Древнерусские учения о пределах царской власти

4) В области отношений церкви и государства – что было характерным для Древней Руси: вмешательство ли княжеской и царской власти в церковные дела или, наоборот, вмешательство церковной власти в дела собственно государственные? Было ли в этом отношении всегда одно и то же, или и здесь можно отметить некоторое развитие?

5) Представляет ли княжеская и царская власть на Руси, рассматриваемая со стороны ее широты или со стороны мыслимых в ее понятии полномочий, явление, возникшее вполне самостоятельно, или же ее возникновение и развитие могут быть объяснены только различными внешними влияниями? В последнем случае – каковы эти влияния по своему существу, а также и по своему значению, т. е. только ли этими влияниями объясняется характер царской власти, или наряду с ними действовали и причины внутренние?

По всем этим вопросам между исследователями нет согласия и до настоящего времени. Причины того, что, несмотря на целый ряд обстоятельных исследований, остаются нерешенными и возбуждают разногласие такие важные и основные вопросы, лежат, отчасти, в самом существе дела, а с другой стороны, заключаются в применении не вполне правильных приемов исследования.

Бесспорно, изучение природы царской власти представляет большие трудности уже по самому характеру источников, с которыми имеет дело историк. Власть русских государей очень долго опиралась не на закон, а на обычай. Закон может дать определенную формулу, выражающую существо и характер власти, и из такой формулы нетрудно уже сделать надлежащие выводы. Но в нашем распоряжении очень немного памятников, которые заключали бы в себе подобные формулы. А обычай в области публичного права не отличается таким постоянством и не дает такого количества примеров, как в области права частного; поэтому делать заключение о существовании обычая здесь приходится на основании немногих случаев, а это не всегда безопасно – тем более, что в области публично-правовых отношений одной из сторон является сама государственная власть, которая может действовать не только в силу своего права, но и в силу своего могущества [58] .

58

М. Владимирский-Буданов, например, в число прав царской власти включает право инициативы церковного законодательства и доказывает существование этого права ссылкой на участие Ивана Грозного в Стоглавом соборе. Если допустить, что можно привести еще несколько примеров такого участия, то все же неизбежен вопрос: достаточно ли этих примеров, чтобы говорить о праве? Обзор ист. р. права. Изд. 7, 1915. С. 153 и след.

Эти трудности, неизбежные для всякого, кто изучает историю и существо самодержавной власти, обязывают исследователя быть очень осторожным в обращении с источниками и в выборе приемов исследования. Но установившиеся в науке приемы исследования возбуждают большое сомнение. Историки обыкновенно не отделяют один от другого три разных вопроса: 1) какой была царская власть де-юре? 2) как она себя фактически проявляла? 3) как изображает ее политическая литература? Все три вопроса изучаются обыкновенно вместе [59] . Но между ними нет необходимой связи. Изучая отношения того или другого государя к различным лицам и учреждениям в государстве, нельзя принимать фактическое преобладание в этих отношениях за проявление права и фактическое подчинение чьей-нибудь власти – за обязанность повиновения ей. Если, например, государь исполняет советы и указания митрополита, мы не можем еще говорить ни о главенстве духовной власти над светской, ни об ограниченности светской власти; и если носитель власти действует вопреки какой-нибудь норме права, это не дает еще нам основания заключать, что эта норма не была для него обязательна. Одно не покрывает собой другого. Фактические отношения складываются под действием самых разнообразных сил, из которых право не всегда является самой могущественной. Право может в отдельных случаях отступить, например, перед силой убеждения или религиозного чувства, но это, конечно, не значит, что права и вовсе нет, или что оно уничтожено. Далее. Политическая литература дает богатый материал для характеристики княжеской и царской власти, и исследователи очень охотно пользуются этим материалом. Но до сих пор политическая литература играла в исследованиях почти исключительно служебную роль. Например, для характеристики княжеской власти в XII в. исследователи пользовались «Поучением» Владимира Мономаха, а для характеристики царской власти в XVI в. – сочинениями Иосифа Волоцкого или перепиской Ивана Грозного с Курбским. Но от того, какой является царская власть в памятниках письменности, опасно заключать, что она была такой же и в действительности. Никто еще не доказал, что изменение характера царской власти в русской письменности шло параллельно с изменением ее характера и ее пределов в действительности, а принимать это без доказательства нет решительно никаких оснований. Авторы политических учений принадлежат к различным направлениям и партиям и потому изображают действительность односторонне, в духе тех идей, которым они служат. Памятники политической литературы очень часто изображают только идеал, они очень часто предваряют действительность и говорят как о несомненных о таких правах и таких ограничениях власти, которые составляют лишь их мечту; и, наоборот, часто отрицают такие права и ограничения, которые давно уже вошли в жизнь. Поэтому, пользуясь памятником политической литературы, никогда не следует забывать, что перед нами только литературное произведение, и изображенный в нем идеал не следует принимать за действительность. Не следует ставить знак равенства между тем, что думали на Руси о власти князей и царей, и тем, какова эта власть была на самом деле. Историческая же наука до сих пор изучала юридическую природу царской власти вместе с ее фактическим положением, а древнерусскую политическую литературу – лишь как материал для освещения того и другого, и в результате мы не имеем ни ответа на общий вопрос о характере и о пределах царской власти в Древней Руси, ни ответов на три отдельные, указанные выше вопроса.

