Древняя Русь и славяне

Болеславичей – Болеславу IV (1146–1173); через несколько лет по его смерти краковская знать предпочла великопольскому князю Мешку III (краковский сениор в 1173–1177, 1199–1202 гг.) самого младшего из братьев – Казимира II (1177–1194), который, однако, был вынужден в течение всей жизни отстаивать Краков от притязаний Мешка. Все это свидетельствует, что династическое право Пястов и во второй половине XII в. продолжало определяться принципом генеалогического старейшинства. Разумеется, крах Владислава II означал крушение планов Болеслава III реформировать столонаследие (коль скоро таковые планы были), как и на Руси о сопротивление младших Мономашичей разбился династический проект их отца и старшего брата.

Вопрос о типологическом сходстве завещания Болеслава III с проектом Владимира Мономаха – Мстислава Великого остается, таким образом, открытым, но на такой же вопрос о его аналогичности «ряду» Ярослава Мудрого надо, на наш взгляд, со всей определенностью ответить отрицательно. Ни завещание Болеслава III в Польше, ни завещание Бржетислава I в Чехии не стояли у истоков династического сеньората, который в обеих странах возник много раньше. Уже по одной этой причине они занимают в эволюции сеньората совсем другую типологическую ячейку, нежели «ряд» Ярослава на Руси, являвшийся именно первой, учредительной, попыткой построить политическую систему на принципе династического старейшинства. Завещание же Бржетислава I, если верны наши наблюдения, вообще порывало с corpus fratrum, то есть должно рассматриваться совсем в ином типологическом ряду – например, в сравнении с династическим единовластием, сменившим последние пережитки родового совладения в Западнофранкском (Французском) королевстве после смерти Людовика IV (умер в 954 г.) [65] , а в Восточнофранкском (Германском) – согласно порядку престолонаследия, осуществленному Генрихом I (919–936) [66] .

65

Последний родовой раздел здесь фиксируется между сыновьями Людовика II (877–879) Людовиком III и Карломаном в 880 г. (Werner 1979. S. 395–462).

66

И здесь, впрочем, резкость разрыва с традициями родового совладения в историографии переоценивается. Пусть Баварское герцогство Генриха (948–955), младшего брата германского короля Оттона I Великого (936–973), нельзя сравнивать с уделами младших Каролингов (так как другие герцогские столы замещались знатью не из числа членов правящей династии), но королевский титул за Генрихом был сохранен и употреблялся в практике международных сношений. В адреснике византийской императорской канцелярии середины X в. Генрих титулуется «королем Баварии» (« []») совершенно аналогично Оттону, именуемому «королем Саксонии» (« ») (Const. De cerim. II, 48. P. 689.5; Назаренко 2001a. C. 256–257). Налицо явный пережиток династических отношений времен corpus fratrum.

Помимо своей типологической инакости, «ряд» Ярослава отличается чрезвычайной оригинальностью и в деталях. Об удивительном «триумвирате» старших Ярославичей, то есть своего рода коллективном сеньорате, сопровождавшем индивидуальный сеньорат Изяслава, уже упоминалось. Бросается в глаза также и необычный «чересполосный» характер уделов трех старших Ярославичей: Киев и Новгород Изяслава разделены Смоленском Вячеслава, Чернигов и Тмутаракань Святослава – степью, Переяславль и Ростов Всеволода – вятичскими землями Черниговского удела Святослава [67] . Подобная территориальная структура не находит себе никакого соответствия в завещаниях Бржетислава I и Болеслава III. Зато такие соответствия имеются в династических разделах Франкского государства VI–IX вв., где этот феномен выражен даже более ярко и находит себе убедительное объяснение. Но этой стороне дела посвящена отдельная работа [68] .

67

В самом завещании Ярослава Мудрого, как оно донесено до нас летописями, о судьбе Новгорода, Ростова и Тмутаракани ничего не говорится; судьба эта восстанавливается по разрозненным данным 1060-х гг., которые подтверждают свидетельство перечня киевских князей из Комиссионного списка «Новгородской I летописи»: «И преставися Ярослав <…> и взя вятшии Изяслав Киев и Новгород и ины городы многы Киевьскыя в пределех; а Святослав Чернигов и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростов, Суждаль, Белоозеро, Поволжье» (НПЛ. С. 469).

68

См. статью II.

