Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Итак, нормативная этика, возглавлявшаяся школой Конфуция, уже на рубеже VI–V вв. до н. э. попыталась поставить барьер развитию частной собственности и рынка, стремясь в идеале противопоставить им сильное государство и мощную бюрократическую машину, которые были бы в состоянии разумно и без серьезных конфликтов руководить обществом вполне удовлетворенных жизнью подданных. Собственно, именно в этом направлении и шло последующее развитие Китая вплоть до создания империи. И хотя в царствах чжоуского Китая периода Чуньцю реализовывались несколько отличавшиеся друг от друга модели эволюции, разница между этими моделями, во многом зависевшая от степени развития в них феодальных связей и норм аристократической традиции, не была решающей. В конечном счете все эти модели, при всех их различиях и особенностях, вели к одной конечной цели, о которой только что было сказано.

Резюмируя, следует заметить, что нормативно-этический аспект (а если точнее — то вся древнекитайская идеология, весь мощный поток древнекитайской мысли, начиная с Конфуция) внес серьезные коррективы в объективный процесс социально-экономической трансформации. Именно усилиями идеологов была в конечном счете — нередко в результате умелых реформ — создана фундаментальная база для империи, в рамках которой частный собственник и рынок заняли свое хотя и жизненно необходимое, но в общем-то достаточно скромное место.

Трансформация в сфере экономики

Процесс развития частной собственности, рыночных связей, товарно-денежных отношений и накопления не связанного с властью богатства реализовывался в чжоуском Китае на фоне заметного экономического роста. Рост, о котором идет речь, был в конце периода Чуньцю еще столь же мало заметен, как и трансформация общества во всех остальных направлениях. Но он тем не менее ощущался, и особенно в сфере демографии. Население Поднебесной за два с половиной века периода Чуньцю заметно увеличилось и продолжало расти. Правда, прямых данных на этот счет нет. Но зато есть косвенные.

Прежде всего, в текстах второй половины периода уже достаточно часто упоминается о большом количестве поселений-и. Сам по себе этот термин, хорошо известный с шанского времени и использовавшийся для обозначения понятий «поселение», «город», иногда даже «владение», в текстах встречается буквально на каждом шагу (в одном только «Цзо-чжуань» около сотни раз [189, с. 379]). Но из сообщения «Цзо-чжуань» от 27-го года Сян-гуна явствует, что в середине VI в. до н. э. такого рода поселения в сравнительно небольшом царстве Вэй жаловались уже многими десятками, причем считалось, что сановни-ку-цину полагалось иметь их около сотни [212, т. V, с. 531 и 535]. Чуть позже, в 537 г. до н. э., в Лу одному из аристократов клана Цзи за удачный план в борьбе с кланом Шу было предложено в качестве награды 30 и, принадлежавших прежде Шу [114, 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 600 и 604]. А в надписи на бронзе, повествующей о событиях в Ци в том же VI в. до н. э., говорится о 299 и [84, т. 8, с. 210].

Из всех этих данных видно, что число поселений-и в VI в. до н. э. и особенно в конце его было в царствах Чжунго довольно значительным. Десятки их переходили из рук в руки в ходе междоусобных схваток уделов-кланов в сравнительно небольшом Лy, сотни дарились единовременным пожалованием в Ци. Можно предположить, что в среднем по размеру царстве такие поселения-и исчислялись тысячами, а в крупном — многими тысячами. Скорее всего, эти поселения являли собой деревни примерно в 100 дворов. Этот размер считался средним, стандартным, хотя в наших источниках столь привычная для более поздних текстов цифра встречается довольно редко.

В эпизоде из «Цзо-чжуань» от 574 г. до н. э. зафиксировано, что один из потомков циского Бао Шу-я, Бао Го, прибыв в Jly, стал должностным лицом в луском клане Ши, весьма второстепенном по значению [114, 17-й год Чэн-гуна; 212, т. V, с. 401 и 404]. Плата за службу выражалась во владении поселением-и в 100 дворов, т. е. в кормлении за счет налогов с этого поселения. Скорее всего, цифра 100 условна. Видимо, условно и упоминание о ста деревенских дворах в песне «Шицзина» «Лян сы» (№ 291) [74, с. 439–440]. Но при всей ее условности эта цифра все же отражает средний размер поселения-и (о городских поселениях с их более многочисленным населением речь не идет). Что касается размеров крестьянского двора, то семья, скорее всего, состояла из 5-10 человек (несколько позже цифра 5 стала считаться средней для семьи земледельца).