59

Едва ли не единственное исключение представляет А. Филиппов, у которого находим попытку систематически провести различие между царской властью де-юре и де-факто. Учебник истории русск. права. 4.1. Изд. 4. С. 351–360, 585–590. Но политическую литературу автор рассматривает как материал для характеристики царской власти де-юре. Там же. С. 169–170, 352, 586.

Следовательно, чтобы добиться успеха в изучении истории царской власти на Руси, необходимо строго отделять вопрос факта от вопроса права, а то и другое вместе – от изображения царской власти в литературе. Для решения каждого из этих вопросов надо пользоваться только соответственными источниками.

На следующих страницах и будет сделана попытка представить историю русских политических учений о пределах царской власти.

Глава II Общие источники политических идей в Древней Руси

1. Св. Писание и отцы церкви

Давно уже пользуется общим признанием та мысль, что принятие христианства отразилось на политических идеях русского народа. Духовенство привезло с собой из Византии Библию, стало из нее черпать материал для своей политической проповеди и, таким образом, перенесло на Русь ветхозаветное и христианское учение о царской власти. Так говорят историки, и это не возбуждает никакого сомнения, пока речь идет об идее богоустановленности княжеской власти и идее покорения земным властям. Эти идеи, действительно, не раз высказываются в Библии, и можно значительное количество текстов привести для их подкрепления. Но совсем иначе обстоит дело с учением о форме правления и о пределах княжеской власти. Для обоснования этого учения политическая литература могла найти в Библии материал до крайности скудный, и что, пожалуй, еще важнее, – библейские тексты, которые можно собрать на эту тему, не дают вполне определенного ответа и допускают очень различное толкование. На них можно обосновать самые разнообразные учения о характере княжеской и царской власти.

