Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг.
Шрифт:
С 25 мая открылись заседания 1-го съезда представителей Балтийского флота. Там также были делегаты от линейных кораблей 1-й бригады. От каждого дредноута присутствовало по 2 чел. Полностью нам удалось установить представителей от двух кораблей: “Петропавловска” и “Севастополя”. Третьим секретарем в президиуме стал матрос I статьи с “Севастополя” А. Кабин, членом мандатной комиссии — упоминавшийся С. Новосельский. Активно участвовали в работе и делегаты от “Петропавловска”: А.П. Скуев и В. Сякин.[924] От “Гангута” присутствовал матрос I статьи Ф.В. Олич.[925]
Депутаты выборных организаций (судовых и бригадного комитетов, Гельсингфорсского Совета и ЦКБФ) практически перестали выполнять свои служебные обязанности. На каждом линейном корабле их численность не превышала 26–28 чел., что составляло 2,17-2,33 %. Это было даже больше, чем увольняемые каждый месяц летом для полевых работ 2 % экипажей. К тому же организации имели право отправить в город с поручением
Г.К. Граф, став в середине марта 1917 г. председателем судового комитета штабного корабля начальника минной обороны “Чайка”, о своей деятельности высказался так: “Пока комитет занимался только судовыми делами, так что работать в его составе было возможно, но чем дальше шло время, тем всё больше стали примешиваться политические вопросы. Кроме того, члены комитета всё чаще должны были присутствовать на разных общих собраниях всех судовых комитетов и на всякого рода матросских выступлениях”.[928] Именно это обстоятельство, по его собственному признанию, побудило автора выйти из состава комитета спустя два месяца. Осенью 1917 г. контр-адмирал С.Н. Тимирёв, начальник 1-й бригады крейсеров, прибывшей в Гельсингфорс, отметил в воспоминаниях: “Немало способствовала быстро прогрессирующему упадку дисциплины и сама обстановка законного, заслуженного отдыха, т. е. в переводе на обыкновенный язык — полное отсутствие какого бы то ни было дела и вечное пребывание трёх четвертей команды на берегу”.[929] Отражение этот процесс косвенно получил в дальнейшем увеличении числа дней, когда выполнение текущих судовых работ откладывалось.
Вероятно, еще большее, чем раньше значение стали играть возможности проведения времени на берегу, поскольку на кораблях предложить личному составу какие-либо занятия стало гораздо сложнее. В описываемый период фактически прекратили свою деятельность большинство кружков. По имеющимся в нашем распоряжении материалам можно утверждать лишь о наличии футбольной команды на линейном корабле “Полтава”. Однако в весенние месяцы проведение игр не отмечалось. О некотором повышении внимания к этому спорту можно утверждать лишь применительно ко второй половине июля, когда вопросы об экипировке обсуждались сначала в судовом комитете, а затем и на общем собрании команды “Полтавы”.[930] Также в ведение судовых комитетов перешли судовые библиотеки. Так, на заседании делегатов “Петропавловска” 10 марта “в помощь” заведовавшему ею лейтенанту Н. Тимофееву комитет, согласно протоколу, постановил выделить по 1 чел. от роты. Через 3 дня вышло постановление о необходимости самостоятельно “озаботиться выпиской газет”.[931] Однако культурно-просветительские задачи выполнялись судовыми комитетами дредноутов на этом этапе слабо. В основном литература приобреталась на добровольные пожертвования, лекции проводились редко, а о ситуации в стране и партийных программах экипажи узнавали на митингах, проходивших на кораблях и в городе. За первые месяцы революции нам удалось обнаружить лишь 2 случая пожертвований. 7 апреля унтер-офицер линейного корабля “Гангут” Приходько отказался от денег, выплачивавшихся ему за сверхсрочную службу, прося употребить их на “общепознавательные цели”. 13-го его примеру последовал другой унтер-офицер того же корабля, И.Г. Асаул-Маланчук.[932]
Центром культурной жизни на берегу для нижних чинов по праву следует считать Матросский клуб. В идее его создания не было ничего нового. Первый подобный проект лег на стол командующего флотом вице-адмирала А.И. Непенина ещё в декабре 1916 г. Тогда уже нашли место для будущего клуба, были получены из ГМШ средства на его постройку.[933] Февральско-мартовские события несколько приостановили этот процесс. Но уже 17 марта клуб начал функционировать, правда, не в районе Теле, а в Мариинском дворце. В клубе читались лекции, как культурно-просветительские, так и научные. Ставились там и театральные спектакли, а с конца мая начал выходить иллюстрированный журнал “Моряк”. Одним из руководителей театральной секции и редактором “Моряка” стал радиотелеграфист “Севастополя” А. Красиков.[934] Для издания журнала 1 мая с дредноутов привлекли матросов I статьи И. Крылова (“Гангут”), JI. Хлюстова (“Петропавловск”), А. Павлова (“Севастополь”) и А. Федорова (“Полтава”).
