Древо Иуды

— Неужели действительно трипаносомы?

— Ну да, так что у меня была сонная болезнь. Вот тогда я по-настоящему отоспался.

— Остановимся у аптеки, купим тебе хотя бы хинина.

— Спасибо, Дэвид, вы добрый друг. Однако я так долго сидел на хининовой диете, что он перестал действовать. Я иногда принимаю акрихин и палудрин, хотя на самом деле лучше оставить эту заразу в покое, она сама разберется между собой. Если ничего не принимать, различные штаммы начинают противоборство и отправляют друг друга в нокаут.

Боже правый, подумал Мори, хмуро глядя на дорогу, да этот человек — герой или святой; если нет, то, значит, он немного не в себе.

К этому времени они добрались до Шванзее, и, повернув у озера на холм, на извилистую аллею из акаций, Мори подкатил к своему дому. С крыльца быстро сбежала Кэти — она больше часа ждала, не послышится ли шум мотора.

Глядя на встречу дяди и племянницы, Мори почувствовал укол ревности, столько любви было в этих двух родных людях. Но он повел себя как мужчина, тут же отмел недостойное чувство — Кэти, как он хорошо знал, принадлежала только ему. Он многозначительно ей улыбнулся.

— Покажи Уилли его комнату, дорогая. Уверен, вам многое нужно сказать друг другу.

Умывшись и восстановив силы рюмкой сухого хереса «Амонтильядо», он отправился в библиотеку, чтобы подождать Кэти. Она не спешила спускаться, и хотя он занят себя составлением списка людей, которых намеревался пригласить на лекцию, — Артуро обзвонит их позже, — но все равно начал беспокоиться, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Кэти, с разгоряченными щеками, и полетела к нему в объятия, как голубка, вернувшаяся домой.

— Я все объяснила. Дядя Уилли сейчас спустится поговорить с тобой, поэтому я не останусь. Думаю, все в порядке. Уверена, ты ему нравишься… И знаешь, дорогой Дэвид, я снова счастлива.

Когда она ушла, он принялся ждать с легким опасением, сознавая, что ему, наверное, придется ответить на многие вопросы. Но когда пришел Уилли, его лицо, излучавшее терпение и доброту, вовсе не было грозным. Сутулый, с безвольно повисшими руками, худой, с тонкой и сухой, как пергамент, кожей, под которой перекатывались кости. Он посмотрел на Мори исподлобья яркими блестящими глазами, в которых сквозило смущение из-за обострившегося тика.

— Кэти мне рассказала, — произнес он. — Мне порадоваться бы за нас за всех. Вы ей нужны. Вы нужны мне. Но… — Он смешался. — Вы на самом деле хотите поехать? Думаю, вам следует хорошенько подумать, прежде чем на что-то решиться.

Мори, надеявшийся на теплую реакцию, возможно даже на поздравления, уставился на Уилли в разочаровании и растерянности.

— Я все обдумал. И я действительно хочу поехать. Конечно… — он потупился, — у тебя есть весомая причина не доверять мне.

— Нет-нет, дело не в этом, Дэвид. Просто я чувствую, что вы сильно привязаны к своему образу жизни. Возможно, эта жизнь позовет вас обратно, несмотря на все ваши старания, и вам не удастся окончательно порвать с ней.

— Ты неверно обо мне судишь, — запротестовал Мори, искренне негодуя. — Моя жизнь, моя прежняя жизнь стала для меня отвратительной. Уже давно, еще до того, как увидел Кэти, я чувствовал, какой пустой и банальной она была — бесполезное существование. Теперь я знаю, что совсем не обязательно быть рабом прошлого, я могу делать то, что хочу. Я намерен построить новую, счастливую жизнь.

— Счастливая жизнь, — повторил Уилли, словно задумавшись над словами. — Когда вы говорите это, вы не думаете только о себе? Такая жизнь не вяжется с нашей работой. Счастье нельзя считать самоцелью — его обретают только при полном отсутствии заботы о самом себе. Если вы поедете с нами, от вас потребуется выполнять многое из того, что нельзя назвать приятным или радостным.

— Я сознаю это, — сказал Мори обиженно, однако не без достоинства. — Но рядом со мной будет Кэти, да и ты поможешь. Я уверен, что сумею заслужить доверие. По крайней мере, попытаюсь.

Наступила тишина, во время которой Уилли внимательно всматривался в Мори. Взгляд священника был простодушен, но в его глубине скрывался какой-то вопрос. Наконец он улыбнулся и протянул руку.

