Древняя Русь
Шрифт:
– А они все равно не покорные! Заселилась Рязань и растет крепче прежнего, как трава лебеда на пожарище. Пускай сильней посекут их монголы.
Послов принял пышно, однако они особенно чародейка Керинкей-Задан вели себя крайне нагло, грозили всем смертью, с трудом он сдержался, чтобы не дать приказ их казнить. Одарили посланцев скромно, чем вызвали новые нарекания монголов.
– Отольется твоя скупость кровью.
Зло прошипела сквозь клыки шаманка.
Из Рязани прислали ему челобитчиков.
– Присылай княже полки. Главенствуй над Рязанской ратью. Лазутчики доносят, что неисчислима монгольская армия, ощетинившись
– Напугали! А дань как платили, с боем? Никого вам не дам.
Правда, Леопардов вывел из лагерей свой Белый Легион, не послушал князя. Да и Пантера от рук отбилась, тоже вывела часть войск из Суздальского княжества.
С другой стороны испуганный князь Юрий сделал их верховными воеводами, фактически подчинив Рязань Владимирским ставленникам. Отношение князя к белым воинам было сложным, с одной стороны они сформировали могучую белую армию, с другой слишком горды и своевольны.
– Я сдеру с Леопардова шкуру. Как он смел, наши рати ополовинить и священную суздальскую кровь за Рязань проливать! Накажу, не помилую!
Не смотря на тревожные слухи о падении Рязани, князь повелел устроить знатный пир.
– Так что бы все видели силу и твердость нашей власти! И что бы весь Владимир гулял и бражничал.
И слова князя не разошлись с делом. Целая толпа ревела и кричала
– Ставят!
– Полно!
– Ей-богу ставят!
И клокочущая масса кинулась - проулками, огородами - к ближайшей соборной площади.
И впрямь ставили. Целый обоз телег, нагруженных бочонками и пока еще замкнутыми деревянными жбанами, тянулся вдоль улицы. Возле него с боку шла охрана, в вышитых золотом малиновых кафтанах и посеребренных шлемах, длинные топорики с серебряной рукоятью поигрывали в сильных руках.
Сзади гордо шествовал сам Семен - дворецкий. Против каждого десятого двора возы останавливались, и один бочонок снимался. Рядом с каждым ушатом оставался один сторож, что бы гуляющие люди ненароком не разбили священную емкость.
В бочонках, жбанах, лагунах поплескивали столетние меды, пива и хмельное смоговое вино. Князь расщедрился, хотя за внешней победной бравадой скрывался сильный внутренний страх.
– Мой народ любит гулянья, отпразднуем его щедро.
И Владимир загулял. Над самим городом зажглись изобретенные мульти-клонами красочные фейерверки, покрытые асбестом дома ярко люминесцировали, наступала длительная зимняя ночь. Гулять так, гулять.
А хмель-батюшка - как сизый богатырь - не разбирает боярин ты ремесленник, простой смерд - землепашец - валит с ног. Кого в снег, кого на роскошные ковры, вот и вся разница. Казалось, весь град охвачен пожаром, настолько ярко пылали самоцветные огни, было очень красиво. Но князю Роману это напомнило штурм и похожую адскую люминесценцию, устроенную чародейкой Задан. Рядом с каждым домом стояли полу замерзшие бочки с водой, для гашения пожаров, вспышки становились все ярче. Вот казалось много света и на душе должно быть светлее, а нет наоборот, жжет тяжелая тоска, кругом беда, а этим суздальским радостно. Многие владимировцы уже полегли, князь обскакал не подвижные туши.
Вот, озаряемый светом факела, лежит на брюхе в луже пролитого вина достойно одетый горожанин. Он отмахивает саженками, будто плывет. Его кудлатая голова подымается и машет из стороны в сторону, как взаправду плывущий.
Окрест стоящие тоже пьяные в дупель поощряют и подбадривают.
– Ну-ну Петр поднажми, греби сильнее. Уж и до бережку не далече.
Парень и впрямь начинает верить, лихо, меся смесь, винища и снега.
– Ох, братцы устал! Подымает дурашливое лицо, перед глазами плывет и троиться.
Рука тычет в князя.
– А ты кто! Черт?
В гневе князь стеганул его плетью.
– Наших бьют!
Заурчали пьяные голоса. Лошадь Романа попытались стянуть под узды, в гневе князь перепоясал пьянчуг ногайкой и, прибавив шагу, домчал до детинца.
– Совсем вы человечий облик потеряли. Знали бы, что в Рязани твориться. Я уж доберусь и скажу всю правду матку князю Владимировскому.
А сзади продолжали плясать, под свист и прихлопывание, под пение плясовых песен, и под звук пастушьей волынки, восьмиструнной кобзы, подобия балалаек.
Где уже разгоралось подобие пьяной драки, один на один, стенка на стенку.
Не обращая внимания на ощенившуюся стражу, князь плюнул.
– Вот придут сюда мугланы, попляшете!
Стража грозно окрикнула и, тем не менее, без лишних базаров пропустила князя. Обширные гридницы детинца были переполнены орущими и поющими дружинниками князей, съехавшими на знатный пир. На сей раз не стальным звоном мечей, а перезвоном серебряных чаш тешили они княжеский слух. Вместо клича битвы раздавались пирующие возгласы. Подымались широкие кубки чаще за князя Глеба Всеволодовича и иногда и за других князей. Уже до того надрались, что дорогими кипрскими, лангедокскими, бургундскими и кахетинскими винами на широком дворе принялись, словно бы студеной водой, приводить в чувство не в меру упившихся товарищей своих. Лили из горла, князь в презрении отшвырнул одно из таких замшелых, с запахом земли бутылей - стекло покрытое золоченой глиной.
Подобное безобразие творилось и в самой пиршественной палате - в застолье князей с пресветлым боярством. Сперва в начале пира, господа бояре повздорили из-за места и кто знатнее. Была драка, пролилась кровь, полотеры не до конца отмыли багровые пятна. А Никита Митрошкин на мечах сцепился с Никитой Бояновичем, и тут едва не дошло до смертоубийства, Митрошку унесли с распоротым брюхом на носилках.
Некоторые из бояр уже до того упились что заняли "почетное" место под столом. Перед глазами у Романа все еще стояла картина смертоносной пляски, на этом фоне расточительная пышность убранства вызвала лишь раздражение, хотя было от чего поразиться, вступив в белокаменные палаты. В глазах рябило от застольной утвари, светлых риз князей и княгинь, бояр и боярынь- все это облитое светом тысяч свечей, расставленных и настольных, над стенках и в подвесных свечниках, заставляло время от времени жмуриться!
В каждой из палат в переднем углу - богато украшенный, широченный, двухъярусный иконостас. Перед иконами в цветных хрусталях теплились лампады.
Князь машинально перекрестился и направился к главе стола. Столы огромного чертога были расставлены буквой П - покоем. Крышке этой буквы соответствовал большой, главный стол. Во главе сего стола, на открытом, без балдахина, престола из черного дерева, с прокладкой из золотых пластин и моржовых клыков, густо усыпанных самоцветами, восседал сам великий князь Георгий Всеволод. Рядом с ним на таком же, но чуть меньшем престоле по левую руку сидела княгиня Агафья.