Древнейший народ Японии (Судьбы племени айнов)

Все исследователи этого периода были людьми гуманитарного обществоведческого образования и направления деятельности. В работах Штернберга имеются некоторые антропологические материалы, притом собранные по очень совершенной для своего времени программе, уделявшей много внимания описательным признакам. Но все же значение их относительно невелико в сравнении с материалами по этнографии. Штернберг подробно исследовал религиозную обрядность, искусство и материальную культуру айнов и таким образом подкрепил этнографическим материалом концепцию южного происхождения айнов, до этого базировавшуюся главным образом на антропологическом материале. Именно Штернбергу принадлежит честь наиболее четкой и полной формулировки этой концепции. Сделано это было им в работах, опубликованных уже после 1917 г. [Штернберг, 1933].

Таким образом, работы Штернберга завершили второй период айноведения в России и положили начало третьему, довоенному советскому периоду.

Наибольшее значение среди работ этого времени имеют работы по физической антропологии айнов. Это был период, когда в сложных поисках закладывались методологические основы советской антропологической школы вообще, и это не могло не отразиться и на айнской проблематике, которая поднималась советскими антропологами в связи с разработкой общих теоретических проблем. В эти годы Т. А. Трофимова заново исследовала ту же самую серию черепов, которая ранее легла в основу работы Таренецкого [Tarenetzky, 1890]. Т. А. Трофимова выделила в этой серии два компонента: основной, австралоидный, и вторичный, монголоидный. При этом она рассматривала такую неоднородность не как результат метисации, а в плане широко распространенной в советской антропологии тех лет концепции стадиальности, согласно которой промежуточные по своим признакам антропологические типы рассматривались как стадиальные формы, пережитки пройденной фазы [Трофимова, 1932].

Ища и не сразу находя правильные пути в развитии советской антропологии, наши антропологи одновременно вели борьбу с распространенными тогда в западной науке реакционными антропологическими концепциями, в конечном счете отражавшими расистскую антропологическую доктрину. К интересующей нас проблеме имеет отношение, в частности, критика Г. Ф. Дебецем работы Э. Эйкштедта [Дебец, 1935]. Большое влияние на концепции айнской антропологии среди трудов западных антропологов оказали работы Ж. Монтандона [Montandon, 1928]. Связывая айнскую расу с европеоидной, Монтандон, кроме того, рассматривает ее с ологенистической точки зрения, по которой большая европеоидная раса выступает запоздалой и, следовательно, прогрессивной, а ее скороспелым примитивным ответвлением оказывается айнская раса. Критику монтандоновских теорий ологенеза в антропологии дали М. А. Гремяцкий [Гремяцкий, 1934] и С. П. Толстов [Толстов, 1938].

Проблемам этнографии и этнической истории айнов уделялось в эти годы внимание главным образом в работах, посвященных истории Японии в целом [Конрад, 1923]. Публиковались и специальные обзоры по айнам [Катаров, 1931]. Кроме того, необходимо упомянуть материалы по айнскому фольклору, собранные в эти годы Н. А. Невским, но полностью опубликованные лишь спустя много лет после смерти ученого [Невский,1972].

Четвертый, послевоенный период развития отечественного айноведения характеризуется многоплановостью своих направлений. По-прежнему затрагивается айнская проблематика в связи с проблемами этнической истории Японии в целом [Окладников, 1946]. Ценные этнографические материалы были собраны Амуро-Сахалинской экспедицией 1946–1947 гг. Особую ценность имеют собранные ею материалы по орнаментальному и изобразительному искусству айнов, в частности описание змееподобных скульптур с медвежьими головами, на основании которых И. П. Лавров дополнил положения Штернберга о трансформации в специфических условиях Северной Азии айнских культов южного происхождения [Лавров, 1949].

