Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— А мы беднеем, расточая свои выгоды, — сказал Клейтон.

— Знаете ли, мистер Клэйтон, что быть приверженцем партий аболиционистов считается у многих страшным преступлением? — сказала Нина. — Что касается до меня, то я имею особенное расположение принадлежать к этой партии. Быть может это потому, что у меня капризный характер, или потому, что я не люблю веровать в чужие убеждения. Если вы никому не скажете, я объявлю вам моё мнение: я не верю в законность невольничества.

— Я тоже, — сказал Клейтон. — Право? А я думала, что, сказав своё мнение, сказала что-нибудь оригинальное! В наш дом, к тётушке Несбит, иногда приезжает её пастор, и тогда между ними возникают различные диспуты. Между прочим, я слышала вот что: " О, какое было бы блаженство, если б перевезти всех этих африканцев сюда и обратить их в христианскую веру"! Чтобы придать несколько одушевления беседе и изумить их, я заметила, что, по моему мнению, для этих африканцев легче обратить нас в язычников.

— Ваше замечание весьма справедливо, — сказал Клейтон, — нет никакого сомнения, что общество, устроенное на этих основаниях, постоянно будет клониться к варварству. Такое устройство будет препятствовать общему воспитанию белых, и, доводя до нищеты более бедные сословия, обогащать весьма немногих.

— Прекрасно; к чему же нам иметь подобное общество? — сказала Нина, — почему не уничтожить его сразу?

— Подобный вопрос легче предложить, чем ответить ни него. Законы против эмансипации весьма строги. Но, я думаю, что каждый плантатор должен иметь это в виду на будущее время, и, сообразно с этим, воспитывать своих слуг. Вот это-то я и стараюсь ввести на моей плантации.

— В самом деле! — сказала Нина, посмотрев на Клейтона весьма пристально, — ваши слова напомнили мне о том, что сама я хотела сказать. Вообще говоря, моя совесть не тревожит меня относительно участи моих слуг, потому что они служат мне, как стали бы служить во всяком другом месте. Но что вы скажете, например, на счёт Гарри: он прекрасно образован, и я знаю, что во всяком другом месте он был бы счастливее, чем здесь. Я всегда понимала это, но серьёзно подумала об этом только недавно; я намерена освободить его при первом законодательном собрании, и при этом случае буду просить вашей помощи.

— И, конечно, я буду весь к вашим услугам, — сказал Клэйтон.

— Когда я гостила в Северных Штатах, там были люди, которые считали нас не лучше шайки грабителей. Само собою разумеется, я защищала наши учреждения, не уступая моим противникам ни на волос. Это, однако ж, заставило меня задуматься; и результатом моих дум было то, что люди, которых мы заставляем работать на нас, очевидно, могут сделать для себя что-нибудь лучшее. Возьмём для примера Мили, которая принадлежит тётушке Несбит, потом Гарри и Лизетту. Кажется, ясно, что если они могут поддерживать и себя, и частью нас, то, без всякого сомнения, в состоянии будут поддерживать одних себя. Лизетта платила своей госпоже по восьми долларов в месяц, и кроме того содержала себя.

— Прекрасно; и вы думаете, что тётушка Несбит намерена следовать вашему примеру?

— Нет; в этом отношении она далека от меня! Она до такой степени довольна каким-нибудь трактатом в роде: "Проклятый Ханаан", что будет брать от Мили по десяти долларов в месяц в течение года с совершенно спокойною совестью. Вы знаете, что некоторые люди имеют обыкновение приписывать свои поступки предопределению судьбы. Тётушка Несбит принадлежит к числу этих людей. Она всегда называет предопределением, что негры привезены сюда, и предопределением, что мы должны быть госпожами. Поверьте, что пока тётушка Несбит жива, Мили не получит свободы. А между тем, я скажу вам, хотя это и не совсем великодушно с моей стороны, но я сама решилась оставить Мили при себе, потому что она такая добрая и составляет для меня такое утешение. Я имею к ней более расположения, чем к тётушке Несбит. Мне кажется, если б Мили получила такое воспитание, как мы, она была бы великолепною женщиною, была бы настоящею Кандас, эфиопской царицей. В некоторых из старых негров есть много любопытного и интересного. Мне всегда приятно было сближаться с ними: многие из них так остроумны и оригинальны! В настоящую минуту я желала бы знать, что подумает Том, узнавший, что я так неожиданно его предупредила. Я уверена, поступок мой его рассердит.