Разумеется, размеры семьи (двора) и число дворов в общинном поселении никогда не были одинаковыми, но мы тем не менее вправе оперировать цифрой в 500-1000 человек для поселения-и (если предположить, что в число таких поселений-и без особых оговорок включались небольшие города, где население было более многочисленным, то средняя цифра окажется, видимо, ближе к 1000) и исходить из того, что владение сотней поселений-и — и тем более несколькими сотнями их — предполагает, что сановники царств имели в VI в. до н. э. многие десятки, а то и сотни тысяч подданных.

Естественно, что для такого количества людей пахотной земли не всегда хватало. Вообще-то эту землю обычно стремились равномерно распределить по дворам. Об этом упоминалось в проекте реформ Гуань Чжуна. Существуют и иные упоминания. В «Го юе», например, есть обращение от имени юэского Гоу Цзяня к своим дафу с требованием распределять пахотные земли справедливо и равномерно [85, с. 226; 29, с. 287]. Но как известно, всегда существуют пределы возможного расширения пахотных угодий. Так что рано или поздно наступал момент, когда земли начинало не хватать. Лишние люди должны были перемещаться на новые места и осваивать новые земли.

Клин пахотных земель за счет этого должен был постоянно расти. Точных данных на этот счет, тем более какой-либо статистики, естественно, нет. Но косвенные сведения (рассуждения о расселении крестьян на новые места и об уходе недовольных в чужие края) позволяют судить о том, что по мере естественного прироста земледельческого населения ^[158] неизбежно включались в оборот новые земли, подчас, видимо, более трудные для освоения.

Для успешного их освоения требовались новая техника и технология. То и другое в конце периода Чуньцю стали появляться. Речь идет в первую очередь о сельскохозяйственных орудиях (рабочих наконечниках) из металла. Не из бронзы — она была для этого слишком дорога, да и недостаточно прочна, — но из железа.

158

⁴ Стоит еще раз напомнить, что в многочисленных войнах взаимоуничтожались прежде всего ведшие их аристократы, тогда как на земледельческом населении эти войны сколько-нибудь заметно не сказывались.

Вопрос о начале железного века в Китае принадлежит к числу не вполне ясных. Уже в IV в. до н. э. железоделательное и даже, быть может, высококачественное сталелитейное производство были достаточно широко распространены в разных районах страны. Однако на рубеже Чуньцю — Чжаньго, т. е. VI–V вв. до н. э., железо в Китае было еще редким, едва известным металлом ^[159] . И хотя некоторые современные специалисты, прежде всего археологи, настаивают на том, что с железом (пусть вначале метеоритным) китайцы впервые познакомились еще в шанское время (см. [53, с. 98–105]), до конца VI в. до н. э. железо было редкостью. О том свидетельствуют скудость археологических находок (считанные изделия — нож, короткий меч, мотыга и серп в разных районах страны) и соответствующих упоминаний в текстах.

159

⁵ Попытки представить дело иначе и тем более приписать китайцам изобретение плуга с железным наконечником в VI в. до н. э. [238, с. 5] несостоятельны. Археология этого не подтверждает. Нет оснований для утверждения о развитии железоделания в период Чуньцю, о чем пишет Ян Куань [141]. В лучшем случае конец этого периода был началом энергичного проникновения в Китай весьма развитой металлургии железа, которая в последующий период — Чжаньго — уже была хорошо известна.

Только на рубеже Чуньцю — Чжаньго железо в Китае уже было известно и, видимо, начинало достаточно быстрыми темпами распространяться. Использовалось же оно не для изготовления сосудов с надписями, а для оружия (стальные мечи впервые, по преданию, были изготовлены в царстве У в годы правления Хэ Люя) и для орудий труда (лопат, топоров, мотыг, ножей, серпов и т. п.).

Появление орудий труда из железа было важным признаком серьезного экономического роста чжоуского Китая. Эти орудия могли способствовать увеличению объема работ по подготовке к пахоте новых земель, в том числе не слишком для этого удобных. Элементом такого рода подготовки новых земель и расширения их клина было орошение. Искусственное орошение в Китае, если верить преданиям о великом Юе и его подвигах, вообще-то было известно издревле. Но одно дело — строить каналы и дамбы близ русла больших рек с их мягкими илистыми почвами и совсем другое — производить ирригационные работы в иных местностях, с достаточно твердой почвой. Вот здесь-то и нужны были железные орудия.