II. «Ряд» Ярослава Мудрого в свете европейской типологии [69]

Существенной, иногда определяющей составной частью политического строя древнейшей Руси были междукняжеские отношения. Коль скоро в отечественной науке утвердился взгляд на древнерусское общество как на (ранне)феодальное, исследователи не раз приходили к выводу, что ярко выступающая в источниках династически-родовая терминология служила лишь формой для феодальных по сути междукняжеских отношений [70] . Не вдаваясь здесь в дискуссию на данную тему, заметим только, что если даже смотреть на династические порядки внутри древнерусского княжеского рода лишь как на формальную оболочку, это все равно не снимает вопроса, отражала или нет ее эволюция сущностные общественно-политические процессы. Не говорим уже о том, что именно династически-родовая конъюнктура отражена в письменных источниках много полнее, чем какие-либо другие стороны общественной жизни Древней Руси. В династической же истории княжеского дома раздел Руси между сыновьями киевского князя Ярослава Мудрого (1019–1054), предпринятый по завещанию последнего (так называемый «ряд Ярославль»), стал одним из важнейших этапов.

69

* Несколько видоизмененный вариант одноименной работы, предназначенной для сборника: Сословия, институты и государственная власть в России (средние века и раннее новое время): К 100-летию со дня рождения академика Л. В. Черепнина (в печати).

70

См, например: Пашуто 1965. С. 59–68; Черепнин 1972а. С. 353–408; он же 1972b. С. 126–251 (особенно с. 131–187); он же 1974. С. 23–50.

Сообщение «Повести временных лет» о «ряде» Ярослава неоднократно обсуждалось и продолжает обсуждаться в науке [71] . Уделы Ярославичей в их границах, обозначенных «рядом», легли в основу будущей территориально-политической структуры Руси – земель-княжений XII в., а само завещание Ярослава Владимировича не раз служило (например, на известном Любечском съезде 1097 г.) ключевым элементом в юридических механизмах урегулирования династических конфликтов. Среди прочего, внимание исследователей привлекали два момента, связанные с «рядом» 1054 г. [72] : сеньорат (или, по древнерусской терминологии, старейшинство) Изяслава, старшего из пятерых Ярославичей, остававшихся на тот момент в живых, и довольно отчетливо выступающие в источниках солидарные действия трех старших Ярославичей – Изяслава, Святослава и Всеволода, что производило впечатление своего рода их соправления (в историографии такая политическая структура получила не слишком удачное условное название «триумвирата», или «триархии» Ярославичей). Тему старейшинства киевского князя в рамках типологии династического сеньората мы обсудили в другом месте [73] ; здесь же обратимся к теме «триумвирата».

71

См. примеч. 2 в статье I.

72

Не говорим здесь о тех, кто сомневается в самом факте завещания Ярослава, – по крайней мере, в том виде, как оно сформулировано в летописи; см. об этом в статье III.

73

См. статью I.

Если о старейшинстве Изяслава в летописном тексте «ряда» Ярослава говорится ясно и недвусмысленно, то о каких-либо особых взаимоотношениях трех старших Ярославичей в нем нет ни слова. Действительно, вот к чему сводилось завещание, если отвлечься от общенравственных наставлений блюсти братскую любовь: «В лето 6562. Преставися великыи князь Русьскыи Ярослав. И еще бо живущу ему наряди сыны своя, рек им: <…> Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев, сего послушайте, яко послушаете мене, да то вы будеть в мене место. А Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Вячеславу Смолинеск. И тако раздели им грады, заповедав им не преступати предела братия, ни сгонити, рек Изяславу: Аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помагаи, его же обидять» [74] . Как видим, сеньорат Изяслава здесь прямо прокламируется, причем киевский князь призван быть гарантом устанавливаемого династического порядка: именно к нему обращен призыв «помагати, его же обидять». О существовании же «триумирата» заключают, исходя из «нераздельности общих действий по обороне Русской земли и по внутренним делам ее трех старших Ярославичей» [75] .