Еще шире эта же теория трансформации южных культов на севере отражена в работе Б. А. Васильева «Медвежий праздник» [Васильев, 1948]. Васильев выделяет два типа медвежьих праздников: один общий, бореальный, и второй, ограниченный бассейном Японского моря и генетически связанный с культовыми обрядами древних мотыжных земледельцев Юго-Восточной Азии. Переносчиками этих обрядов в Амуро-Сахалинскую область и явились, по мнению Васильева, айны. По генезису медвежьего праздника противоположную точку зрения в советской литературе выдвинула А. В. Смоляк, по мнению которой айнское влияние на народы Нижнего Амура сильно преувеличено, а сходные черты их культуры с айнской должны объясняться скорее влиянием палеоазиатов на айнов, нежели наоборот [Смоляк, 1965].

Однако и в этот период наибольший удельный вес в отечественном айноведении принадлежал сюжетам физической антропологии. Уже упоминавшаяся Амуро-Сахалинская экспедиция Института этнографии наряду с этнографическими исследованиями провела весьма детальное антропологическое обследование разных групп населения Нижнего Амура: и Сахалина, в том числе и айнов [Левин, 1949]. По сути дела, это были первые в русской литературе оригинальные материалы по антропологии айнов, собранные по развернутой программе исследований на живых. Что касается публикаций краниологических материалов, то здесь необходимо упомянуть работу Г. Ф. Дебеца [Дебец, 1951], где дана полная сводка краниологических материалов по айнам и другим народам Сахалина и Нижнего Амура. Сводка эта основывается как на имеющихся публикациях, так и на результатах собственных исследований черепов, хранящихся в музеях СССР. Хотя айнская серия до Дебеца была уже обследована дважды [Таренецким и Трофимовой], Дебец перемерил их заново, дополнив программу некоторыми новыми характеристиками.

К этому времени концепция австралоидности айнов прочно утверждается в советской антропологии.

Косвенное отношение к критике концепции европеоидности айнов имеет работа Дебеца «О древней границе европеоидов и американоидов Южной Сибири» [Дебец, 1947], очертившая ареал максимального распространения европеоидов на Востоке. В эти годы появляется целый ряд выдвинутых различными авторами антропологических классификаций, в которых соответствующее место занимают и айны. В классификации Г. Ф. Дебеца, опубликованной в «Атласе народов мира», айны отнесены к океанийской ветви экваториальной расы. В работе Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина «Основы антропологии» [Рогинский, 1955] айнская локальная раса вместе с полинезийской рассматривается как промежуточная между экваториальной и азиатско-американской. В работе Н. Н. Чебоксарова [Чебоксаров, 1951] айны выделены как представители курильской ветви большой австралоидной расы. К другим ее ветвям отнесены австралийская, цейлоно-зондская, меланезийская и андаманская. В классификации В. В. Бунака [Бунак, 1956] айны представляют курильский тип океанийской ветви южного ствола (к другим типам этой ветви Бунак относит полинезийский, индонезийский и австралийский). Практически среди всех советских ученых господствует мнение, что первоначальными насельниками японского архипелага являлись айны. В то же время Чебоксаров [Чебоксаров, 1947] обращал особое внимание на тот факт, что если по соматическим признакам айнский тип достаточно хорошо дифференцируется от южномонголоидного при исследовании на живых, то по краниологическим материалам такая дифференциация крайне затруднительна. По сути дела, только орбитный индекс достаточно четко отграничивает известные айнские краниологические серии от южномонголоидных. Поэтому даже в тех случаях, когда ископаемый японский краниологический материал дает основания для его сближения с айнами, это не исключает возможности, что оставившее его население было южномонголоидным по своему физическому типу.