— А может быть, он не имел серьёзного намерения сделать что-нибудь в этом роде, — сказал Клейтон. — Быть может, он сказал это в шутку, хотел похрабриться.

— Я бы так же и сама подумала, если б не знала, что он постоянно питает ненависть к Гарри.

В эту минуту по лесной дороге послышался стук лошадиных подков, и вскоре показался Том Гордон, сопровождаемый другим мужчиной, с которым весьма серьёзно разговаривал. В лице этого человека было что-то особенное, отталкивающее с первого взгляда. Он имел невысокий рост, крепкое, хотя и худощавое телосложение; черты его лица были тонки и резки; его волосы и брови — густы и черны; стекловидные, бледно-голубые глаза представляли резкий контраст с тёмными зрачками. В выражении этих глаз было что-то суровое и холодное. Хотя он и был одет джентльменом, но одежда не могла скрыть в нём человека грубого, невежественного; эти качества обнаруживались в нём с первого взгляда, как обнаруживается грубое дерево из-под какой бы то ни было краски и лака.

— Здравствуй, Нина, — сказал Том, остановив свою лошадь и сделав товарищу знак, чтоб он последовал его примеру. — Позволь представить тебе моего друга, мистера Джекила. Мы едем с ним на плантацию Бельвиль.

— Желаю вам приятной прогулки, — сказала Нина, и тронув поводья, быстро проскакала мимо их. Несколько секунд спустя, она гневно посмотрела им в след, и потом, обратившись к Клейтону, сказала: — Я ненавижу этого человека.

— Кто он? — спросил Клейтон.

— Не знаю, — отвечала Нина. — В первый раз его вижу и чувствую к нему отвращение. Должно быть, он очень дурной человек. Мне кажется, я скорее бы позволила приблизиться ко мне змею, чем ему.

— Действительно, лицо этого господина весьма непривлекательно, — сказал Клейтон, — но всё же я бы не решился произнести такой приговор.

— Том из хорошего сделался дурным и теперь имеет какое-то особенное влечение ко всему дурному, — продолжала Нина, следуя за нитью своих размышлений и не обращая внимания на замечание Клейтона. — Его можно сравнить с хорошим вином, которое чуть подпортится и уже обращается в уксус. Но товарищ Тома, мне кажется, не имеет и понятия о хорошем.

— Удивляюсь, право, как вы можете говорить так положительно о человеке, которого видите в первый раз, — сказал Клейтон.

— О! — сказала Нина, принимая свой обычный весёлый тон, — разве вы не знаете, что девицы, собаки и другие создания низшего разряда, одарены способностью угадывать людей? Этой способности лишены все возвышенные существа, подобные вам; — она принадлежит исключительно нам, бедным созданиям, которые вполне полагаются на свой инстинкт. Смотрите же, берегитесь!

Глава XIV. Горе тётушки Несбит

При входе в дом, Нина была встречена у самых дверей преданною Мили, на лице которой выражалось заметное беспокойство.

— Мисс Нина, — сказала она, — ваша тётушка получила неприятные известия.

И с этими словами, Нина обернулась к нему, бросив на него очаровательно грозный взгляд.

— Значит, вы заметили и во мне что-нибудь?

— Разумеется, — с энергией отвечала Нина. — Я заметила это при первом нашем свидании. И вот причина, почему...

Клейтон принял серьёзный вид и устремил на Нину пристальный взор. Нина замолчала, покраснела и потом засмеялась.

— Что же вы замолчали? Продолжайте!

— Извольте! Вы всегда напоминаете собою особу дедушки; вы никогда не решились бы воспользоваться нашим легкомыслием и безрассудством, как это делают другие мужчины. И потому, я всегда имела к вам особенное доверие. Я готова доверять вам чувства, которых не решусь доверить кому-нибудь другому.

— Ваша откровенность, — сказал Клейтон, — до такой степени дорога для меня, что мне было бы больно лишиться вашего доверия. Несмотря на то, я должен сказать вам, что такого рода суждения не всегда бывают основательны. В наших чувствах инстинкт может занимать более высокое место, чем мы думаем; но, как и всякое другое чувство, его нельзя назвать непогрешимым. Мы даже и зрение стараемся поверять рассудком. Без этой поверки оно обманет нас. Тем более должно поверять инстинкт, этот, так сказать, самый утончённый род зрения.