74

ПСРЛ 1. Стб. 161; 2. Стб. 149–150. После слов «Всеволоду Переяславль» в Комиссионном списке «Новгородской I летописи» младшего извода (НПЛ. С. 182), в «Новгородской IV» и в «Софийской I» летописях (ПСРЛ 4/1. С. 117; 6/1. Стб. 181) и некоторых других читается: «а Игорю Володимерь». Это чтение отсутствует во всех главных списках «Повести временных лет», кроме Академического, в который заимствовано, очевидно, из новгородско-софийского летописания. По догадке А. А. Шахматова, упоминание о Волыни как уделе Игоря присутствовало в «Начальном своде» 1090-х гг., но было исключено в «Повести» из желания «дать отпор притязаниям Давыда Игоревича на Владимир» (.Шахматов 1916. С. XXV и 385. Примеч. к с. 204, стр. 18). Вряд ли, однако, это так, поскольку упоминание о Волыни Игоря сохранилось в резюмирующем сообщении под следующим, 6563 г. Скорее, текст общего архетипа всех сохранившихся списков «Повести» был дефектен, но из этого вовсе не следует заключать, будто упоминание об Игоре в статье 6562 г. было вставлено на основании статьи 6565 (1057) г., где его уделом названа Волынь, как думает Л. Мюллер (Nestorchr. S. 198. Anm. 5). Полагаем, в утраченном оригинале «Повести» такое упоминание в тексте «ряда» Ярослава имелось. Так или иначе, в том, что Игорь получил по завещанию отца именно Волынь, сомневаться не приходится.

75

Пресняков 1993. С. 42.

Однако эти общие действия – победа над торками (1060 г.) [76] , разделение Смоленска (очевидно, в смысле разделения смоленских даней) на три части после смерти Игоря (1060 г.) [77] , борьба с полоцким князем Всеславом Брячиславичем (1067 г.) [78] , неудачный поход против половцев (1068 г.) [79] , издание Правды Ярославичей [80] и перенесение мощей святых Бориса и Глеба (1072 г.) [81] – имели место уже после смерти младших Ярославичей: Вячеслава в 1057, а Игоря в 1060 г. [82] Для периода между 1054 и 1060 гг. таких общих действий всего лишь два: перевод Игоря из Волыни в Смоленск после смерти на смоленском столе Вячеслава и решение об освобождении из заточения и пострижении в монахи Судислава, дяди Ярославичей (1059 г.). Но в сообщении о переводе Игоря на новый стол в 1057 г. старшие Ярославичи как субъект действия вовсе не названы; сказано лишь, что «посадиша Игоря Смолиньске». Эта лапидарная формула очень напоминает сообщение о разделе Смоленска: «И по сем разделиша Смоленеск на три части». Поэтому можно думать, что и выражение «Изяслав, и Святослав, и Всеволод высадиша стрыя своего ис поруба» [83] также есть всего лишь редакторская экспликация составителем «Начального свода» первоначальной краткой заметки: «Высадиша Судислава ис поруба», каковой вид она, заметим, и имеет в Синодальном списке «Новгородской I летописи» [84] . В таком случае неопределенно-личное 3-е лицо множественного числа аориста посадиша, разделиша, высадиша скорее всего подразумевало всю совокупность наличных Ярославичей, то есть, применительно к событиям 1057 и 1059 гг., и Игоря в том числе; братья действовали совокупно в соответствии с завещанием отца: «пребывайте мирно, послушающе брат брата». Это, в свою очередь, означало бы, что представление о выделенном положении среди братии не только киевского князя Изяслава, но еще и троих старших Ярославичей in corpore по отношению к двум младшим братьям, не находит себе надежной опоры в летописных текстах.

76

ПСРЛ 1. Стб. 163; 2. Стб. 151–152.

77

ПСРЛ 4/1. С. 118; 6/1. Стб. 182.

78

ПСРЛ 1. Стб. 166–167; 2. Стб. 155–156.

79

ПСРЛ 1. Стб. 167–170; 2. Стб. 156–160.

80

См. заголовок перед статьей 19 «Краткой Правды»: «Правда уставлена Руськои земли, егда ся совокупил Изяслав, Святослав, Всеволод» и аналогичный текст в статье 2 «Пространной Правды» (РП. С. 48, 64).

81

ПСРЛ 1. Стб. 181; 2. Стб. 171; Жит. БГ. С. 55.

82

ПСРЛ 1. Стб. 162–163; 2. Стб. 151.

83

ПСРЛ 1. Стб. 162; 2. Стб. 151.

84

НПЛ. С. 17. Точно так же составитель «Тверской летописи» редактирует фразу о разделе Смоленска: «И разделиша Ярославичи Смоленеск себе на три части» (ПСРЛ 15. Стб. 153).

