Драконья гавань

И было уже слишком поздно. Реддинг оказался здесь. Реддинг с его пухлыми, как у шлюхи, губками, короткопалыми ладошками и жирными золотистыми локонами. Реддинг стоял рядом с Гестом, легонько поглаживая пальцем его обнаженное предплечье. Тот обернулся к нему с улыбкой. Внезапно прикрыл глаза веками в так хорошо знакомой Седрику манере, словно падающий на добычу ястреб, накинулся на Реддинга и поцеловал его. Теперь лица Геста не было видно, зато растопыренные пальцы Реддинга, словно морские звезды, распластались по его мускулистой спине, притягивая к себе.

Седрик пытался закричать, так, что даже горло заболело от напряжения, однако изо рта его не вырвалось ни звука.

«Они обидели тебя? Мне убить их?»

— Нет!

Звук прорвался внезапным криком. Седрик дернулся и проснулся на влажной от пота постели в маленькой душной каюте. Вокруг все тонуло во мраке. Ни Геста, ни Реддинга. Только он сам. И маленькая медная драконица, которая настойчиво толкается в стены его сознания. Он смутно ощущал ее вопрос, ее бестолковую тревогу за него. Седрик отмел мысленную связь, крепко зажмурился и зарылся лицом в сверток, служивший ему подушкой.

«Просто скверный сон, — сказал он себе. — Всего лишь кошмар».

Но этот кошмар был из тех, что слишком похожи на правду.

Приходя в уныние, Седрик порой задумывался, не захотел ли Гест на некоторое время избавиться от него. Возможно, его выступление в защиту Элис дало Гесту долгожданный повод отослать его подальше.

Усилием воли Седрик мог воскресить в памяти те времена, когда между ними все еще только начиналось. Его привлекали спокойствие и сила Геста. Порой в его сильных объятиях юноше казалось, будто он наконец-то нашел безопасное убежище. И сознание того, что это убежище существует, придавало Седрику сил и смелости. Даже отец заметил перемену в нем и сказал, что гордится человеком, которым становится сын.

Если бы он только знал!

Когда же сила Геста из убежища превратилось для него в тюрьму? Когда на смену уюту и защищенности пришел страх, что она обернется против него? Как же он не заметил, насколько все изменилось, насколько Гест перекроил его самого? Теперь он признал, что все заметил. Все он понимал. Однако же слепо ковылял дальше, находя оправдания жестокости и пренебрежению Геста, виня в размолвках себя самого, притворяясь, будто все еще может вернуться на круги своя.

А было ли когда-нибудь все настолько прекрасно? Или же это была мечта, которую он выдумал для себя сам?

Седрик перекатился, упал на подушку и закрыл глаза. Он не станет думать о Гесте и о том, что их некогда связывало. Он не станет останавливаться мыслью на том, во что превратились их отношения. Сейчас он не в силах даже вообразить, как у них все будет хорошо. Должна же быть какая-нибудь мечта получше. Жаль, что он не знает, какая.

— Ты не спишь?

Он спал, но уже проснулся. В приоткрытую дверь каюты Седрика проникал свет. Обрисованный им силуэт наверняка принадлежал Элис. Конечно же. Седрик вздохнул.

И, словно этот вздох послужил приглашением, она вошла в каюту. И не закрыла за собой дверь. Прямоугольник света упал на пол, озарив сброшенную одежду.

— Здесь так темно, — извиняющимся тоном произнесла Элис. — И душно.

Она имела в виду — «вонюче». Седрик вот уже трое суток почти не выбирался из каюты, а когда все-таки выходил, ни с кем не разговаривал и старался поскорее вернуться в постель. Дэвви, ученик охотника, приносил ему еду, а затем забирал обратно. Поначалу боль мешала ему ощущать голод. А теперь он был слишком подавлен, чтобы есть.

— Дэвви говорит, тебе вроде бы стало получше.

— Не стало.

Почему она не может просто уйти? Он не хочет с ней разговаривать, не хочет ни с кем делиться своими тревогами. Хватит с него Дэвви, который докучает ему надоедливыми вопросами и охотно повествует о собственной ничем не примечательной жизни. С чего он вообще взял, будто в свои тринадцать успел совершить нечто, интересное кому-то, кроме него самого? Все уклончивые рассказы мальчишки, похоже, подводили к одной и той же мысли, которую слушатель никак не мог уловить, а сам он — толком изложить. Седрик подозревал, что Карсон подсылает ученика шпионить за ним. Он дважды просыпался и обнаруживал, что охотник молча сидит у его постели. А один раз, вырвавшись из кошмара, он открыл глаза и увидел его товарища, Джесса, устроившегося рядом на полу. Седрик понятия не имел, с чего все трое так им заинтересовались. Если только не разгадали его тайну.

По крайней мере, мальчишку он мог прогнать из каюты, и тот слушался. Вряд ли этот прием сработает с Элис, но Седрик все-таки решил попробовать.

— Просто уйди, Элис. Когда я буду готов к общению, то выйду сам.

Вместо этого женщина прошлась по каюте и уселась на сундук.

— Мне кажется, тебе не стоит столько времени проводить в одиночестве, ведь мы так до сих пор и не поняли, из-за чего ты так заболел.

Пальцы ее рук сплелись на колене, словно клубок змей. Седрик отвел взгляд.

— Карсон говорит, что я отравился какой-то едой. Или питьем.

— Звучит разумно, вот только мы все ели и пили то же самое, что и ты, а кроме тебя никто не пострадал.

Был один напиток, который она не пробовала. Седрик отмел эту мысль.

«Не думай ни о чем, что может обличить твою вину или вернуть те, чужие мысли в твое сознание».

Элис он не ответил. Она уставилась на свои руки.

— Прости, что втянула тебя в это, Седрик, — начала она, с трудом выдавливая из себя слова. — Прости, что в тот день кинулась помогать драконам, не послушав тебя. Ты мой друг и был мне другом много лет. И вот теперь ты болен, а поблизости нет ни одного настоящего врача.

Она на миг умолкла, явно пытаясь сдержать слезы. Странно, как мало его это волновало. Наверное, если бы она знала, какая опасность угрожает ему на самом деле, и ее это тревожило, он бы с большим сочувствием следил за ее борьбой с чувством вины.

— Я говорила с Лефтрином, и он считает, что еще не поздно. Он говорит, хоть мы и зашли довольно далеко вверх по реке, Карсон еще может взять одну из лодок и благополучно доставить нас обратно в Кассарик до наступления осени. Будет нелегко, и ночевать придется под открытым небом. Но я его убедила.

Элис умолкла, задохнувшись от нахлынувших чувств, а затем продолжила таким сдавленным голосом, что слова едва ли не скрипели на зубах.

— Если хочешь, чтобы мы вернулись, я все устрою, — заверила она. — Мы отправимся сегодня же, только скажи.

Только скажи?

Теперь уже слишком поздно. Слишком поздно было даже в то утро, когда он сам настаивал на возвращении, хотя тогда он этого еще не понимал.

— Слишком поздно.

Седрик не сознавал, что прошептал эти слова вслух, пока не заметил, как изменилась в лице Элис.