В ветхозаветных книгах сюда относятся следующие места. В 1 книге Царств рассказывается, как израильский народ обратился к Самуилу с просьбой поставить над ним царя; Самуил в ответ на это изобразил, по внушению от Бога, власть царя: «Сыновей ваших он возьмет и приставит их к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его… и дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы; и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет и отдаст слугам своим… и рабов ваших, и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела; от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами; и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе, и не будет Господь отвечать вам тогда» [60] . Некоторые понимают этот текст в том смысле, что Бог не одобряет вообще монархического правления и потому как бы слагает с себя ответственность за возможные последствия [61] . Но это слишком смелое толкование. Из содержания всей главы вытекает, что Бог относился с неодобрением не к монархическому правлению, а к установлению вообще над израильским народом земной светской власти, вследствие чего он должен был выйти из непосредственного подчинения Богу. В приведенных же словах власть царя изображается как власть не ограниченная решительно ничем, так что ни личная свобода, ни собственность подданных не ограждены от проявлений его власти. Если бы в ветхозаветных книгах не было других мест, в которых говорится о характере царской власти, то можно было бы утверждать, что Ветхий Завет стоит за неограниченность царской власти в смысле свободы ее от каких бы то ни было норм, не ею установленных. Но в Ветхом Завете можно найти места и другого содержания. Во Второзаконии читаем: «Когда он (т. е. царь) сядет на престоле царства своего, должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов, и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Господа Бога своего и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии; чтобы не надмевалось сердце его, и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево, дабы долгие дни пробыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля» [62] . Здесь царская власть изображается совершенно иначе. Ей не дается характер абсолютного, ничем не стесняемого властительства; напротив, она ставится в очень определенные рамки закона. Отступить от закона, изменить его царь не может. Он связан законом, он блюдет его святость; можно сказать, что вся власть его, все его назначение состоит лишь в исполнении закона.

60

Царств. Гл. 8. Ст. 11–18.

61

П.Жанэ. История государственной науки. Т. I, русск. пер. 2-е изд. С. 196–197.

62

Второзак. Гл. 17, 18–20. Та же мысль выражается и в других местах, напр. Исаии 32, 1.

Как же примирить эти два противоположных определения характера царской власти? Следует сказать, что политическая литература может свободно обойтись без такого примирения. Автор политического трактата может в силу разных обстоятельств (случайное знакомство с текстом, тенденциозность и др.) остановиться на котором-нибудь одном из приведенных текстов, выдать его за выражение всей мысли Ветхого Завета и, таким образом, подкрепить, обосновать собственную мысль. Так чаще всего и бывает: в произведениях политической литературы приводится в подтверждение выставленной идеи какой-нибудь один текст, между тем как в св. Писании можно найти несколько других текстов, которые эту идею опровергают. Если же разбирать приведенные места не в пылу политической полемики, а спокойно, то примирить их вовсе не представляется трудным. Тексты эти имеют разное назначение: в одном изображается идеал царя, в другом – отклонение от идеала. В 8 главе 1 книги Царств Самуил имеет в виду отговорить израильтян от их намерения – избрать себе царя и для этого рисует перед ними картину злоупотреблений царской властью, картину полного произвола, граничащего с тиранией; это та перспектива, которая угрожает израильскому народу – угрожает не потому, чтобы это было нормальным образом действий царя, а потому, что такое отклонение от нормы фактически возможно, и Бог заранее слагает с себя ответственность за это. Но Ветхий Завет не одобряет таких проявлений царской власти. Нормальной, правильной является в его глазах монархия законная, монархия, ограниченная законом, данным от Бога. Изображению такой монархии и посвящено приведенное место из Второзакония. Что такова, действительно, мысль Ветхого Завета, доказывается существованием и других мест, где также проводится идея об ограничении царя законом и о соответственных этому пределах повиновения царю. Так, Писание говорит с похвалой о тех, кто противился безбожным повелениям вавилонского царя; Бог награждал тех, кто боялся Его и не исполнял приказаний фараона [63] .

63

Исх., гл. 1, 20–21; Дан., гл. 3 и 6.

Какова судьба ветхозаветного учения о царской власти в русской политической литературе? Мы имеем свидетельство, что книги Царств были известны в России в славянском переводе уже в конце XI в., а пять книг Моисеевых, в том числе Второзаконие, были переписаны в Новгороде в 1136 г. и дошли до нас в списке XV в. [64] Следовательно, уже с самого возникновения у нас политической мысли указанные тексты могли служить темой для рассуждения или могли быть приводимы как цитата для иллюстрации и доказательства собственной теории. На самом деле литература воспользовалась ими в очень скромных размерах. А именно оба приведенные места, как кажется, вовсе не встречаются в нашей политической литературе раньше середины XVII в., да и там воспользовалось ими сравнительно очень небольшое число писателей. Сказать, чем объясняется пренебрежение указанными текстами во все предшествующие столетия, довольно трудно – тем более, что пренебрежительного или недоверчивого отношения к книгам Ветхого Завета в Древней Руси вообще не замечалось.