На первый взгляд, такое заключение выглядит естественным и ожидаемым, потому что не очень понятно, каким образом наряду с индивидуальным сеньоратом мог сосуществовать и действовать еще и коллективный, каким образом троевластие Изяслава Киевского, Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского могло сочетаться с какими бы то ни было реальными политическими прерогативами Изяслава в масштабе всей Руси в соответствии с его сеньоратом. Иными словами, одновременное учреждение завещанием Ярослава Мудрого и того, и другого представить себе трудно. И тем не менее дело обстояло, надо думать, именно так. В этом убеждает нас сравнительно-типологический материал, который проливает дополнительный, пусть и косвенный, свет на указанные сложности.

В отечественной литературе вскользь уже указывалось на аналогии, которые имеются для «ряда» Ярослава в династических установлениях Древнечешского и Древнепольского государств, а именно на завещания чешского князя Бржетислава I (1034–1055) и польского князя Болеслава III Кривоустого (1102–1138) [85] . Действительно, распоряжения относительно престолонаследия, предпринятые в этих завещаниях, имели в виду ту или иную форму сеньората и в этом смысле могут быть типологически сближены с завещанием Ярослава Владимировича. Однако детального сопоставления завещаний Бржетислава I, Болеслава III и Ярослава Мудрого проведено не было. Попытка такого сопоставления убедила нас в том, что эти западнославянские княжеские завещания в полной мере аналогами «ряду» Ярослава служить не могут, поскольку не учреждают сеньората, а суммируют опыт его существования в течение нескольких поколений [86] . Кроме того, ничего похожего на «триумвират» старших братьев в этих установлениях не прослеживается. Обратимся к реалиям из другой части средневековой Европы, которым, в связи с древнерусской проблематикой, в науке пока не уделялось должного внимания.

85

См., например: Пресняков 1993. С. 38–39; Толочко 1992. С. 26, 34; и др.

86

Назаренко 2007а. С. 30–54; см. также статью I.

Отправной точкой наших наблюдений служит бросающийся в глаза «чересполосный» характер уделов трех старших Ярославичей: Киев и Новгород Изяслава разделены Смоленском Вячеслава, Чернигов и Тмутаракань Святослава – степью, Переяславль и Ростов Всеволода – вятичскими землями Черниговского удела Святослава [87] . Эта территориальная структура необычна; например, в упомянутых разделах по завещаниям Бржетислава I (если такой раздел вообще был) и Болеслава III она не находит себе никакого соответствия. Зато такие соответствия имеются в династических разделах Франкского государства VI–IX вв., где этот феномен выражен даже более ярко, а главное – находит себе убедительное объяснение.

87

В самом завещании Ярослава Мудрого, как оно донесено до нас летописями, о судьбе Новгорода, Ростова и Тмутаракани ничего не говорится; судьба эта восстанавливается по другим разрозненным данным 1060-х гг., которые подтверждают свидетельство перечня киевских князей из Комиссионного списка «Новгородской I летописи»: «И преставися Ярослав <…> и взя вятшии Изяслав Киев и Новгород и ины городы многы Киевьскыя в пределех; а Святослав Чернигов и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростов, Суждаль, Белоозеро, Поволжье» (НПЛ. С. 469).

Хронологически первым в ряду франкских разделов стоит раздел 511 г. по завещанию короля Хлодвига, создателя Франкской державы. Каждый из четырех сыновей Хлодвига получил, по сообщению Григория Турского (умер в 593/4 г.), «равную долю» («aequa lance») отцовских владений [88] , но при том так, что территориально единым оказался только удел Хлодомера, старшего сына Хлодвига от второго брака с Хродехильдой, тогда как уделы Теодерика, старшего сына Хлодвига от первого брака, а также Хильдеберта и Хлотаря, единоутробных младших братьев Хлодомера, оказались разбиты каждый на две части (см. карту на рис. 3) [89] .

88

Greg. Tur III, 1; Григ. Тур. С. 62.

89

Описания уделов по завещанию 511 г., как и по обсуждающимся ниже договорам 561 и 567/8 гг., ни у Григория Турского, главного источника по истории франков VI в., ни в других текстах не сохранилось; их границы восстанавливаются – впрочем, с достаточной определенностью – по сумме данных, в том числе из описания позднейших событий у самого Григория; см. остающуюся итоговой работу на эту тему: Ewig 1953а. Именно на результаты Э. Эвига, за исключением ряда собственных наблюдений, мы и опираемся в наших построениях и картографических реконструкциях. Карты, прилагаемые к изданию В. Д. Савуковой (Григ. Тур. С. 324–325), как можно понять, заимствованы из старой историографии и в деталях не всегда надежны.