Драйзер

Начавшийся пересмотр литературных и культурных представлений происходил под влиянием разнообразных, зачастую прямо противоположных факторов. На развитии общественной мысли прежде всего сказывалось плодотворное влияние идей Великой Октябрьской социалистической революции. Усиление критического направления в американской литературе определялось общим подъемом антиимпериалистической борьбы в стране и было связано с восприятием идей марксизма общественной мыслью.

Борьба против пуританской сдержанности, самодовольной респектабельности, буржуазного оптимизма и сентиментализма в американской литературе, являвшаяся неотъемлемой частью борьбы за утверждение критического реализма, велась долгие годы. Огромная роль в этой борьбе принадлежала Драйзеру, которого Паррингтон считал самым бесстрастным и самым наблюдательным из американских писателей. Даже такой тенденциозный исследователь творчества Драйзера, как Сванберг, вынужден был отметить его вклад в нелегкую борьбу: «Если обыватели отступали, это в значительной степени определялось тем, что Драйзер поднял эту проблему словно флаг, обнажил ее перед писателями, критиками, издателями и всем обществом и вылечился от болезненных ран, полученных в этой борьбе. Молодое поднимающееся поколение — Андерсон, Делл, Льюис, Фицджеральд, Уолдо Франк и другие знают, что свобода, которой они пользуются, куплена и сполна оплачена Драйзером в литературных схватках, восходящих еще к 1900 году».

Тем временем Драйзер продолжал жить и работать в Калифорнии. Он с удовольствием возобновляет знакомство с поэтом Джорджем Стирлингом, который жил в Сан-Франциско, этом «прохладном сером городе любви», как он сам его называл. Американские литературоведы утверждают, что именно Стирлинг послужил Джеку Лондону прототипом Рэсса Бриссендена в романе «Мартин Иден». Того самого Брессендена, который, по мнению Мартина Идена, и был «воплощенный идеал мыслителя, человек, достойный поклонения».

Живший в бедности Стирлинг был известен своими сонетами в духе Китса и лирическими стихами, в которых он выступал против пуританской морали. Стирлинг ввел Драйзера в литературный мир Сан-Франциско, познакомил с местными журналистами, писателями, книготорговцами. Драйзер произвел на многих впечатление человека скромного, даже застенчивого. Один из крупных книготорговцев устроил прием в его честь, но Драйзер категорически отказался выступить перед собравшимися с речью. «Лев отказался, чтобы его признали знаменитостью, — писал о поведении Драйзера на этом приеме «Сан-Франциско бюллетень», — ибо правда заключается в том, что он — наиболее скромный лев, которого когда-либо извлекали из литературной клетки. Человек необычайной смелости в своих литературных произведениях является одновременно крайне застенчивым в разговоре».

Литературная работа Драйзера продвигалась довольно успешно, однако его нью-йоркский издатель был недоволен, ибо он рассчитывал на новый роман писателя. «Мы просто не можем позволить Синклеру Льюису, Флойду Деллу, Шервуду Андерсону и другим создавать «великий американский роман» только своими силами», — писал Ливрайт в одном из писем Драйзеру. И в действительности Драйзер весьма упорно работал над новым романом, которому-то и суждено было стать величайшим американским романом XX века. Ливрайт, как и многие другие близкие знакомые писателя, считал, что он работает над романом «Оплот». В качестве аванса за эту книгу Ливрайт в течение года ежемесячно высылал Драйзеру 333 доллара и 33 цента.

Однако уже в декабре 1920 года, отвечая на настойчивые требования Ливрайта сообщить точный срок окончания «Оплота», Драйзер писал ему: «Прежде всего о романе. Могу сообщить лишь следующее: некоторое время назад, поняв, что работа над «Оплотом» продвигается не так успешно, как хотелось бы, я начал другой (роман), продолжая работать над «Оплотом» в свободные минуты, но уделяя мое основное внимание этому новому роману. Дав различные обещания с твердым намерением выполнить их и все же не сумев этого сделать, я предпочитаю теперь не говорить ничего определенного до тех пор, пока передо мной не будет лежать законченная вещь. Очень возможно, что она будет закончена к апрелю, а может, и раньше, но я не стану клясться в этом. Само собой разумеется, что это будет хороший роман — по крайней мере, по мнению тех, чьи суждения я уважаю, — в противном случае он не будет передан для издания кому бы то ни было».

Через две недели Драйзер снова сообщил Ливрайту: «Что касается моего следующего романа, над которым я сейчас работаю, но в отношении которого я не хотел бы делать никаких предсказаний и также не желал бы подписывать сейчас контракт, он будет настолько же хорош — если не лучше, — как и «Оплот» и, во всяком случае, такой же волнующе драматический».

Драйзера серьезно продолжала беспокоить судьба его дорогого детища — романа «Гений». Чутко реагируя на малейшие изменения общественного мнения, писатель считал, что наступил подходящий момент, чтобы попытаться заставить Самнера отступить от своих требований. Такого же мнения придерживался и Менкен, писавший ему 22 апреля 1922 года: «Сегодня даже Даблдей издал бы «Сестру Керри». Бриггс из фирмы «Харперс» говорил мне пару недель тому назад, что они будут рады издать «Титан». Наблюдается определенный прогресс, и может быть — черт возьми! — даже больший, чем вы предполагаете. Вы оторваны от цивилизованного общества и, вероятно, ничего не читаете. И, что еще хуже, ваши мозги затуманены слабостью к «Гению». Я мог бы легко получить согласие Самнера, сделав меньше дюжины изменений, причем несущественных».