— Я верю вам, — сказал он с неожиданной веселостью. — Если вам все удастся, поверьте, награда превысит все ваши ожидания. Я твердо уверен, Дэвид, что тот, кому дарованы таланты вроде ваших, должен посвятить их служению другим людям. И тогда он достигнет высшей цели человеческого существования. В противном случае его поглотят несчастья и рано или поздно настигнет ужасная кара. Поэтому я радуюсь не столько за себя, сколько за вас, что вы приняли такое решение. Значит, все улажено. И теперь я могу сказать вам, как много значит для меня ваша помощь. Вы и Кэти, врач и медсестра, команда из мужа и жены — да это дар от самого Господа.

Глава XIV

Любовь к театральным эффектам была у Мори в крови даже в те давние дни, когда он так тщательно спланировал потрясающий сюрприз для Мэри, продемонстрировав ей больницу Гленберн и маленький домик, занять который, увы, им так и не довелось. Став другим человеком, и при других обстоятельствах, но с тем же энтузиазмом он решил сделать из своего прощального вечера с лекцией Уилли целое событие, которое долго будут помнить в Шванзее даже после его отъезда. Приготовления были сложные, и вот теперь заветный день, час и минута настали. Вот они, его друзья, сидят в ожидании аккуратным полукругом в гостиной, где на закрытых створках дверей развернут белый экран. В другом конце комнаты на низком столике установлен взятый в аренду проектор и уже подключен к электрической розетке.

С самого начала, когда прибыла в новой шляпке Леонора Шуц с доктором Альпенштюком, за которыми сразу появились маленькая Галли и Арчи Стенч, подвезший старушку, затем мадам Лудэн с мужем и, наконец, после тревожной паузы, Фрида фон Альтисхофер, вечер проходил хорошо, гости все больше оживлялись благодаря отличному буфету и превосходному шампанскому. Леонора была в веселом настроении и все время звонко хохотала; Стенч, бродя по гостиной с бокалом в руке, без устали повторял: «Роскошно, старина. Говорю тебе, роскошно», в то время как маленькая Галли, держа наготове сумку, все время улыбалась самой себе той таинственной сдержанной улыбкой, которая присуща очень глухим людям. Никто не ожидал хоть какой-то реакции от тихоней Лудэнов, но даже они поддались общему настроению радостного предвкушения. Мори остался доволен — возможно, Арчи проявил излишнюю прыткость и, по своей привычке, не удержался от намеков, но их было недостаточно, как надеялся хозяин, чтобы испортить финальный сюрприз. Раз или два, бросив взгляд на мадам фон Альтисхофер, которая почти не притрагивалась к угощению, он задавался вопросом, догадывается ли она о его решении, а потом необъяснимым образом понял, что она обо всем знает,хотя откуда — он понятия не имел. Тем не менее она держалась дружелюбно, особенно по отношению к Кэти, не проявляла признаков беспокойства — временами он даже перехватывал ее вопросительный взгляд — и вообще никак не выдавала своего разочарования, которое он мог бы от нее ожидать. Ему оставалось только воздать ей хвалу за воспитанность и надеяться из соображений милосердия, что воспоминания об их дружбе останутся ничем не замутненными.

Но что особенно его порадовало — так это успех, заслуженный, пусть и неожиданный, обоих своих гостей, но Кэти особенно, хотя он мог бы пожелать ей чуть меньше нервничать и быть более общительной. Мадам Лудэн и оживленная Леонора превосходно отзывались о ней, а вездесущий Арчи кружил, пошатываясь, и сыпал комплиментами, заставляя дам хихикать. Уилли тоже вскоре оказался центром сочувственного интереса, хотя поначалу из-за своего несоответствия духовному лицу был воспринят довольно странно. Наблюдая за ними обоими, Мори испытывал теплое чувство братства. Он никогда не был счастливее. Словно школьник, дождавшийся начала каникул. Последние три дня прошли в атмосфере радостного ожидания и уютной доверительности: они долго беседовали, обсуждали планы, выстраивали партнерские отношения. Радость от присутствия милой Кэти и от сознания, что она его любит, в обществе Уилли лишь усиливалась. Только рядом с этим человеком он проникся ценностью работы, за которую ему предстояло взяться. Да, поразительно, что за такой короткий срок Уилли сумел так сильно на него повлиять своей неподдельной жизнерадостностью и даже молчанием. Воодушевленный, Мори то и дело твердил себе, как он рад, что связал свою жизнь с человеком предельно простым и в то же время сильным — и при всем при том таким хорошим. Почему-то складываюсь такое впечатление, что Уилли любил все человечество.