64

Преосв. Макарий. История русской церкви. Т. II. С. 205 и 210 (по 2 изд.); И. Срезневский. Древние памятники русского письма и языка, 1882. С. 56.

Взгляд на характер царской власти и на пределы повиновения ей, выраженный в Новом Завете, отличается гораздо большей определенностью. Здесь нет текстов, которые бы противоречили один другому, и которые бы нужно было примирять путем сложного толкования. Сюда относится, прежде всего, известное место в Евангелии от Матфея, где повествуется, как на вопрос фарисеев, следует ли давать подать кесарю, I. Христос ответил им: «Воздадите кесарева кесареви, и Божия – Богови» (гл. 22). Эти слова понимают чаще всего в смысле проповеди полного отделения церкви от государства – так, как если бы Христос сказал: «Отдавайте кесарю только кесарево» [65] . Такое понимание страдает, конечно, некоторой односторонностью и грешит, прежде всего, тем, что не принимает в расчет историческую обстановку, в которой слова эти были сказаны. В то время евреи находились в подданстве у языческого государя, который не признавал закона Моисеева. Поэтому, если бы I. Христос и установил принцип невмешательства такого государя в религиозные убеждения и религиозные дела еврейского народа, то это было бы вполне понятно и естественно. Но трудно утверждать, что в этой формуле заключается запрещение для христианского государства иметь какое бы то ни было отношение к религиозным делам своих подданных – христиан или к христианскому учению и к христианской морали вообще. Этой мысли в приведенных словах не содержится [66] . Гораздо ближе к тексту толкование, которое предлагает большинство богословов. Именно они согласны в том, что в этой формуле выражено две мысли: 1) покорение мирской власти есть общая для всех обязанность («воздадите кесарева кесареви»); 2) это покорение не есть безусловное, оно не должно противоречить нашей обязанности послушания Богу («Божия – Богови») [67] . Если принять это толкование, то можно будет сказать, что Евангелие устанавливает понятие об ограниченной царской власти – ограниченной в том смысле, что подданные обязаны ей повиноваться только в известных пределах, и что, если она хочет, чтобы подданные никогда не отказывали ей в повиновении, она сама не должна в своих проявлениях выходить за эти пределы. Пределы же эти устанавливаются законом Божиим. Следовательно, условием обязательности актов, исходящих от царской власти, является их согласие с законом. Закон Божий ограничивает царскую власть. Достойно упоминания, что ограничительный смысл придает рассматриваемой формуле не каждая из двух заключающихся в ней мыслей в отдельности, а само сопоставление этих мыслей.

65

Вместо многих ссылок см. П. Троицкий: Церковь и Государство в России. М., 1909.С. 10.

66

В святоотеческой литературе встречаются, правда, ссылки на этот текст для доказательства того, что император не должен касаться церковных дел, но исключительно в применении к таким императорам, которые или открыто исповедовали ересь, или покровительствовали ересям. Следовательно, и в этих случаях была разница в вере между государем и дух. писателем. См., напр. Творения Афанасия Вел. Ч. II. С. 141.

67

Еп. Михаил. Толковое Евангелие. Кн.1. Изд. 7. 1903. С.425; I; Бухарев. Толкование на Ев. От Матфея, 1899. С. 214. Ср. Hergenrother. Der Gehorsam gegen die weltliche Obrigkeit. C. 6.

