Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

Существенно заметить в этой связи, что нередко стоянки эрлитоу-эрлиганской культуры — особенно вдалеке от Хэна-ни — датируются более поздним временем, т.е. могут считаться синхронными с аньянским протогосударством Шан. К числу их относится, в частности, Учэн (пров. Цзянеи, район Янцзы), где наряду с платформой-фундаментом, бронзой и иными предметами было обнаружено несколько керамических сосудов с нацарапанными на них иероглифами аньянского типа (свыше 60 знаков).

Что же представляла собой социокультурная общность протокитайцев, обитавших в поселках и городках эрлитоу-эрлиганского комплекса? Если опираться только на данные археологии, есть основания для вывода о существовании стратифицированного общества, уже знакомого с надобщинными политическими структурами и даже с ранними формами протогосударства. Явно прослеживается существование мелких и даже довольно крупных (типа Эрлигана) городских политических центров с тяготевшей к ним периферией. Существенна разница в социальном статусе захороненных, что опять-таки свидетельствует о стратификации социума. Справедливости ради необходимо заметить, что неравенство в захоронениях существовало и в эпоху неолита. Но теперь оно заметнее. И все же это был лишь самый начальный этап процесса политического структурирования, что характерно для стадии ранних простых пред- и протогосударств. В чем это проявлялось?

Эрлитоу-эрлиганский комплекс (вся «фаза Эрлиган») отличался от пришедшего ему на смену аньянского прежде всего тем, что неравенство еще не слишком заметно: вождь общности был скорей старейшиной разросшегося над общинного коллектива, нежели всевластным правителем своих подданных. Не обнаружено ни регалий власти, ни аксессуаров высокой должности, ни захоронений типа гробниц с массовыми сопогребениями людей и огромным количеством вещей. Нет следов сколько-нибудь развитых ритуала и культа, призванных обслуживать социальные верхи и символизировать их мощь и величие, — здесь снова стоит сделать акцент на отсутствие письменности и на сохранение той же практики гаданий, что была характерна и для луншаньцев. Нет еще изысканного искусства и бросающейся в глаза роскоши, возникающих для удовлетворения нужд оторвавшегося от рядовой массы производителей высшего слоя управителей.

Подытоживая сказанное, можно уверенно говорить о серьезном процессе социально-политической трансформации по пути от первобытной общины земледельцев неолита к ранним надобщинным политическим структурам бронзового века. Этот процесс, совершавшийся не без воздействия извне (вспомним о нововведениях скотоводческого комплекса луншаноидного горизонта, о новых злаках и породах одомашненного вне Китая рогатого скота, об изделиях из металла и т.п.), но все же в основном на местной неолитической яншао-луншаньской основе, логически вел к переходу на новую стадию развития — как в сфере материального производства (век бронзы, совершенствование хозяйственных навыков в сфере земледелия, скотоводства, ремесла), так и в сфере социально-политической (возникновение надобщинных политических структур, предгосударственных образований, рост социального неравенства и появление зачатков централизованной администрации). Тем самым в Китае — и прежде всего в бассейне Хуанхэ, в пров. Хэнань, — закладывались основы для появления развитого очага первичной урбанистической цивилизации. Такой очаг вскоре и появился — в виде аньянской цивилизации, протогосударства Шан. Но прежде чем перейти к изложению связанных с этим событий, необходимо остановиться на представлениях о дошанском этапе истории Китая, зафиксированных в традиционной китайской историографии.

Эти представления, в обилии встречающиеся в источниках, начиная с «Шуцзина», опираются на древнюю мифопоэтическую традицию. Однако сама она в Китае необычна и заметно отличается от красочной мифологии древних греков или поэтического эпоса индийцев своей сухостью и прозаической прагматичностью. Здесь сыграла определенную роль рационалистическая этика конфуцианства, представители которого редактировали древние предания. Впрочем, справедливости ради необходимо заметить, что задолго до Конфуция в силу ряда причин (подробнее см. [21, с. 17—49]) начался специфический процесс демифологизации китайской мысли, итогом которого было очищение мифических преданий от поэтического вымысла и превращение героических сказаний в некую линейную историзованную схему. Внутренним смыслом было выдвижение на передний план назидательной дидактики, которая со времен Конфуция обрела мощный социально-этический фон. Вот почему в историографической традиции на передний план вышли полулегендарные повествования о великих и мудрых мужах прошлого, чьи деяния, очищенные от преувеличений и явного вымысла, стали считаться на долгие века эталоном политической дальновидности, высшей нравственности, социальной мудрости.

Традиция начинает отсчет с упоминавшегося уже Хуанди, легендарного первопредка китайцев, жившего в районе гор Куэньлунь. В нелегком противоборстве со своими соперниками Яньди и Чи-ю Хуанди сумел подчинить себе, как повествует о том Сыма Цянь, владетельных вождей (чжухоу) и стать императором. Установив мир, он принес жертвы богам, назначил чиновников-управителей, заботился о разумном использовании природных ресурсов, включая земледелие, внимал результатам гаданий и т.п. У него было 25 сыновей, 14 из которых — подобно сыновьям библейского Иакова — стали родоначальниками кланов (см. [86, т. 1, с. 133—135]). Есть немалый соблазн сопоставить борьбу Хуанди и Яньди с процессами, связанными с освоением неолитическими земледельцами северного Китая бассейна Хуанхэ (пришельцы сражаются с аборигенами). Но легендарный материал слишком лапидарен ^[12] , чтобы всерьез на него опираться, — можно лишь иметь его в виду.