С согласия Драйзера Менкен поехал в Нью-Йорк для переговоров с Самнером по поводу «Гения». Состоявшаяся 31 мая 1922 года встреча принесла положительные результаты: Самнер отказался от целого ряда требований и пошел на серьезные уступки. «Он отказался по крайней мере от четырех пятых своих требований», — сообщал Менкен. Драйзер дал согласие на необходимые сокращения, за исключением одного. Менкен снова имел беседу с Самнером, и тот уступил еще раз. Таким образом, ничто больше не стояло на пути переиздания «Гения», дело было лишь в том, чтобы найти издателя.

Драйзер и Элен приобрели автомашину и совершили ряд длительных автомобильных путешествий: побывали в Мексике, во многих городах Калифорнии, навестили мать и сестер Элен в Портленде, осмотрели Сиэтл и Ванкувер. Писатель любовался прекрасными пейзажами, наблюдал за городской толпой, легко заводил новые знакомства. По возвращении домой его ожидала груда писем от друзей.

Длительное пребывание в Лос-Анджелесе, где все, казалось, было пропитано тяжелым, затхлым духом коммерческого кино, где никому не было никакого дела до настоящего художника, начинало тяготить Драйзера. Позже Элен писала: «Я примирилась уже с этой неизбежной переменой, но только умом, а не сердцем. Лос-Анджелес в это время как-то утратил свою привлекательность, он не сулил уже интересных и волнующих встреч, какими был богат Нью-Йорк. Правда, мы с Драйзером прожили здесь три незабываемых года, но теперь оба ощущали необходимость перемены. Впрочем, я не могла ждать от Нью-Йорка того, чего ждал от него Драйзер… Драйзер снова жаждал острых жизненных конфликтов, которые всегда действовали на него возбуждающе и вдохновляли на творческую работу. Озабоченные, напряженные лица на улицах большого города… Борьба!»

Перед отъездом Драйзер дал интервью местным журналистам. «Соединенные Штаты сегодня представляют собой воплощение Древнего Рима, — говорил писатель. — Римляне признавали лишь две вещи — наживу и войну».

В начале октября 1922 года Драйзер и Элен сдали в аренду свой дом и распрощались с Лос-Анджелесом. В середине месяца Драйзер обосновался в небольшой квартире на уединенной улочке Сант-Лукас-плейс в Гринвич-Вилледж, а Элен поселилась отдельно — на западной стороне 50-й улицы. В Нью-Йорке Драйзера поразил охвативший все стороны жизни дух торгашества, неприкрытая меркантильность, грязь на улицах, пропитанный гарью воздух. «…Исчез старый, пылкий, ищущий идеализм», — с сожалением отмечал писатель. Он сразу же приступил к работе. Вскоре в результате деловых переговоров, в которых участвовали представители нескольких книгоиздательских фирм, Хорэс Ливрайт приобрел права на издание всех произведений Драйзера, как уже публиковавшихся, так и новых. Согласно подписанному контракту Драйзер должен был получать по 4 тысячи долларов в год в течение четырех лет.

Ливрайт получил рукопись «Книги о себе самом» («Газетные будни»), сразу же запустил ее в производство, и в декабре 1922 года она вышла в свет. Выход книги сопровождался со стороны издателей широкой рекламной кампанией. «Мы с радостью и простительной гордостью извещаем, что нами приобретены права на издание всех трудов Теодора Драйзера», — говорилось в рекламных проспектах фирмы Ливрайта.

«Газетные будни» — Драйзер предпочитал это название книги — является, по существу, вторым томом задуманной автором четырехтомной автобиографии и охватывает период с 1890 по 1885 год. Автор возвращает читателя к давно минувшим дням и рассказывает — неторопливо и спокойно — о своей работе в газетах Чикаго, Сент-Луиса, Питтсбурга и Нью-Йорка. Раздумья девятнадцатилетнего юноши, которому «простые мысли о том, чтобы иметь достаточно еды, иметь, что надеть, иметь работу» казались «райскими мечтами», чередуются в книге с глубокими наблюдениями умудренного жизнью литератора.

В «Газетных буднях» читатель также мог найти точные до мельчайших деталей описания различных районов Нью-Йорка, воочию увидеть запруженный людьми Бродвей, познакомиться с закулисной стороной деятельности редакций крупнейших газет. Вместе с тем писатель откровенно поведал о своей жизни в те далекие годы, о своих радостях и заботах, о первой любви и первом разочаровании. Книга эта явилась не только исповедью интересного человека, но и была трудом большого писателя, раскрывала перед читателем широкую картину нравов американского общества конца XIX века. Написанная от первого лица, она отличается от других произведений Драйзера большой лиричностью, дает более полное впечатление о личности ее автора, вводит в самые сокровенные уголки его души.

За пять месяцев после выхода книги американская печать откликнулась на нее немногим более десятка рецензий; широкая публика, несмотря на рекламу, покупала книгу не так охотно, как того хотелось ее автору и издателю. Ливрайт давал этому простое объяснение: читатели ждут от Драйзера нового романа. Но работа над романом продвигалась довольно медленно. «По каким-то причинам эта книга дается мне труднее, чем любая из тех, которые я написал, — признавался он в письме к Элен. — С таким же успехом я мог бы вырубать ее из монолитной скалы».