Друд, или Человек в черном

Лазарь широко улыбнулся. Я увидел, как блеснули очень мелкие и очень острые зубы, словно заточенные напильником.

— Конечно, — мягко промолвил он. — Считайте первый южным приделом нефа, а второе внутренним двориком.

— Огромное вам спасибо, — с чувством поблагодарил Диккенс. — Пойдемте, Уилки, — бросил он мне, направляясь к выходу из опиумного притона для мумий.

— И еще одно, — сказал Король Лазарь, когда мы уже выходили в общий зал, полный мумифицированных клиентов.

Диккенс обернулся и оперся на трость.

— Остерегайтесь мальчишек, — предупредил китаец. — Среди них попадаются каннибалы.

Мы вернулись в наружную галерею и зашагали по ней в сторону, откуда пришли.

— Мы уходим? — с надеждой спросил я.

— Уходим? Нет конечно. Вы же слышали, что сказал Король Лазарь. Мы находимся неподалеку от входа непосредственно в Подземный город. Если нам хоть немного повезет, мы встретимся с Друдом и вернемся, чтобы сводить сыщика Хэчери куда-нибудь позавтракать еще прежде, чем солнце взойдет над Погостом Святого Стращателя.

— Я слышал, как этот непотребный китаец сказал, что наши тела — и тело Хэчери — будут найдены в Темзе, коли мы продолжим наши безумные поиски, — проговорил я.

Голос мой отразился эхом от каменных стен. Эхо прозвучало несколько испуганно.

Диккенс тихо рассмеялся. Кажется, в тот момент я начал ненавидеть его.

— Глупости, Уилки, глупости. Вы прекрасно понимаете, что он имел в виду. Если с нами что-нибудь случится здесь — а ведь мы с вами все-таки пользуемся известным общественным вниманием, дорогой Уилки, — маленькое святилище здешних обитателей неизбежно привлечет к себе внимание, которое станет для них губительным.

— Поэтому они нас прикончат и бросят тела в Темзу, — пробормотал я. — А что там Лазарь болтал на французском?

— Разве вы не поняли? — удивился Диккенс. — Мне казалось, вы немного говорите по-французски.

— Я слушал невнимательно, — угрюмо буркнул я.

И с трудом поборол искушение добавить: «К тому же я последние пять лет не переправлялся то и дело через пролив, чтобы тайно проводить время с некой актриской в деревушке Кондетт, а потому имел меньше возможностей практиковаться во французском».

— Это был короткий стишок, — сказал Диккенс.

Он остановился во мраке, прочистил горло и продекламировал:

Я ревностный приверженец порядка,

Но мне не по душе порядок здесь:

Он видимость имеет беспорядка.

Однако Бог, нас поселивший здесь,

Ввек не отменит своего порядка.

Я посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую, на замурованные входы в древние кубикулы. Дурацкий стишок не имел никакого — или почти никакого — смысла.

— Эти строчки вкупе с упоминанием об Уэллсе все проясняют, — продолжал Диккенс.

— Об Уэльсе? — тупо переспросил я.

— Об Уэллсе — об Уэллсовском соборе, вне всяких сомнений, — сказал Диккенс, поднимая фонарь и вновь двигаясь вперед. — Вы там бывали, полагаю.

— Да, но…

— Этот ярус катакомб, судя по всему, сооружен по плану некоего крупного собора — а именно Уэллсовского. То, что производит впечатление случайного и произвольного, на самом деле продумано и подчинено общему замыслу. Неф, зал капитула, северный и южный трансепты, алтарь и апсида. Опиумный притон Короля Лазаря, например, как он любезно нам пояснил, располагается на месте, где в Уэллсовском соборе находится внутренний дворик. Кладбищенский склеп, через который мы проникли сюда, соответствует западной башне Уэллсовского собора. Минуту назад мы вернулись в южный придел нефа, а сейчас повернули в сторону восточного трансепта. Видите, насколько этот коридор шире того, что ведет к «внутреннему дворику»?

Я кивнул, но Диккенс не оглянулся, и мой кивок остался незамеченным.

— Он упомянул что-то об алтаре и грязной ширме, — сказал я.

— А, да. Видимо, вы не расслышали и недопоняли: он говорил не о ширме, а о перегородке — и не грязной, а крестной, дорогой Уилки. Как вам наверняка известно — а мне известно тем более, поскольку я вырос в буквальном смысле слова в тени Рочестерского собора, о котором надеюсь написать однажды, — апсидой называется полукруглая сводчатая ниша в алтарной части храма. С одной стороны высокого алтаря находится алтарная перегородка, призванная скрывать от взоров мирян священнодействия служителей культа. Напротив нее, со стороны трансепта, находится так называемая крестная перегородка.

— Я знаю, — сухо промолвил я. — А что он там нес про Стикс, Ахерон, провожатых пострашней Харона и каркающие зады?

— Как, вы не вспомнили, откуда эти строки?! — вскричал Диккенс. От удивления он остановился как вкопанный и направил на меня фонарь. — Это же наш любимый Бен Джонсон и его «Памятная прогулка», написанная году в тысяча шестьсот десятом от Рождества Христова, если не ошибаюсь.

— Вы редко ошибаетесь, — пробормотал я.

— Благодарю вас, — сказал Диккенс, не заметив моей иронии.

— Но какое отношение к мистеру Друду имеет стихотворение о Коците, Флегетоне, стоне, крике, смраде, Хароне и Цербере?

— Оно говорит о том, что нам с вами придется совершить путешествие по реке, друг мой.

В свете фонаря я видел, что дальше галерея, или «неф», сужается и впереди чернеют несколько проемов в стенах. Что там? Трансепт и апсида? Алтарная и крестная перегородки? Очередные полки с азиатскими мумиями, курящими опиум? Или просто смрадные склепы, полные костей?

— Путешествие по реке? — тупо переспросил я.

Мне безумно хотелось принять свой лауданум. И безумно хотелось очутиться дома, чтобы получить такую возможность.

«Апсидой» оказалось круглое помещение с каменным куполообразным потолком высотой футов пятнадцать. Мы вошли в него сбоку — как бы из хорового обхода, если расположение подземных коридоров здесь и впрямь соотносилось с планом какогото собора. «Алтарь» представлял собой массивный каменный постамент, очень похожий на тот, что сдвинул Хэчери в склепе высоко над нами.

— Если теперь требуется передвинуть эту штуковину, — сказал я, указывая на постамент, — значит, наше путешествие здесь и закончится.

Диккенс кивнул и коротко бросил:

— Не требуется.

Полуистлевший занавес слева (он напоминал гобелен, но за несколько веков все узоры на нем потемнели в подземном мраке, стали черно-бурыми) частично отгораживал «алтарь» от пространства «апсиды» под каменным куполом. Другой занавес, попроще и еще сильнее изъеденный тленом, висел на каменной стене примитивного пресвитерия справа от нас.