12

⁶ Я сознательно оставляю в стороне те мифы, которые были собраны в послеханьское время и содержат немало сказочных повествований о Хуанди. Небезынтересные сами по себе (см., в частности, [99, с. 100—146]), богатые красочными деталями и описаниями героических подвигов, эти мифы не только явно вторичны в том смысле, что были расцвечены в более поздние времена, но и малосодержательны с точки зрения интересующих нас проблем. Каких-либо новых материалов к изложенному Сыма Цянем они в этом смысле не добавляют.

Преемником Хуанди легендарная традиция считает Чжуань-сюя, затем — Ку. После Ку пришла очередь знаменитого Яо.

Яо в истории Китая — едва ли не наивысшее воплощение добродетели и мудрости правителя. Уже из описаний «Шуцзина» явствует, что его достоинства и заслуги поистине неисчислимы. Он объединил и привел в состояние гармонии страну, установил согласие между людьми (байсин — «сто кланов»), назначал умелых помощников следить за порядком, заботился о правильном летосчислении, соблюдении календарных сроков при выполнении соответствующих работ и т.п. Преемником своим Яо избрал добродетельного Шуня, зарекомендовавшего себя почтительностью к родителям, умеренностью в образе жизни и мудростью в администрации.

Управляя Поднебесной, Шунь заботился об урегулировании семейных норм и взаимоотношений между людьми, определил сферы действий каждого из своих многочисленных помощников, унифицировал регламент, знаки власти, ритуалы. Он сам объезжал владения и требовал от вождей-чжухоу регулярно наносить визиты в центр. Вся страна при нем была поделена на двенадцать регионов, повсюду были введены установленные им законы.

Как и Яо, Шунь в конце жизни своим преемником назначил одного из своих помощников, добродетельного Юя, прославившегося своими подвигами по усмирению разбушевавшейся водной стихии и отличавшегося личной скромностью, заботой о людях и т.п. (подробней см. [86, т. 1, с. 136—163]).

Период правления Яо, Шуня и Юя — как, впрочем, и их предшественников, начиная с Хуанди, — воспринимается в историографической традиции Китая как золотой век прошлого (ди-дао). Идиллия здесь смешана с дидактикой, но сущностная информация тем не менее заслуживает внимания и в общем вполне сочетается со всем тем, что нам нынче известно по данным археологии: конфликты между аборигенами и пришельцами с победой последних; расселение за счет сегментирования кланов первоначальной этнокультурной общности; выделение признанных политических лидеров и борьба между ними за власть; тесная связь политических лидеров с народом; забота наиболее преуспевших из них о гармонизации социума; все возрастающий сакрализованный авторитет правителей; господство принципа меритократии при выдвижении их преемников. Любой из антропологов, хорошо знакомый с нормами ранних стратифицированных обществ, увидит в этой схеме вполне знакомые ему и закономерные явления и признаки, сопутствующие процессу генезиса надобщинных политических структур. Но вернемся к легендарной традиции.

Согласно ее данным, Юй считается родоначальником первой в Китае легитимной династии Ся. Правители-ваны трех династий (Ся, Шан и Чжоу) воспринимаются как представители своего рода серебряного века прошлого, ван-дао. На смену ему в период Чуньцю пришел век ба-дао, период господства нелегитимных правителей. Шан и Чжоу, включая Чуньцю, — периоды древнекитайской истории, и о них будет идти речь ниже. Совсем иное дело — Ся. Данных об этом периоде и об этой династии в древнекитайских источниках немного.

Историческая концепция «Шуцзина» исходит из того, что династия и государство Ся предшествовали эпохе Шан и что они рухнули потому, что потомки Юя деградировали, растеряли благодать-добродетель дэ своего великого предка, начали притеснять народ и вследствие этого были уничтожены шанским Чэн Таном. Больше в «Шуцзине» о Ся ничего не говорится. Более того, трудно уйти от впечатления, что для его составителей Ся было чем-то вроде назидательной искусственной конструкции, призванной обелить и легитимизировать победивших шанцев, чтобы использовать аналогичную ситуацию (потеря дэ последним шанским правителем и уничтожение Шан чжоусцами) для представления власти Чжоу легитимной в глазах шанцев и иных племен бассейна Хуанхэ. Несколько больше сведений о Ся дает Сыма Цянь, приводящий имена правителей (см. [86, т. 1, с. 162—164]), и хроника «Чжушу цзинянь», в ортодоксальной версии которой можно встретить упоминания о контактах шанских правителей с правителями Ся.

Проблема Ся долгое время не была в центре внимания специалистов по древней истории Китая. Легендарные предания оставались преданиями, вновь открытые письменные памятники (гадательные кости) сообщали только о шанцах, даже не используя при этом знак Ся, а археология без письменных свидетельств остается как бы немой. Но после открытий в Хэнани поселений культуры ранней бронзы (эрлиганская фаза), весьма отличной от развитой бронзы аньянского типа, ситуация изменилась. Эрлитоу-эрлиганскую культуру ранней бронзы археологи стали воспринимать как раннешанскую, тогда как в качестве позднешанской теперь начала считаться развитая цивилизация Аньяна (шанские гадательные надписи, обнаруженные в Аньяне, позволили датировать аньянский период XIII—XI вв. до н.э.).