Дрессировщик драконов

— Больно, — полукровка не поднял глаз, но голос его выдал. — У меня совсем нет друзей. И поддержки.

— Теперь есть.

Ирлес разжал пальцы, бутыль с отравленным вином упала на землю, где тотчас истаяла, оставив после себя поблескивающую стеклом лепешку. Крон встал на одно колено и прижал правую руку к груди:

— Присягаю тебе, Эл'льяонт, как будущему правителю нашей страны. Клянусь защищать тебя и твой народ, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не жалея сил своих до последней капли крови, поступать по совести своей, как подобает настоящему эльфу. Старший народ да не будет стыдиться меня, а мне да не придется стыдиться своего правителя.

Крон замолчал, ожидая продолжения, но мальчик даже не шевельнулся.

— Заверши присягу, Эл'льяонт.

Полукровка поднял голову, его глаза блестели, но голос был тверд:

— Ты точно этого хочешь?

Ландал кивнул. Ребенок поднялся, встал напротив коленопреклоненного соотечественника и положил руки на его плечи. В походке и жестах Эл'льяонта произошло неуловимое изменение, отчего сердце крона забилось чаще. В этот момент обычный мальчик превратился в настоящего эльфа, взрослого мужчину, будущего правителя.

— Принимаю твою присягу, крон Ирлес Ландал, — с достоинством произнес Эл’льяонт. — Да будет наш союз основан на взаимопомощи, взаимоуважении и соблюдении законов Ил’лэрии. Будь моим поданным.

— Первым поданным, — поправил крон, поднимаясь с колена, — будут и другие. Жду твоих приказаний, правитель. Ты позволишь мне сопровождать тебя до границы?

Эл'льяонт кивнул, вновь превратившись в ребенка. В его глазах все еще стояли слезы, и он отвернулся, чтобы вытереть их. Ирлес опустился на кровать и вздохнул.

— Ну что, мой маленький повелитель? Каковы твои ближайшие планы? Как ты собираешься остановить войну?

* * *

Дагар думал, что, найдя сына, сумеет его уговорить сбежать в Арканы, где можно спрятаться рядом с месторождением тильдадильона, и пережить неспокойные времена. Увы, всемилостивейшая богиня Айша отказалась озарить благостным светом разговор дрессировщика и маленького эльфа, и теперь мастер был вынужден принимать настойку пустырника, чтобы хоть немного успокоиться.

Удивительно, как меняется отношение к человеку, когда узнаешь о родственных связях и общей крови. Раньше Дагар и не подумал бы уговаривать мальчика бежать, теперь переживал за него больше, чем за самого себя. За каждым холмом ему мерещились вражеские солдаты неизвестной, но очень грозной армии, которые услышали о предназначении Элиота и решили его убить. Каждую ночь он просыпался от подозрительных шорохов — ему казалось, будто эльфы проникли в палатку сына, и вот-вот выпустят в него свои стрелы. Дагар извелся сам и утомил Элиота, но ничего не мог с собой поделать. Он боялся за своего ребенка.

После первого разговора отца и сына, Элиот представил Дагара королю Сартра.

Фархат принял посетителей в шатре, установленном специально для этого. Фархат сидел на походном троне в парадном облачении и в короне. Бордовый цвет мантии и камзола не подходил королю, делая его лицо еще худее, а отблески самоцветов на широком воротнике увеличивали темные круги под глазами, но смотрелся сартрский правитель внушительно. Дагар поклонился его величеству.

— Рад приветствовать отца моего дорогого Эл'льяонта в нашем скромном лагере, — произнес Фархат.

Удивление появлением нежданного родственника прошло, но дрессировщик заметил тень недовольства на королевском лице.

— Благодарю, ваше величество, — поклонился мастер. — Надеюсь, ваши дни на земле будут столь же долгими, сколь щедро ваше гостеприимство.

— Куда вы направляетесь? — поинтересовался король.

— Я достиг цели своего путешествия, ваше величество. Я ехал за вами, чтобы увидеть сына. Надеюсь, вы позволите сопровождать его в походе.

Ни один мускул не дрогнул на лице Фархата, лишь пальцы непроизвольно сжались в кулаки и тотчас разжались.

— Если этого хочет Эл'льяонт.

Дагар с тревогой посмотрел на сына, но тот улыбнулся:

— Хочу. Нам с отцом нужно о многом поговорить.

— Да будет так.

Фархат махнул рукой, показывая, что аудиенция закончена, и дрессировщик поспешил покинуть негостеприимный шатер.

Он устроился в палатке сына, но большую часть дня проводил в одиночестве. Сартрский король не отпускал от себя Элиота, словно мальчик был его спасением. Поведение Фархата казалось Дагару подозрительным. Возможно, после обретения сына мужчину поглотили отцовские чувства, дремавшие в глубине сердца, и излишняя ответственность превратилась едва ли не в навязчивую заботу и опеку. А возможно, сартрский правитель действительно вел себя чересчур навязчиво. Зачем ему понадобился Элиот? Неужели он знает о его предназначении и хочет этим воспользоваться?

Но гораздо большие опасения вызывал Вильковест.

Дагар наблюдал за полетами первого дрессировщика драконов с неожиданной для себя завистью. Эргхарг никогда не позволял оседлать себя, даже полет показывал очень редко, потому что для этого требовалось единение сущностей. Дагар так и не достиг нужной степени единения со своим истинно свободным, так как не хотел, да и не считал это нужным. Дракон всегда был для мастера просто животным. Полуразумной, хотя и хитрой тварью. Вильковест же, кажется, считал Гаргхортсткора частью себя самого.

Почти весь день, а частенько и ночью колдун парил в облаках над сартрским лагерем, иногда отлучаясь на несколько часов для обзора прилегающих территорий. С высоты ему было видно очень многое. Если начнется война, дракон станет глазами Фархата, сартрский правитель заранее узнает о планах эльфов, об их передвижениях, что даст сартрскому войску огромное преимущество. Именно эта необходимость и незаменимость, вкупе со способностью творить магию давала Вильковесту преимущество над людьми, даже над королем. Первый дрессировщик пользовался чужим страхом, однако с Фархатом держался, словно верный поданный, хотя ему хватило бы одного шевеления бровью, чтобы уничтожить его величество.

Когда сартрская тысяча, получив разрешение, перешла границу Ви-Элле, у Дагара появилось много времени для размышлений — его телега монотонно катилась по территории короля Эделя Седьмого, сопровождаемая солдатами, бряцающими оружием. Вильковест не стал бы помогать людям налаживать отношения со старшим народом, он не просто так идет в страну эльфов, и Фархат для него не более чем пылинка. Когда мастер спросил о колдуне сына, Элиот не смог дать однозначного ответа.

— Вильковест — страшный человек, — произнес мальчик. — У него огромная сила и черная душа. Такой грязи не видел ни один эльф, столько мрака не наберется и в сотне душ самых гнусных разбойников.