Венцом трудов советской антропологической школы в айнской проблематике бесспорно является работа М. Г. Левина [Левин, 1958]. Эта работа содержит исчерпывающую историографию проблемы, оригинальные антропологические материалы по айнам в сравнении со всеми прочими народами района Амура и Сахалина, определение антропологического типа айнов, очерк древних культур и палеоантропологических типов японских островов, обзор теорий происхождения айнов и выводы автора по всем этим вопросам. Левин считает, что «сходство между айнами и полинезийцами восходит, очевидно, к общему у них древнему компоненту, который мы можем гипотетически реконструировать. Этот «австралоидный» компонент, если исходить из антропологических особенностей айнов и полинезийцев, должен был обладать по — сравнению с австралийской расой менее темной кожей, менее широким носом, менее выраженным прогнатизмом. Рассматривая антропологические особенности современных айнов, следует учитывать помимо неоднократно уже отмечавшейся поздней монголоидной примеси также и внутригрупповую изменчивость, протекавшую на протяжении тысячелетий в условиях значительной изоляции. В этих факторах следует, по-видимому, искать объяснение их своеобразия в таком существенном признаке, как третичный волосяной покров, по степени развития которого айны представляют мировой максимум. Надо иметь в виду также и возможность влияния географических условии, в которые попали предки айнов, продвинувшись с юга и заселив Японские острова. Очень вероятно, что депигментация кожи, отличающая айнов от других типов австралоидного круга, в известной степени связана с их обитанием в северных широтах» [Левин, 1958, с. 292]. В своей работе Левин подвергает критике широко распространенные концепции о связи неолитического населения Японии с Сибирью и о непосредственной генетической преемственности между этим населением и современными японцами. Он приходит к выводу, что, «к сожалению, недостаточно точная датировка отдельных черепов из погребений, относящихся к различным периодам японского неолита, не позволяет проследить изменения антропологического типа древнего населения на разных этапах японского неолита. В целом же мы имеем возможность сделать заключение о близости неолитических черепов с айнскими и глубоких их различиях по основным расово-диагностическим признакам с черепами японцев. Весь известный палеоантропологический материал говорит о сходстве краниологического типа населения периода дзёмон с типом айнов» [Левин, 1958, с. 284].

В зарубежном айноведении, естественно, наибольший объем работ падает на труды японских ученых… Отдельные сообщения об образе жизни и быте айнов имеются уже в раннесредневековых произведениях. Интерес к айнам особенно возрос в эпоху правления сёгунов (военных правителей) из рода Токугава (1603–1867), ибо именно в эпоху токугавского сёгуната начались попытки политической инкорпорации Хоккайдо (тогда называвшегося Эдзо) в систему японской феодальной империи. В разные периоды позиция бакуфу, т. е. сёгунского правительства, по отношению к проблеме «освоения северных земель» была различной, но в целом этот вопрос никогда не выпадал из круга его внимания. В эпоху Токугава японская научная и общественная мысль развивалась весьма интенсивно. Одни деятели той эпохи были настроены по отношению к сёгунату конформистски и в своих трудах занимались апологетикой его политики, другие относились к сёгунату критически, ощущая, что проводимая им политика изоляции страны и консервации феодальных отношений все более становилась помехой на пути подспудно укреплявшихся в Японии тенденций капиталистического пути развития.

Различие взглядов японских теоретиков на внутреннюю и внешнюю политику бакуфу, однако, не помешало им выработать некоторую единую концепцию, в содержании которой просматривается сильнейшее влияние конфуцианской идеи. Ее суть заключается в том, что все некитайские (а также неяпонские) народы рассматривались как варвары. Перенеся конфуцианское учение на японскую почву, японские идеологи также относились к айнам как к варварам, а их землю, т. е. о-в Эдзо, рассматривали как неяпонскую территорию. Начиная с первого в Японии труда, посвященного проблеме о-ва Эдзо, написанного Араи Хакусэки в 1720 г. и имеющего название «Эдзо си» («Описание о-ва Эдзо»), в работах авторов более позднего времени прослеживается конфуцианская идея особых прав и задач «цивилизованной» японской нации по отношению к варварам.

Для осуществления своих политических целей бакуфу было необходимо иметь информацию о положении на о-ве Хоккайдо, Курилах и Сахалине. В 1785 г. правительство сёгуната организовало небольшую по численности первую государственную экспедицию. Один из агентов бакуфу, Могами Токунай, как член экспедиции сумел тайно проникнуть на о-ва Уруп и Итуруп, к тому времени открытые и осваиваемые русскими. Он подтвердил, что на этих островах южной группы Курильских островов он встретил помимо айнов только русских. Для большей убедительности излагаемого им в своем отчете Могами Токунай подробно пересказал содержание беседы, проведенной с русскими через сопровождавшего его айна, знавшего русский язык.