Они являлись наборщиками журнала.[935] Одним из членов правления Матросского клуба был избран матрос I статьи с линейного корабля “Полтава” С. Костюков.[936]На палубе линкора “Полтава”
Клуб сумел наладить через судовые библиотеки знакомство моряков с периодическими изданиями. Матросы бригады хотели становиться активными сотрудниками, а не только читателями крупнейших гельсингфорсских газет и журналов. Об этом свидетельствуют следующие данные. Когда в № 13 журнала “Моряк” был открыт так называемый “почтовый ящик” для стихотворных произведений, 11 из 20 первых авторов являлись служащими именно с дредноутов.[937] Правда, уровень большинства стихотворений был, по-видимому, невысок, так как 9 авторов так и не смогли напечататься. Но это не останавливало, и многие моряки с “Петропавловска”, “Севастополя”, “Полтавы”, и “Гангута” продолжали свои попытки. А один из тех, чьи произведения попали на страницы “Моряка”, стал постоянным корреспондентом журнала. Речь идет о фельдшере с
“Полтавы” Н. Болтанове. В “Моряке” № 14 помещено такое его стихотворение:
“К товарищам.
Никогда уже больше не будем рабами,
Нас свободных не сломит буржуев орда,
Мы терпели нужду и лишенья годами
И мы ими не будем вперед никогда.
Луч свободы проникнул нам в сердце глубоко,
Распаяв кандалы… Сбросив рабство на век.
Грусть и тяжкая скорбь отлетели далеко,
И над миром теперь воцарил человек.
Угнетений, цепей, произвола и рабства,
Оскорблений, насмешек, глумлений, угроз -
Свергнут весь произвол ненавистного барства,
И на землю свет правды всю радость принес.
Мы Граждане, мы вольные люди, мы братья,
Нет больше тиранов — презренных Иуд,
Мы свободно откроем друг другу объятья
И девизом нам будет служить — честный труд”.[938]
Печатался он и в последующих номерах. В письме, помещенном в том же номере, он сообщил, что познакомился с этим изданием через судовую библиотеку, которая аккуратно пополнялась все новыми номерами.[939]
Регулярно с конца августа писал в газету “Известия Гельсингфорсского Совета…” бывший секретарь
судового комитета “Севастополя” С. Поднебесное. Нам удалось обнаружить тексты трех его писем, еще два по неизвестным причинам помещены не были. В письме, напечатанном в “Известиях …” от 31 августа, С. Поднебесное возмущался поведением матросов, исправлявших обычные железнодорожные билеты на билеты для проезда в курьерских поездах, и требовал их ареста и привлечения в Секцию Охраны народной свободы.[940] В другом — призывал комитеты всячески содействовать образованию команд.[941] Еще одно письмо посвящалось мошенничеству машиниста 6 роты “Петропавловска” И. Макарова.[942]
Думается поэтому, что нет ничего удивительного в возрастании числа членов Матросского клуба, открывшего дополнительные секции 14 июля. Косвенно об этом свидетельствует число утерянных соответствующих удостоверений. Если весной 1917 г. нами был зафиксирован единственный случай, то с июня по конец августа матросы 1-й бригады линейных кораблей теряли членские билеты клуба 9 раз.[943] Популярным считалось среди экипажа театральное отделение клуба, возглавлявшееся с августа матросом I статьи с линейного корабля “Гангут” Д. Хлыстовым. Активно ему помогали Н. Юшков с “Севастополя” и Р. Копылов с “Петропавловска”.[944] Масса желавших заниматься была и в танцевальной секции, однако подобное увлечение не всегда воспринималось положительно, о чем говорит письмо бывшего судового секретаря судового комитета линейного корабля “Севастополь” писаря 1 статьи С. Поднебеснова. Сетуя на большое число любителей “салонных танцев”, он требовал их “искоренения, а помещения клуба, где они проводились, — передать для чтения лекций”. При этом Поднебесное писал, что это принесет существенную пользу, так как “наши любители танцоры сократят требования на подметки”.[945]
Открывшийся при участии судовых комитетов Матросский университет имел 4 факультета: естественно- исторический, физико-математический, историко-литературный и политико-экономический. Всего в нем училось, по данным Е.Ю. Дубровской, около 8 тыс. чел.[946] Те, кто учились в Матросском университете, должны были читать лекции и для других. Для этой цели на “Севастополе” судовой комитет постановил. 16 октября выделить специальное помещение. Обучение в университете открывало широкие перспективы для продвижения в различных организациях, где могли состоять нижние чины. Так, член судового комитета “Севастополя” II созыва машинный унтер-офицер С. Новосельский, окончивший университет, стал 17 октября членом президиума Матросского клуба.[947] До него туда был избран матрос с “Полтавы” С. Костюков. Другой пример — 16 матросов “Петропавловска”, посланные затем агитаторами в Черниговскую, Киевскую и Харьковскую губернии.[948]