ВАМ УГОДНО. Вам виднее, что это. А нам нужен результат. А не фокусы и трюки каких-то индийских факиров!

Спазм прошел. Ида медленно пошла к лифту. Она не поняла, что это такое было. Но это было с ней, это было в ней. В лифте она нажала кнопку. Двери закрылись. Все кончилось. Если это был сосудистый спазм и спровоцированная им галлюцинация, нервный припадок – то все прошло. Начавшаяся за столиком ресторана на словах Зубалова «Невозможно было не поддаться. Слишком велико было искушение», ВСЕ ЭТО… вся эта чертовщина, морок и бред закончились.

Она видела перед собой панель с кнопками. Ее глаза смотрели на панель с кнопками лифта. Подняться на второй этаж было делом одной минуты. Но время внезапно остановилось. Она услышала над самым ухом тихий нежный наигрыш губной гармошки. Обернулась, зная, что там, за ее спиной, ничего, ничего, ничего не может быть, кроме стенки лифта, затянутой серебристым пластиком. Она обернулась и увидела… зеркало, вделанное в стенку. А в этом зеркале были еще зеркала. Два – в полный рост, поставленные под углом друг к другу на цирковой арене – на этот раз не темной, а ярко освещенной, усыпанной свежими опилками, по которой сновали туда-сюда рабочие и цирковые служители в униформе. Над зеркалами под куполом репетировала номер гимнастка, на бархатном барьере арены сидели столбиками маленькие цирковые собачки в потешных юбочках. А перед зеркалами, смотрясь в них, стояли двое – мальчик лет восьми с аккуратным пробором в светлых волосах, в тесном пиджачке, и девочка лет пяти – кудрявая, со светлыми волосами, в розовом бархатном платье, которое можно увидеть сейчас лишь на детских фотографиях своих бабушек. Мальчик поднес ко рту немецкую губную гармошку – трофейную, купленную через третьи руки на толкучке у солдата.

Перелив в семь нот. Зеркальная гладь дрогнула, покрылась рябью, как поверхность реки.

– Это что, для нового номера, да? А можно нам с Май посмотреть? – тонкий и требовательный детский голос.

– Можно. Со временем вам даже можно будет в нем и поучаствовать.

Это сказал из тьмы человек в костюме. Он не отразился в зеркалах. Но он был там, на той арене. Двери лифта открылись. Ида на негнущихся ногах вышла, нет – выпала из его пластикового кокона.

Перелив губной гармошки…

Ковровая дорожка – как алая тропа в никуда – мимо дверей номеров…

В чьей-то двери, щелкнув, повернулся ключ…

Глава 22 «ОНИ БЫЛИ МЕРТВЫ»

Танцевали внизу в ресторане допоздна.

– Прямо пир во время чумы какой-то, – Анфиса злилась. – Расплясались фрицы… Кать, пойдем, хоть воздухом подышим на реке. А то я здесь чокнусь. Нет, ты послушай, опять Долину завели!

Была ночь. Они оделись потеплее и спустились во двор отеля. Оказалось, что под Ларису Долину расслаблялся в салоне туристического автобуса шофер. А из ресторана звучало танго.

В парке тут и там, там и тут мерцала подсветка. А вот пляж был темен. Темен был и детский городок. Было промозгло и сыро. Катя сразу разочаровалась в этой спонтанной ночной прогулке. Пожалуй, еще насморк подхватишь.

Она хотела было уж потихоньку закругляться, как вдруг Анфиса толкнула ее в бок. Они как раз подошли к реке. И здесь на пустынном пляже совершенно неожиданно из темноты перед ними возникла чья-то фигура.

Катя ощутила противный привкус во рту – вот, значит, каков вкус страха. Она испугалась совершенно по-детски – разом, мгновенно. В небе в разрывах облаков над рекой, над парком плыла мутная луна. В городе искали убийцу. А здесь на темном пляже кто-то был. Этот кто-то прятался в ночи, карауля, выжидая. И все это происходило совсем рядом с отелем, где в одном из номеров спала девочка, которой только сегодня утром был вручен рисунок, где она же и умирала – изуродованная, растерзанная…

– Кто здесь? – резко спросила Катя. Ведь первое правило труса-паникера гласит: когда страшно, надо орать: «Стоять! Буду стрелять!»

– Ох, девушки… как вы меня… напугали.

Луна выскользнула из-за тучи, отразилась двойником в реке, как в зеркале. И стало ясно, что на пляже нет никого, кроме них и… Маруси Петровны. Катя подумала: странно, что пожилая женщина, страдающая ревматизмом, только сегодня утром перенесшая что-то вроде сердечного припадка, решилась выйти на прогулку одна и так поздно.