Это евангельское учение об ограничении светской власти законом Божиим развивается и в других новозаветных книгах. В Деяниях учение это выражено в форме общей мысли, что Богу нужно повиноваться больше, чем людям (гл. IV, 19 и V, 29). Хотя в обоих случаях, где эти слова встречаются, апостолы обращаются с нею к синедриону, т. е. к высшей духовной власти, но не может быть сомнения, что они приобретут еще большую силу, если их применить к власти светской. Духовная власть имеет единственным своим назначением – исполнение закона Божия, им одним она должна руководиться в своих действиях, и если могут быть случаи, когда следует отказывать ей в повиновении ради соблюдения подлинных божеских законов, то в действиях светской власти может быть еще больше поводов к тому, так как она имеет другое назначение и руководится другими побуждениями. В Посланиях эта мысль выражена в известном месте Послания ап. Павла к Римлянам: «Всяка душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власть, аще не от Бога; сущие же власти от Бога учинены суть» и т. д. (гл. XIII, 1–6) [68] . Из этой мысли канонисты делают следующие выводы по вопросу о пределах повиновения светской власти. 1) Если власть от Бога, и начальник есть Божий слуга, то его власть не может быть неограниченной, потому что он сам обязан повиновением Богу и не может предписывать ничего такого, что было бы противно Божией воле. 2) Повиноваться властям нужно за совесть, но это невозможно, если приказание, исходящее от власти, противоречит совести. 3) Начальник есть Божий слуга на добро; поэтому он не может запрещать добро и предписывать зло [69] .

68

Интересные варианты в переводе этого места см. Г. Воскресенский: Древний славянский перевод Апостола и его судьбы до XV в. 1879. С. 211, 219 и др. Варианты, впрочем, не указывают на какое-нибудь особенное понимание текста, кроме разве одного перевода XI в.: всею душою владыкам превладущим повинуйтеся (там же, 211).

69

Hergenrother, op. cit. С. 6–7. Надо оговориться, что это толкование принадлежит католическим канонистам; православные же толкователи не делают из приведенных слов таких выводов. См., напр., Еп. Никанор: Толковый Апостол. Ч. II. Изд. 3. 1904. С. 112–114.

Таким образом, новозаветное учение основано на том начале, что закон Божий обязателен для всех – для государственной власти так же, как и для подданных. Отсюда уже как логический вывод вытекает мысль об ограниченности царской власти законом Божиим и о пределах повиновения ей. Так обыкновенно и понимала новозаветное учение последующая литература.

В России новозаветное учение о царской власти стало известно в скором уже времени после принятия христианства. Не говоря уже о Евангелии, Послание ап. Павла к Римлянам русские знали в славянском переводе ранее половины XI в. [70] Хотя первое известие о книге Апостольских чтений, списанной на славянском языке в России, дошло до нас от 1215 г. [71] , но нет сомнения, что Апостол был известен у нас гораздо раньше; а так как приведенные выше места из Деяний входят в круг Апостольских чтений (читаются на Фоминой неделе), то знакомство с ними нужно отнести также к первым годам христианства. Конечно, это учение оказало свое влияние на определение характера княжеской и царской власти в русской политической литературе. Но влияние это можно заметить только на общем настроении и на общих взглядах на царскую власть, какие высказывают различные представители политической литературы от начала ее вплоть до XVII в. Более же близкое, непосредственное влияние – влияние текста – было и здесь невелико. Очень немногие из древнерусских книжников воспользовались приведенными текстами. Некоторые, кроме того, ссылались на них не для доказательства ограниченности царской власти, а для доказательства совсем других мыслей, например, обязанности покорения царю, или основывали на них учение о полновластии.

70

Макарий. Ист. р. церкви. Т. I. С. 117.

71

И. Срезневский. Древние памятники русского письма и языка. С. 91–92. Из дошедших до нас рукописей указывают, правда, более древний список Апостола, чем тот, который значится у Срезневского (ркп. М. Тип. Библ. № 24); но время его написания определяется предположительно XII–XIII вв., а потому нельзя с уверенностью сказать, что он относится именно к XII в. См. Н. Волков. Статистические сведения о сохранившихся древнерусских книгах. 1897. С. 59.